Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Альфред Барков

Абсолютно бездоказательно вы пишете, что я занимаюсь «болтовней», называя мою речь на съезде писателей: «беспомощная статейка», «малограмотная статейка». Что это за методы спора? Это заушательство, которое вы в своей третьей «Литературной забаве» осуждаете»14.

Как можно видеть, явление, метко названное К.И. Чуковским «горьковщиной», на последнем этапе жизни писателя трансформировалось в обыкновенную «сталинщину». Об этом знали не только Серафимович с Панферовым – Булгаков тоже жил не в безвоздушном пространстве. И, поскольку ни «Правда», ни «Литературная газета» свои подвалы ему не предоставляли, то вот Вам, читатель, его «закатный роман».

О «горьковщине».

О «сталинщине».

О «Сталине советской литературы».

Примечания к 21 главе:

1. Дневник М.А. Булгакова, запись от 6 ноября 1923 г. – «Огонек», N 51-1989 г., с. 16.

2. П. Басинский. Указ. соч.

3. Д.С. Лихачев. Заметки и наблюдения. Из записных книжек разных лет. «Советский писатель», Ленинградское отделение, 1989, с. 462-463.

4. К.И. Чуковский. Две души М.Горького, с. 353.

5. Там же, с. 353.

6. Там же, с. 341.

7. В.Ф. Ходасевич. Воспоминания о Горьком. М., «Правда», 1989, с. 14, 16.

8. К.И. Чуковский. Дневник… Запись от 26 марта 1919 г., с. 106.

9. А.М. Горький. Гуманистам. ПСС, т. 25.

10. А.М.Горький. С кем вы, мастера культуры? – «Правда», 22 марта 1932 г.

11. По крайней мере, так повествует фундаментальный четырехтомный официоз под названием «Летопись жизни и творчества Горького». В.А. Каверин в своей статье о Юрии Тынянове «Друг юности и всей жизни», написанной в 1964 году, вспоминал: «Когда был организован Союз писателей и мы получили подписанные Горьким билеты, Тынянову был вручен билет номер один – факт незначительный, но характерный» («Воспоминания о Ю. Тынянове», М., «Советский писатель», 1983, с.53). Несмотря на то, что «факт незначительный», все же В.Г. Редько настоял на упоминании о нем («Ведь Чудакова – специалист по творчеству Тынянова!») Хотя меня, честно говоря, все же больше интересует членский билет с другим номером, 3111.

12. Н.Я. Мандельштам. Воспоминания, с. 323.

13. А.С. Серафимович. Ответ А.М. Горькому. «Литературная газета», 1 марта 1934 г.

14. Ф. Панферов. Открытое письмо А.М. Горькому. «Правда», 18 января 1935 г.

Глава XXII. «Конец романа – конец героя – конец автора» («Мертвец, хватающий живых»)

Горький-Сокол [превратился] в Горького-ужа, хотя и «великого»! Человек духовно уже умер, но он все еще воображает, что переживает первую молодость. Мертвец, хватающий живых!

Господа! Давайте раз и навсегда решим не касаться проклятых вопросов. Не будем говорить об искренности Горького.

Сейчас много пишут о Горьком – уже больше в отрицательном плане. Арсенал аргументации достаточно широк – от ничего не доказывающих наскоков типа рассадинского «долгоносика» до глубоких аналитических выкладок. Встречаются и работы, авторы которых показывают некорректность огульного отрицания всего положительного, что было связано с его именем. И это правильно – осуждать Горького, – значит, осуждать самих себя. Ведь в этой личности преломились все достоинства и пороки нашего национального менталитета, которые вот уже на протяжении веков делают нас с одной стороны – великим народом, а с другой – отрицательным примером для других наций.

Мои оппоненты могут поймать меня на слове – ведь в данной работе положительного о Горьком сказано не слишком много. Скорее, наоборот. Но, напомню, предлагаемое Вашему вниманию исследование посвящено творчеству Булгакова (точнее даже, – только одной из граней его творчества), а фигура Горького обсуждается лишь в том аспекте, в котором мог ее видеть Булгаков при создании своего романа. И подбор приводимых фактов определяется лишь содержанием романа «Мастер и Маргарита» – ровно настолько, насколько эти факты корреспондируются с его фабулой. Более того, в романе Булгакова явно присутствуют и элементы апологетики Горького, о чем будет сказано ниже.

Но апологетика тоже должна быть аргументированной и не содержать в себе элементов абсурда – иначе это компрометирует саму идею. В этом плане вызывает недоумение попытка придать «детективную» окраску последним годам жизни Горького со стороны «ученого такого масштаба»3 как Вяч. Вс. Иванов. Да не где-нибудь, а в Америке, где он выступил в 1992 году в русской школе с докладом, название которого носит откровенно «остросюжетный» характер – «Почему Сталин убил Горького». В этом докладе «ученый с имиджем» утверждал, что «возможно, Горький принимал участие в деятельности антисталинской коалиции, существование которой обычно недооценивается – не исключено даже, что посылал сына Максима в 1934 году с поручением к Кирову».

Не берусь судить, кому принадлежат оговорки «возможно» и «не исключено» – то ли докладчику, то ли опубликовавшей содержание доклада Алле Латыниной. Но осмелюсь заявить: нет, невозможно; да, исключено. И вот почему.

Во-первых, Горького не убили. И не только потому, что он был нужен Сталину. Ведь тот факт, что он дожил до своих шестидесяти восьми лет, – величайшее чудо природы. Более сорока лет открытой формы туберкулеза (понятие «антибиотик» в то время было еще неизвестно), кровохарканья (он сам писал еще в 1910 году с Капри, что, когда узнал о смерти Л.Н. Толстого, у него пошла горлом кровь), одышки… И бесконечные папиросы – одна за другой, до самой смерти.

Вот выдержка из письма М.Ф. Андреевой от 25 января 1912 года с Капри А.Н. Тихонову: «Общее состояние Алексея Максимовича? Могу ответить одним словом – ужасное! […] Лично Вам и вполне по секрету скажу: положение его очень опасно, хуже, чем было весной, а уже и тогда Вы ждали всего худшего, если помните…»4.

«Докладчику с имиджем» должно быть известно, что в знаменитом доме Рябушинских, где Горький жил в Москве в последние годы, его спальня находилась не на втором, а на первом этаже, поскольку ему трудно было подниматься по лестнице. Когда художник Павел Корин пригласил Горького в свою мастерскую, а это было за пять лет до смерти писателя, визит едва не прервался на первом этаже – не было лифта. Подъем на пятый этаж превратился в эпопею.

Напомню также, что за десять дней до 18 июня 1936 года у Горького в присутствии близких, которые фактически уже прощались с ним, состоялась клиническая смерть, из которой его с трудом вывели и которую он не только сам осознал, но и тут же прокомментировал. А ведь в тот день исход ни у кого не вызывал сомнений – приехало прощаться все Политбюро во главе со Сталиным; А.Д. Сперанский направлялся в Горки для вскрытия тела. Тогда же консилиум медицинских светил серьезно рассматривал вопрос не о том, как поднять Горького на ноги, а стоит ли вообще продолжать уколы камфоры и продлевать таким образом мучительную агонию. Вот ведь о чем шла речь в последние дни жизни писателя – мучить его дальше или дать умереть естественной смертью. И дополнительные десять дней его продержали в живых только благодаря не очень убедительному перевесу голосов корифеев медицины.

В мае 1934 года скоропостижно скончался сын Горького Максим Алексеевич. И вовсе не потому, что его кто-то специально убивал, хотя разговоры об этом тоже были, а потому что с больными легкими в нетрезвом виде проспал холодную ночь на лавке. Напомню реакцию Горького на смерть дочери Кати (она умерла в пятилетнем возрасте из-за болезни легких) – это было в 1906 году, то есть, почти за тридцать лет до смерти Максима: он писал с Капри Екатерине Павловне, своей супруге, что у детей – перешедшая от него по наследству болезнь легких, и что Максима нужно поэтому особенно беречь.

Вяч. Вс. Иванову вряд ли не известно о том, что в последние сутки для поддержания жизни Горького было использовано 256 кислородных подушек, что первыми словами Сперанского после вскрытия были: «Легкие – труха». Почему «вряд ли не известно»? – Да потому, что следующие слова Сперанского «Ну, как ваше дите?», адресованные жене писателя Всеволода Иванова, похоже, имеют некоторое отношение к «докладчику с имиджем». И уж когда речь идет о предполагаемом убийстве, то подозревают всех, кто находился рядом. Всех без исключения. Но понимает ли докладчик, на чью светлую память он походя бросает тень подозрения?..

Во-вторых, по своим личным качествам Максим Алексеевич Пешков никак не мог играть роль связника заговорщиков. О покойниках плохо не говорят, но, хотя и пишут о нем, что «…с 4.1917 г. – в партии, в 1917-18 был на стороне Ленина», следует признать неприятную истину: сын Горького вырос шалопаем, которого интересовали в основном автомашины, а в последние годы жизни – еще и выпивка. «Существа более безответственного я в жизни своей не видел», – вспоминал позже В. Ходасевич. И это действительно так. В 1918-1919 гг. Максим Алексеевич служил в Чека, Феликс Эдмундович Дзержинский даже подарил ему коллекцию марок, изъятую при обыске у какого-то «буржуя». Конечно, какими-то секретами он располагал, но слишком уж охотно делился ними с посторонними. В. Ходасевичу, например, рассказывал о докладе, который сделал в Москве убийца царской семьи Белобородов; назвал ему двух поэтов, сексотов Чека…5