Вечное дерево - Владимир Дягилев

Журка никогда не думал, что в этом городе столько псов. Они заливались со всех сторон, вблизи и вдали, справа и слева, басовито, с хрипотцой, фальцетами и тенорами, лаяли с удовольствием, с упоением, будто радовались возможности полаять. Это была какая-то цепная реакция. Лай переходил со двора во двор, разносился по ближайшим кварталам и улицам, распространялся все дальше и шире.

Журка сидел, стараясь не дышать, и злился на свою беспомощность. Двигаться, конечно, нельзя было. Он вынужден был пережидать, когда утихнет наконец этот собачий концерт.

Лай умолк совершенно неожиданно, так же как и начался, точно была дана команда: "замолчать!"

Только в дальнем-предальнем конце города все еще раздавалось беспокойное тявканье, как видно, туда лишь теперь дошла волна.

Подойдя к кустам, Журка вспомнил, что забыл нож и теперь придется ломать розы руками. Журка схватился за ветку и отдернул руку-укололся. Машинально поднес палец ко рту.. полизал. Снова схватился за ветку и опять укололся.

"Так и до утра не нарву", - подумал он и с остервенением, больше не обращая внимания на боль, стал ломать ветки, выкручивая и обрывая их без жалости.

Нарвав добрую охапку, Журка остановился и перевел дыхание. Теперь нужно было как-то нести цветы.

Журка додумался: отложил цветы на грядку, сдернул с себя майку и завернул розы в нее, как ребенка. Тем же путем, через живую трубу из веток и колючек, он вылез к сарайчику.

- Ну, чего?

Журка пригляделся.

Димка -стоял у сарая, прижимая к себе маленькую черную собачонку.

- Это она лаяла?

- Ага. Булька.

- Выбрось ее напрочь.

- Ну да.

Журка зашел в сарай, отложил цветы на кровать и начал растирать руки, горевшие от уколов.

Димка, оставив собачонку за дверью, подсел рядышком. Некоторое время он ничего не говорил, затем повел носом, как голодный человек, принюхивающийся к запаху кухни, и воскликнул:

- Цветы! Зачем?

- Надо.

- Загонять будешь?

- Скажешь тоже.

- А что?! По полтиннику, а то и по рублю, к свадьбе если...

- А ты рвал?

Димка не ответил, лишь отодвинулся подальше от Журки, и Журка понял: рвал.

-Ну, знаешь, это воровством называется. Бабушка за ними, знаешь...

- А ты? - перебил Димка и, ожидая возражения, поспешил с неопровержимым доказательством:-Тогда зачем ночью?

Теперь настала очередь молчать Журке.

- Ладно,-произнес он примирительно.-Никому ни слова.

- Ну да... На меня скажут.

- Не скажут,-заверил Журка.

- Я ж знаю. Бабушка у вас будь здоров какая.

Журка вдруг понял, что весь его труд может полететь к черту. А без букета-нет примирения с Ганной.

- Ну, хочешь, я тебя в баскет научу?

- Да ну-у, неинтересно.

- Хочешь, книгу дам прочитать, про путешествие, про Африку, про диких зверей?

- Книгу? Если насовсем.

- Это ж не мои. Из дедушкиной библиотеки.

- Ну и не надо.

Журка покосился на Димку и хотел дать ему наотмашь, но вовремя сдержался.

- Ладно. Одну возьмешь. Утром вынесу.

- Не-е... Я сам выберу.

- Договорились. Пусть цветы у тебя полежат. Только не вздумай. Я считал.

- В темноте-то? - хихикнул Димка.

- Ну, ты! Понял?

- Пусть,-согласился мальчишка.

Тем же путем, через крышу и окно, Журка вернулся к себе, разделся, лег, но долго еще не спал, представляя, как увидит Ганну, как вручит ей розы, и она тихо улыбнется и простит его.

Журку разбудил стук в дверь. Вошла мать.

- Вставай. Там тебя визитер ждет, соседский мальчишка. Что у тебя за дела с ним?

Журка вскочил, вышел на кухню.

- Что? Позже не мог? - зашипел он на Димку.

- Ну да,-ответил тот, лукаво блеснув глазами.- Возьмешь цветы, и с приветом.

- Тише.

Журка привел мальчишку к себе, достал с полки книжку.

- Не-е, я сам.

- Это про путешествие, про пигмеев.

- Не-е, я сам.

Журке пришлось уступить. Он уже успел одеться, а Димка все еще выбирал книжки. По его раскрасневшемуся лицу было видно: книги нравятся, и он боится промахнуть, взять не ту.

- А две можно? - спросил он.

- Ты что?

- Нет, две. - Димка повысил голос.

- Ну и гад, - прошипел Журка. - Только поскорее.

Димка взял "Занзабуку" и "Восемь лет среди пигмеев". В дверях он остановился и заявил:

- Если не понравятся, приду обменивать.

- Топай, топай отсюда.

Мальчишка хихикнул и спокойно пошел по лестнице, пристукивая своими резиновыми пятками по ступеням...

Во время завтрака на кухню вошла бабушка, вся обмякшая, будто больная.

- У нас воры были,-выдохнула она.-Все розы оборвали. Изверги.

На секунду сердце Журки сжалось от стыда и жалости, но тотчас он представил Ганну-загнутые ресницы, венок волос, родинку на раковине уха и, поблагодарив за завтрак, поспешил вниз, за букетом.

* * *

Ганна сидела на прежнем месте и смотрела на море.

Она была все такая же, красивая, самая лучшая: золотисто-рыжий венок горел на солнце, как корона.

Журка свернул в аллейку, дал круг, подошел с другой стороны. Она все сидела, не меняя позы.

Он еще дал круг, не решаясь подойти к ней, боясь, что Ганна прогонит его или опять, как вчера, встанет и уйдет, и теперь уже навсегда. Он боялся вспугнуть ее, точно она была птицей и могла улететь.

К его удивлению, Ганна повернула голову, увидела его и не прогнала.

Она молча поздоровалась и указала на скамейку.

Журка сел на самый краешек и замер.

Было жарко. Над морем висело беловатое марево, как туман, и горизонта не было видно. Шел белый пароход и постепенно тускнел, исчезал в этом мареве, как будто растворялся в нем.

- Что, цветы купили? - спросила Ганна.

- Ага.

- А может, мне?-спросила она с усмешкой.

- Ну да. Вам. Вот, возьмите.

- Вы серьезно?

- Честно.

- Ну, спасибо. - Ганна приняла букет, поднесла его к лицу и глубоко, с тихой, довольной улыбкой вдохнула.

Ганна знала, что он придет, ожидала его появления.

Вчера она действительно не хотела больше видеть этого "большого мальчишку". А потом природная доброта взяла верх, и она подумала: "Плавает парень. И кто поможет ему?" Всю свою жизнь Ганна привыкла помогать людям, если видела, что им нужна ее помощь, потому что и они ей, рано осиротевшей, тоже помогали всю жизнь.

- Ну как, что надумали? Куда поступаете? - спросила Ганна.

Журка молчал, потому что об этом, о своем будущем, он как раз меньше всего думал за прошедшие сутки. Да и какое оно, будущее, имеет значение, если она рядом, если она простила его и он снова с нею?!

- Вы извините,-сказала Ганна, так и не дождавшись ответа.-Но я этого не понимаю. И-хотите почестному? Презираю это. Как можно поступать куда попало? Для чего? Лишь бы идти? Вам нравится вон та девушка в сарафанчике?

- Хорошая.

- Тогда пригласите ее сюда и сидите с нею.

- Ну да! Что вы?-Журка поднял на Ганну испуганные глаза.

- Вы же сами сказали-хорошая. Так идите и пригласите.

- Зачем? Я вовсе не хочу приглашать ее.

- Ну вот,-сказала Ганна и улыбнулась одними губами.

У Журки отлегло от сердца.

- Значит, вам не все равно, с кем сидеть? Так как же вам Может быть все равно, кем быть? Это ж посерьезнее. Это ж: на всю жизнь. Вы понимаете?

- Понимаю.

- Тогда еще хуже. Как же вы можете, понимая, что это важно, так легкомысленно относиться к выбору профессии? Как? Говорите!

Журка готов был сказать что угодно, только бы не обидеть ее. Но именно этого "чтоугодного" ответа она и не хотела слышать, а другого ответа он не знал.

- Эх вы! - произнесла Ганна с такой досадой, что Журка готов был сквозь землю провалиться.

По морю скользили легкие катера. С пляжа доноси"

лись голоса и визг. В небе гудел вертолет. Тень от него проплыла по воде, по гравиевой дорожке, по Журкиньм ногам в белоносых кедах и скрылась за кипарисами.

- Вам повезло, - продолжала Ганна после молчания.-Вы кончили школу, получили среднее образование.., А вот мне не повезло. Я в детстве только семь классов кончила. И вы считаете меня недоучкой.

- Ну что вы?-прервал Журка.

- А что вы сказали вчера? Ну-ка, припомните!

Журка опустил голову. Ганна пожалела его, произнесла как можно мягче:

- Тогда зачем вам обязательно в вуз! Вот этого я не понимаю. Почему все окончившие школу рвутся в институты, за дипломом? Ну разве в дипломе дело? Диплом-это бумага с печатью, и все. Правда, наша Полина Матвеевна говорит: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой-человек". Но это она так. Нам в ремесленном Сергей Герасимович часто приводил слова Горького:

"Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд, даже самый грубый,-возвышается до творчества"... Согласны?

Журка кивнул головой.

- Вот недавно к нам в цех пришел заслуженный человек, офицер, уже на пенсии, а не смог без работы, потому что привык трудиться. Он бы мог пойти куда угодно, а пришед к нам, потому что в юности был слесарем, любил это дело и свою любовь через всю жизнь пронес.