Трудный возраст века - Игорь Александрович Караулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако я, будучи неопытным маркетологом, совсем забыл отыскать в книге и эффектно сформулировать ее главную особенность, ее УТП – уникальное торговое предложение. Подумав, я скажу вот что: эта книга очень похожа на своих персонажей. Если хотите модное слово, то вот, пожалуйста: она им конгруэнтна. Более того, она и есть главный персонаж самой себя. Роман о трансгенных существах сам оказывается чудовищным трансгенным существом – или, может быть, о литературных произведениях уместнее было бы сказать «трансмемное»? Нечто вроде полуживотного-полудерева, которое тянет к читателю многочисленные щупальца, хоботки, хелицеры, мокро хлюпает своими ротовыми отверстиями и срамными губами, расположенными в самых неожиданных местах тела, и непрерывно извергает из своих многочисленных маток все новые и новые сущности разной степени уродства на глазах у потрясенного и обезбритвленного Оккама.
Михаил Харитонов, сам себе Институт трансмемных исследований, работает по той же технологии, по которой в романе сделан его заглавный герой Буратина: берется генетическая (меметическая) основа сказки А. Н. Толстого, подвергается ребилдингу в жанре постапокалипсиса, прошивается порнофанфиком и полируется выжимками и вытяжками из множества других книжек, песен и мультфильмов, пущенных ради этого дела на препараты.
Но если из вышесказанного вы сделаете вывод о том, что «Золотой Ключ» – революционное, новаторское произведение, то вы будете в корне неправы. Эта книга написана в высшей степени традиционно, и не случайно автор время от времени переходит на интонацию старомодного плутовского романа. Эта книга всецело принадлежит уходящему, а вернее сказать, шумно и не вполне успешно изгоняемому из нашей жизни духу постмодерна – но ведь в практическом, непосредственно-жизненном смысле мы с вами и не знали иной традиции, кроме традиции постмодерна. И хотя всем нам время от времени теоретически хочется прочитать что-то светлое, чистое, незамутненное, не смешанное и тем более не взболтанное, инстинктивно мы ждем от литературы именно того, что предлагает нам «Золотой Ключ»: блеска культурологической игры, радости узнавания старых знакомцев, удовольствия от взлома не очень сложных шифров и трепетного предощущения призрачных откровений.
Правда, всего этого у Харитонова очень, очень много. Избыточность, многословность романа даже его поклонники иной раз отмечают с сожалением, а уж противники вцепляются в эту его черту ядовитейшим образом, видя в авторе то ли оголтелого графомана, то ли и вовсе больного извращенца.
В самом деле, Харитонов как будто бы старается любой ценой продлить текст: всячески запутывает траекторию движения уже существующих персонажей, постоянно вводит новых, как бы и не нужных для развития основной истории, уснащает текст несметными подробностями, дотошно описывает все, на что падает его взгляд, прививает к чахлому древу сюжета мощные ответвления, к этим ответвлениям пишет отступления, а к отступлениям – исторические справки и энциклопедические экскурсы. Титаническая драма автора, чей горшочек постоянно варит все новые и новые партии все той же похлебки, впечатляет не меньше, чем сама фабула романа. А и правда, зачем же он это делает? Поскольку уже из авторского предисловия любому непредубежденному читателю становится очевидно, что Михаил Харитонов – дьявольски умный человек, уверенно владеющий словом, не может быть, чтобы на то была только его безусловная, нестесненная воля. Есть, видимо, и некоторые обстоятельства. Говоря словами самого автора, «это такое испытание. Которое надо пройти. Или наказание. Которое надо принять».
Версий тут может быть несколько.
Версия первая. Михаил Харитонов сидит в тюрьме. Он Эдмон Дантес, узник замка Иф, а вместо аббата Фариа у него ноутбук депутата Пархачика, Сундук Мертвеца. Чтобы не сойти с ума и не потерять счет дням, он каждый день отмечает вместо зарубки новой страницей романа.
Версия вторая. Михаил Харитонов – это новая Шахерезада. Он живет до тех пор, пока течет его рассказ. Если он замолчит, его казнят. Поэтому каждую ночь длится эта текстуальная ураза: нужно говорить что угодно, как угодно, лишь бы не дойти до финала. Ахиллес не должен догнать черепаху Тортиллу.
Версия третья. Михаил Харитонов – религиозный подвижник, писательство – его схима, его вериги, а его словоохотливость – на самом деле родственница умного делания, молчаливого моления исихастов.
Версия четвертая. Михаил Харитонов находится в аду, в Тартаре. Писательство – наказание, прописанное ему богами. Каждое утро, в 9.00, он вкатывает на гору тяжелый валун очередной главы, и ровно в 18.00, по окончании рабочего дня, валун скатывается примерно в ту же точку сюжета.
Существует и пятая версия, но за рабочую мы примем именно четвертую. Ибо ад – это и есть место действия романа, а также место обитания его персонажей. Причем это, по внешнему виду и аромату, не ситуативный ад, который, по Витгенштейну, есть «то, что случается». Это ад субстанциальный, сложенный из таких элементов, из которых ничего неадского просто не соберешь ни в Институте трансгенных исследований (ИТИ), ни где-то еще. То есть выход из него, может быть, и есть, но не для тех существ, которые его населяют. Им в дивном новом мире точно ничего не светит.
Вот беда-то какая. А кстати, что стряслось? Если верить автору (что делать вовсе необязательно), однажды на нашей планете разразилась война между великими державами – Эстонией и Румынией, – которая спровоцировала Прожарку, то есть уничтожение цивилизации группировкой спутников-электростанций, именуемой Окова. Остатки человечества уморил эстонский гипервирус под условным названием ясный перец, в результате чего жизнь на Земле стала навсегда непригодна для граждан с чисто человеческим генотипом (произошел т. н. Хомокост), а вот трансгенные изделия, разнообразные мутанты, выжили и кое-как обустроились.
У них возникло подобие государств. Это владения Тораборского короля, спрятанные в пещерах Афганистана. Это Директория, относительно развитый мегаполис где-то в бывшей Италии. И, наконец, это Страна Дураков, населенная мутантами с особо низким IIQ и поделенная на несколько независимых доменов: домен шерстяных нахнахов, блюдущих халяль и ненавидящих харам; домен грациозных поняш, овладевающих сознанием других существ с помощью няшности; очень деловая территория Хемуль, где правит Алла Бедросовна Морра. Где-то между ними находится Зона, позаимствованная у Стругацких; в ней-то и таится пресловутое Поле чудес.
Пестрое население этих земель, часть которого изготавливается в ИТИ методами генной инженерии, а часть – порождается относительно естественным путем, ведет жизнь довольно однообразную, то есть беспрерывно убивает, поедает, пытает, увечит, уестествляет друг друга в мыслимые и немыслимые отверстия, блюет, испражняется, сопровождая все эти действия отборным, грязным и даже несколько навязчивым русским матом. Почему русским? Да потому что они все говорят
