2007 № 08 - Журнал «Если»

— Ну, тут не совсем в этом, кажется, дело… — Жекоби налил вино в три бокала. — Водяной просто влюбился.

— Просто ничего не бывает, — вздохнул старик. — Мы не знаем пока, кто он, но, наверное, под водой есть и другие. Менее влюбчивые. Вы же знаете, как мой народ относится к аристократии. Да и вообще, я не очень понимал, что происходит. Проще было устранить источник бед — на всякий случай. В некоторых видах магии я, слава Творцу, еще разбираюсь, но не повезло. Теперь вы должны все много раз перепроверить: нет ли двойной игры? Уж очень странная история.

— Выводов пока два, — сказал Хью Грамон, присаживаясь на диван рядом с плачущей принцессой. — Первый: водяные снова размножились и несут угрозу Империи. Второй: они встречались с западными эльфами. Где, когда — пока неизвестно. Но будет известно.

— Я вам с трудом верю, — усомнился Ахастиаль.

— Платок! — Хью изящно взмахнул трофеем. — Неопровержимое доказательство! Но я, кажется, кое-что забыл… Прошу меня извинить.

Мага он нашел в капитанском отсеке.

22

История любая — лишь эпизод

Истории, которая длиннее.

А над самой длинной,

Наверное, зевает и Творец.

Новые сапоги немного жали. Особенно правый. «Сапог мой правый — парень бравый… — вспомнил Римти. — Как там дальше? Да ладно, еще сочиню».

Они шли по проселочной дороге, приближаясь к постоялому двору. Надежные, обжитые имперские места. Вкусная пища, крепкое вино, вежливые граждане.

— А когда Офа вылечится, ей дадут гражданство? — спросил Кей.

— Попросим — дадут, — кивнул Хью. — Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Если меня не будет в столице, иди к Жекоби, он поможет.

— Где же мне его найти?

— Ну… Я дам тебе один адресок.

Помощь прибыла на мост к вечеру — в том числе и мягкие, рессорные кареты для пассажиров высшего класса и раненых. Грамон сунул браминам какую-то записку, и Офу положили на лучшее место без всяких вопросов. Солдаты и экипаж остались охранять поезд, ждать новых троллей, а Жекоби умчался верхом по своим, особо важным делам. Только Кей и Хью пошли пешком.

— Я думал, вы всегда торопитесь.

— Мы? — Грамон усмехнулся и вытер пот с лысины. — Кто как. Я думаю, что дело не в спешке, а в ритме. Чтобы быть там, где ты нужен, можно бежать, а можно ползти, только скорости должны быть кратными. Понимаешь?

— Даже не пытаюсь.

— Я тоже. Но в любом случае приятно прогуляться, подумать о том о сем… В компании с приятным во всех отношениях попутчиком. Тем более, что никто не должен знать, как я выбирался с Северных Территорий и что там делал.

— Я никому не расскажу, — на всякий случай сказал Кей.

— Да ты вообще славный малый! — Хью приобнял его. — Только стишки сочиняешь дурацкие и нож в дело пускаешь не думая. И то, и другое может довести тебя до беды. Ну ничего, доберемся до столицы, пристроим тебя к какому-нибудь делу. Офу тоже… Пока мы охраняем Империю, она охраняет нас. И с водяными справимся.

— Я знаю, — кивнул Кей Римти, не отрывая голодных глаз от постоялого двора.

«Есть двор, в котором я как вор. А есть другой, я там герой. И вечером и поутру я от двора хожу к двору. Живу я так, и скажет всяк…»

— Да перестань шевелить губами!

Фред Чаппелл

ТАНЕЦ ТЕНЕЙ

У Астольфо, которого публика, пусть и не слишком охотно, все же признает выдающимся мастером торговли тенями, нет отбоя от коллекционеров. Их влечет именно его гений, поскольку физически он ничем к себе не располагает. Иногда, раздражаясь, он говорит мне:

— Фолко, ну что ты вечно нависаешь надо мной всей своей тушей?

При этом я всего на полголовы выше пухленького, лысоватого, подвижного человечка, а вес — пятнадцать стоунов[8] — не так уж велик и ненамного больше его собственного. К сожалению, в мои обязанности входит терпеть подобные замечания, и эти, и куда более язвительные, но, в конце концов, я сам напросился к нему в ученики.

Четыре долгих сезона я пытался освоить умение, мастерство и, наконец, искусство торговли тенями, и если действительно хотел достичь желаемого, только Астольфо мог посодействовать мне. Однако сейчас я пребывал почти в такой же растерянности, как в тот день, когда ворвался в его особняк, воззвал к терпимости и великодушию и был принят на службу.

Однажды он, не вдаваясь в детали, упомянул о пороке собирательства. И хотя вроде бы говорил между прочим, я давно понял, что он ничего не делает зря.

— Что ни говори, а это действительно порок, — заметил он, вскидывая на меня серые глаза, в которых так редко светились искорки юмора. — Я знал человека, потратившего все свои деньги на безделушки. Он мог выбросить целое состояние на коллекцию пробок от парфюмерных флаконов, на элегантные головки шпажных эфесов, на монеты прославленных государств, давно ушедших в прославленное прошлое. Потом подобные ценители отправляются на тот свет, а обедневшие потомки разбрасывают эти сокровища по всему миру за малую часть их истинной стоимости. Так что собирательство, Фолко, не что иное, как дорогостоящее тщеславие.

— Насколько я понимаю, исключение вы делаете только для собирателей теней.

— А собиратели теней хуже всех, — объявил он, — поскольку не только сами предметы стоят безумных денег, но приобрести к ним тонкий вкус и чутье — и трудно, и дорого. А во сколько обходятся уход, хранение и, при необходимости, реставрация!

— Но все же большую часть дохода вы получаете именно от коллекционеров.

Астольфо тяжело вздохнул и поморгал красноватыми веками.

— Я веду бесплодное существование. И не могу понять, почему тебя влечет столь никчемный образ жизни.

Я мог бы разразиться длинной тирадой об очаровании этого бизнеса и о том, почему в моем представлении он был и остается самым деликатным, самым умным, самым сложным способом заработать на жизнь. Но я слишком часто испытывал на себе кнут ядовитого сарказма своего злоязычного наставника. И поэтому всего лишь осведомился, какое занятие он считает более достойным.

— О, я бы просто ушел на покой и посвятил себя серьезному изучению трудов древних мудрецов. Пытался бы достичь невозмутимости ума и уравновешенности характера. Старался бы всегда оставаться жизнерадостным в этом мире бесплодного соперничества и злобных раздоров.

— Большинство из тех, кто знает вас, сказали бы, что вы уже достигли желаемого. Вас трудно назвать меланхоликом.

— Уныние вредит торговле, — изрек он. — Увидев меня хмурым, клиенты могут заподозрить, что я разорился, и пойдут к другим продавцам.