Обезьяны - Уилл Селф

Буснеровы старшие подростки поневоле пришли в восхищение — так много шимпанзе кланялись именитому психиатру, пока тот шествовал по первому этажу больницы. Они много раз бывали вместе с ним в больнице «Хит-Хоспитал», но никогда не верили, что подобострастие тамошнего персонала — нечто большее, чем просто рефлекс, этакое похмелье прошлого. Но теперь, видя, как врачи и медсамки один за другим бросали все свои дела, бежали им навстречу и кланялись Буснеру, а их носы и зады тряслись в пароксизме покорности, Эрскин и его братья по-новому прониклись уважением к своему вожаку.

Команда села в лифт и поехала наверх, в психиатрическое отделение.

— «ХуууГраааа» держитесь-ка поближе друг к другу, ребята, — показал Буснер под свист тросов. — Обезьяна, которая здесь начальник, не очень-то меня любит, так что, возможно, придется принимать экстренные меры. А для вас это, как вы понимаете, возможность кое-чему научиться.

В самом деле, Уотли ждал их прямо у дверей лифта, — видимо, кто-то успел ему заранее ухнуть. Вместе с ним была д-р Боуэн. Буснер отреагировал немедленно — щелкнув пальцами Боуэн, громко забарабанил по металлической двери и заорал что было мочи:

— «Вррррраааа!»

Боуэн не заставила себя ждать, и вдвоем они бросились на Уотли. Консультант швырнул наземь зажатые в лапах бумаги, попятился, оступился и упал, коллеги с быстротой молнии втоптали его в пол и с грохотом и улюлюканьем понеслись в другой конец коридора.

— «Хууууу» вижу, ваш вожак не забывает старые привычки, — показал Уотли вытянувшимся вдоль стены Буснеровым подросткам. — Как всегда, сразу стремится показать, кто здесь главный, да так, чтобы сомнений не возникло «хууууу»! А вот они уже и обратно бегут…

Уотли перекатился к другой стене — весьма проворно для шимпанзе его возраста, — едва успев увернуться от ветряной мельницы передних лап и сметающих все на своем пути задних лап старшей по отделению и ее союзника. Роль пены на гребне обезьяньей волны исполняли подбрасываемые нападающими в воздух картонные коробки, утки, пустые пакеты из-под капельниц и прочие подобные предметы, у самих же союзников шерсть стояла дыбом, оба оглушительно лаяли. Кроме того, у Буснера была эрекция — его член розовым столбом торчал из паха. И он, и Боуэн заливали окружающих потоками слюны и мочи.

Присутствующие шимпанзе — как персонал, так и пациенты — собрались в противоположных концах коридора и махали лапами, обсуждая, насколько впечатляющим получается представление. Буснер и Боуэн без устали носились взад-вперед, не забывая пинать все, что попадалось под лапы, выть и извергать разного рода выделения. Дорогу им преградила тележка с лекарствами — именитый психиатр и старший врач не успели обежать ее с разных сторон, и к потолку мигом взметнулся фонтан из разноцветных таблеток, стеклянных ампул и использованных и неиспользованных шприцев. Увидев это, Уотли решил, что дело плохо и пора опускать занавес. Когда агрессоры в очередной раз приблизились к лифту, они повстречались с его угловатой, волосатой задницей, чьи великолепные складки перекрывали коридор наподобие шлагбаума.

Буснер едва не налетел на преграду и остановился, дрожа от ярости.

— «Ррррааааа!» Что это такое, Уотли «хууууу»?

— «Хххх-Грррнннн» это моя задница, «хууууу» о Великий и Ужасный!

— Да неужели «хууууу»? Что покажешь, Джейн «хууууу»?

— Похоже, он не прочь капитулировать, — отмахнула стройная самка, приглаживая растрепавшуюся шерсть.

— Верна ли эта догадка, Уотли «хууууу»?

— «Хууууу» да, о премногоуважаемый носитель ученейшей из мантий, «хууууу» обладатель самой морщинистой и блестящей задницы в Лондоне!

— «Гррруунннн» отлично, отлично, не такая уж ты плохая обезьяна, по правде показать. На самом деле ты мне просто-таки нравишься. Вот что, давай-ка заберемся в твой кабинет, отдохнем и почистимся. А тем временем твой персонал и мои ребята приведут коридор в порядок.

Три старших психиатра аккуратно прочетверенькали через кучи разбросанного двумя из них мусора в кабинет Уотли. Внешне Зак Буснер был сама гордость — чинно вышагивает, шерсть на задних лапах топорщится, словно на нем этакие тестостероновые штаны, — но внутренне именитый психиатр надрывался от боли. Передние лапы, особенно левая, горели, словно кто-то пересадил ему под кожу ящик фейерверков, а потом запустил их.

Уотли махнул секретарю, что его ни для кого нет, и троица прошествовала в дверь и устроилась в кабинете дружественной кучей. Уотли улегся на стол, свесив задние лапы, а голову примостил в ящике «Входящее», Боуэн уселась на полу у него в ногах и тонкими пальцами и еще более тонким языком принялась чистить пальцы начальника, извлекая из шерсти осколки стекла, пыль от таблеток и прочее.

— «Ххх-ххх-хиии-хиии», — захихикал Уотли, — осторожнее там, Джейн, не забывай выплевывать остатки таблеток, ты же не хочешь проспать мертвым сном до конца дня «чаппп-чаппп».

— «Грррнн» не беспокойся, мой сладенький «чуууу»!

Буснер уселся в кресло Уотли и принялся играть с разнообразными ручками и кнопками, которые меняли положение и жесткость спинки и сиденья во всех мыслимых вариантах. Когда ему это надоело, он стал нежно гладить седеющий лоб Уотли, периодически барабаня ему по морде:

— Уотли хороший, Уотли замечательный, Уотли вежливый… — а Боуэн, разумеется, барабанила примерно то же самое по его ступням.

Так продолжалось некоторое время, затем, напоследок дернув Уотли за ухо, Буснер дал знак прекратить чистку. Консультант уселся по-турецки на столешнице, а Боуэн выползла в приемную, ухнула и показала секретарю:

— «Хууууу» Марсия, принесите-ка нам историю болезни Саймона Дайкса, будьте так добры.

Пока ждали историю, никто не проронил ни жестa, ни звука, а когда папку принесли, жесты продолжили отсутствовать, а вот звуки появились: Буснер углубился в чтение переписки Дайкса и Боуэн, урча, но не показывая на своей морщинистой морде никаких эмоций. Закончив, он передал папку Уотли — тот просто грохнул ее об стол. Буснер еще глубже зарылся в кресло и пальцами задних лап принялся развязывать и завязывать свой мохеровый галстук.

— «Хууууу», — ухнул именитый психиатр, — что же, Уотли, если вы не против моего участия в этом деле, я, пожалуй, найду способ убедить Дайкса согласиться на обследования. Пока не сделаем энцефалограмму и прочее, мы не выясним, есть у него органические повреждения или нет. Аналогично, пока не добьемся возможности общаться с ним мордой к морде, мы не узнаем… как бы это показать… — Пальцы великого психиатра замерли, он изменил их наклон: — Знаете, иногда мне просто не хватает английских знаков, чтобы выразить кое-какие весьма сложные вещи, с которыми нам приходится работать…

— «Гррррннннн» понимаю, о чем вы, — вставила лапу Боуэн.

— Да, мои жесты выглядят нелепо, но я думаю: если бы наша система знаков была устроена иначе, если бы жест был не данностью, а как бы дополнением к реальности, то, возможно, мы бы умели глубже заглядывать в души обезьянам… но я отвлекся…

— «Хууууу» нет, нет.

Боуэн хотела еще — общество учителя очень ее воодушевило, как она и ожидала.

— Я отвлекся, Джейн, — съездил ей по морде Буснер, на данном этапе он не хотел публичных проявлений ученического низкопоклонства. — Так вот, нам нужно пожестикулировать с Дайксом, но он находит общество других шимпанзе невыносимым. Как насчет пожестикулировать с ним так, чтобы нас в его палате не было «хууууу»?

— Что вы имеете в виду, Буснер «хууууу»? — Уотли был положительно заинтригован.

— Как насчет установить у него видеофон «хууууу»? Может, наши морды на экране покажутся ему менее ужасными? По-моему, стоит попробовать, как вы считаете «хууууу»?

Саймон сидел в палате номер шесть. Уже семь дней сумасшествия, семь дней ужаса. Как всякий узник, он пытался вести учет дням заточения, но из-за лекарств и драк со зверьми-санитарами часто нацарапывал три черточки вместо одной. Вот и сейчас он сидел по-турецки и крутил пальцами ног. Он отправил Джейн Боуэн очередную идиотскую записку и ждал ответа. Но со стороны двери донесся вовсе не скрежет окошка для подноса с едой, а звук ключа в замке. Саймон слез с гнезда и, повернувшись мордой к стене, прочетверенькал в дальний угол. Он слышал, как шуршат по полу их отвратительные, голые лапы, и почти что чувствовал носом тошнотворный запах своих мучителей.

Они снова издавали звуки, — звуки, которые, казалось, что-то значат. Сопенье и уханье, сквозь которые отрывочно пробивалась какая-то «речь», он вроде бы даже ее понимал. Уже несколько дней он относительно нормально слышал — Боуэн снизила ему дозу диазепама — и сейчас разобрал что-то вроде «хууууянехочутебяпугатьгррррнннннн» и «хууубудьостороженгррррнннн».

Как это может быть? Он пытался разобрать звуки, расшифровать их, уткнув морду в угол, надеясь, что чужие грубые шерстяные пальцы не вырвут его оттуда, а колючие лапы не станут бить его и колоть шприцами.