Секс, любовь и сердце психотерапия инфаркта - Александр Лоуэн

Инцидент, описанный Морисом, позволяет нам понять конфликты и чувства, связанные с попыткой преодолеть напряжения, закрывающие сердце. Однажды Морис проснулся с "очень неприятным чувством в горле". Во сне он увидел знакомого мужчину, мышцы грудной клетки которого были отпрепарированы длинными разрезами. "При виде этой ужасной картины, я почувствовал печаль. Я был уверен, что он умрёт, но в то же время испытывал к нему глубокую сердечность. Я проснулся с болью в горле".

Интерпретация сна проста. Человеком из сна был сам Морис, грудная клетка и горло которого открывались, вызывая великолепные чувства, но в то же время также возникали боль и страх смерти. Когда он проснулся, боль напоминала несварение желудка, и она усугублялась при попытке сесть. Он испугался и начал сомневаться, не испытывает ли он сердечный приступ. Его прошиб холодный пот, и он подумал, что, возможно, умирает. Он разбудил Барбару со словами: "Мне кажется, что я очень болен". Она решилась вызвать скорую помощь, на что Морис согласился, чувствуя себя на грани обморока. Однако боль в горле и в грудной клетке прошла. Но мысль о том, что он умирает, не проходила, и Морис приготовился принять это.

Членом команды скорой помощи был муж женщины по имени Дженни, которая была когда-то ассистенткой Мориса. Морис спросил его о Дженни и их очередном ребёнке и услышал в ответ, что у них всё хорошо. Морис рассказывал потом: "Когда я подумал о Дженни, я почувствовал своё сердце и приток любви к ней.» Я сказал: "Прошу вас, передайте, что я люблю её". Это казалось мне очень важным.

Когда Мориса привезли в больницу, персонал приёмного покоя сразу же подключил его к монитору и снял ЭКГ. Такие быстрые действия успокоили его. Он восхищался их работой. ЭКГ показало, что его сердце в норме. Однако его поместили в реанимацию, где он провёл ночь, подключённым к монитору. На следующий день он чувствовал себя лучше и поняв, что с сердцем всё в порядке, обсуждал с женой их эмоциональную ситуацию и состояние своего сердца. Впоследствии он рассказывал: "В машине скорой помощи, по дороге в больницу, я придавал большое значение своей просьбе передать Дженни, что я её люблю. Я чувствовал своё сердце: я на самом деле её любил. В приёмном покое, оглядываясь по сторонам, я думал: "Кого я могу здесь полюбить?" Дело было в том, что моя жена в течение последнего месяца не позволяла проявлять мою любовь. Она была разгневанной и ревнивой, так как думала, что у меня есть другая женщина. Я держался на дистанции и не ощущал потребности в сексуальном сближении. В течение этого дня я чувствовал, что во мне что-то умирает. Во время разговора с женой в больнице у меня было чувство, что я могу отдать за неё жизнь. Это означало, что я мог бы отдать жизнь за свою мать для того, чтобы сделать её счастливой или вернуть её. Я вспомнил, как, будучи ребёнком, решил посвятить часть своей жизни тому, чтобы мои родители жили сотни лет. Это было проявлением опасения потерять их, так как где-то в глубине я чувствовал, что без них умру. Я помню, как переживая проблемы с женой, однажды ночью я плакал, чувствуя, что без нес могу умереть. Я хотел позвать кого-то в отчаянии, например, мать, но со страхом осознавал, что она не придёт, не услышит, что мой голос и чувства уйдут в никуда. Это было ужасное чувство одиночества, боли, депрессии, отвержения, хотя эти слова не передают того ужасающего переживания, что я могу умереть. В тот же период я пережил два ужасных ощущения, которые сопровождали меня во сне целую ночь. Одно из них основывалось на том, что моё горло и пищевод повреждены, н я умру; другое было чувством, что если я не переоденусь и не спрячусь, меня убьют. Я теперь понимаю это как приказ скрывать своп чувства и потребности, за несоблюдение которого мне грозит смерть. Мне каким-то образом удалось выжить. Я себя чувствовал так же, как когда испытал гнев жены, с которым она обрушилась на меня, обвиняя за связь с другой женщиной. Она была в панике, что вызывало панику также у меня. Я осознал, что моя мать также бывала в подобных состояниях. Я осознал, как отчаянно старался в то время помочь матери и каким бессильным себя чувствовал. Это бессилие позволило мне плакать над собой и ощущать собственное одиночество. Я почувствовал и осознал себя в этот момент таким несчастливым, каким был большую часть своей жизни, о чём стыдился думать, как будто я не имел права быть несчастным. С этим несчастьем я никогда не умел справляться, так как это было несчастье моей матери. Я присвоил его себе и ощущал как своё".

Идентификация ребёнка с чувствами матери происходит из их симбиотической связи. Это не психологическое явление. В течение девяти месяцев, пока ребёнок развивается в лоне матери, его тело находится в таком близком контакте с её телом, что реагирует на каждое чувство. После рождения тело младенца так настроено на тело матери, что буквально вибрирует с ним на одной волне. Если мать печальна и несчастна — ребёнок переживает то же самое. Если она возбуждена — ребёнок чувствует себя так же. Её чувства создают настроение в доме. Если она несчастна — это бросает тень на настроение домашних, как детей, так и взрослых.

Взрослый может выйти из дома и найти себе какое-то развлечение, но маленький ребёнок пойман в ловушку. Он не может чувствовать себя хорошо, если мать не чувствует себя хорошо, и должен сделать все, для того чтобы улучшить настроение матери. Однако он не в состоянии этого сделать и вследствие этого становится несчастным человеком, у которого тяжело на сердце. Он присвоил себе несчастье матери. Это ощущение несчастья ребёнок не может разрядить через плач. Как он может отягощать бедную несчастную мать своей печалью, когда у неё достаточно своей? Интуитивно ребёнок чувствует, что мать не в состоянии реагировать на его потребности.

Морис осознавал эту дилемму. Он сказал: "Я знаю, что сейчас я могу что-то сделать с собственным несчастьем — я могу плакать". Этому осознаванию сопутствует обычно специфическое ощущение в горле: "Я заблокировал горло для того, чтобы подавить плач и поэтому ощущал себя пойманным в ловушку". Роль Мориса, заключающаяся в помощи женщинам, была продолжением его роли, когда он был ещё мальчиком. Быть может, она повлияла также на его выбор профессии. Приход по первому зову матери позволяет ребёнку побороть чувство одиночества и отверженности, угрожающие его жизни. Отречение от себя и принятие ответственности за другого человека становится способом выживания.

Как мы увидели, ребёнку легко попасть в ловушку связи с матерью, освободиться из которой потом очень не просто. Будучи взрослым, он может вступить в связь, не приносящую удовлетворения, в которой будет играть роль благодетеля партнёра с целью достижения собственного удовлетворения. Но это только частичное объяснение. Клетка, которая неволит сердце, не разрушается с окончанием эдипальной фазы. Мальчик, который приходит по первому зову матери, обычно находится в ситуации, окрашенной сексуально. Морис осознавал, что мать вела себя с ним соблазняюще, и что её поведение вызвало то, что он называл "безумием на почве секса".

"Моя мать развлекалась мной: дразнила, искушала, играла со мной, а потом становилась недоступной. У меня было впечатление, что этим своим соблазняющим поведением она доведёт меня до сумасшествия. Я сейчас осознаю, что большая часть моего сексуального возбуждения связана с ласками, играми, обещаниями, а не с самой сексуальной активностью как таковой".

В результате у Мориса, как и у любого ребёнка в такой ситуации, возникло чувство вины, связанное с его сексуальностью. Можно размышлять, почему виноватым чувствовал себя он, а не его мать. Он был жертвой её поведения. Немногие родители имеют чувство вины в связи со соблазняющим поведением по отношению к своим детям. Они не осознают того, что их поведение аморально и вредно для ребёнка. Для них это только невинное возбуждение, которое они контролируют так, что до инцеста дело не доходит. К сожалению, ребёнок не контролирует своё возбуждение. Он подвергается чрезмерному возбуждению, что создаёт дополнительные трудности, так как у него нет способов разрядки, которыми располагают взрослые. Часть его существа может отчаянно желать сексуального контакта с родителем, но от этой мысли он также испытывает ужас, так как знает, что это плохо. А поскольку это плохо — кто-то должен быть виновным. Взрослые не имеют проблем, с приписыванием ребёнку ответственности за свой сексуальный интерес. Перекладывая чувство вины на ребёнка, родитель отрицает собственную ответственность. Ребёнок не имеет выбора — он должен принять на себя вину, что нарушает его невинность, и ставит крест на детстве.

Мы уже имели возможность познать последствия таких переживаний. Когда ребёнок, получивший подобный опыт, становится взрослым, его сексуальность отщепляется от любви. Человек может получить сексуальное удовлетворение с подходящим партнёром, но ему трудно достичь сильного возбуждения с кем-то, кого он на самом деле любит. Слишком сильно его убедили в детстве, что такие сильные чувства по отношению к объекту любви являются табу.