Жизнь Рамакришны - Ромен Роллан

– Господин, я знаю, что вы древний мудрец Нара, воплощение Нараяны,[315] родившейся на земле, чтобы уничтожить страдания человечества.[316]

Тут я как будто свалился с неба. „К кому это я пришел? – подумал я. – Вероятно, он буйный сумасшедший. Как он осмеливается так разговаривать со мною, сыном Вишванатх Датта?“ Но я сохранил спокойствие и позволил ему продолжать; он снова взял меня за руку и сказал:

– Обещайте мне, что вы скоро опять придете ко мне один!»

Нарендра обещает, чтобы отвязаться от странного хозяина, но твердо клянется себе не возвращаться сюда. Они входят в общий зал, где находятся другие. Нарендра садится в стороне и начинает наблюдать за этим человеком. Он не замечает ничего странного ни в его манерах, ни в его словах: только в его внутренней логике чувствуется, что они являются плодом углубленной жизни, абсолютного отрешения и величавой искренности. Он слышит, как Рамакришна говорит (и эти слова отвечают его тайным ночным исканиям): «Бог может быть познан. Можно видеть его, говорить с ним, как я говорю с вами. Но кто стремится к этому? Проливают слезы из-за жены, детей, имущества. Но кто это делает из-за любви к богу? Тому, кто это делает искренно, он является».[317]

У Нарендры такое впечатление, что это – не пустые слова и что тот, кто их сказал, сам испытал действие этого. Юноша не знает, как примирить стоящий перед его глазами образ простого и спокойного мудреца с непонятной сценой, свидетелем которой он только что был. Он говорит себе: «Это маньяк, но он не лишен величия. Возможно, что он безумный, но достоин уважения». Он покидает Дак-шинешвар в смятении мыслей, и, если бы его спросили в эту минуту о его отношениях с Рамакришной, он без сомнения ответил бы, что они на этом и кончатся.

Но странное видение не давало ему покоя.

Через месяц он возвращается пешком в Дакшинешвар.

«Я нашел его одного, сидящим на своей маленькой кровати. Он был счастлив увидеть меня и, ласково обратившись ко мне, заставил сесть подле себя на краю кровати. Но через минуту я увидел, что он потрясен каким-то волнением. Устремив на меня глаза, что-то шепча, он медленно приближался. Я подумал, что он, может быть, сделает что-нибудь необычайное, как в прошлый раз. Но прежде чем я мог предупредить это, он поставил на мое тело свою правую ногу. Его прикосновение потрясло меня. С открытыми глазами я увидел, что стена и все, что было в комнате, закружилось и исчезло в небытии… Вся Вселенная, а с нею и моя личность, казалось, готовы были растаять в безымянной пустоте, которая поглощает все сущее. Меня охватил ужас, я подумал, что нахожусь перед лицом смерти. Не будучи в состоянии сдержаться, я закричал: „Что вы делаете! У меня дома родители!“ Тогда он засмеялся и, проведя рукой по моей груди, сказал: „Хорошо, оставим это пока! Все придет в свое время!..“ Не успел он произнести эти слова, как странное явление исчезло. Я обрел самого себя. Все и внутри, и снаружи было по-прежнему…»

Я передаю этот удивительный рассказ, воздерживаясь от бесполезных рассуждений. Что бы ни подумал читатель Запада, он, несомненно, будет захвачен способностью к галлюцинациям этих индусов, которые напоминают страстных духовидцев Шекспира. Отметим, что в данном случае духовидец отнюдь не является слабым, легковерным и лишенным критицизма. Он с недоверием относится к своему видению. Его сильная личность, предупрежденная об опасностях, чрезвычайно резко противится всякому гипнотическому действию; и он прежде всего спрашивает себя, не был ли он игрушкой какого-нибудь внушения. Но он не замечает никаких признаков этого. Еще содрогаясь после циклона, он держится настороже. Но после этого большого толчка посещение Нарендры оканчивается совершенно нормально. Рамакришна относится к гостю просто и тепло, с родственной фамильярностью, как если бы ничего не случилось.

При третьем посещении, которое произошло, вероятно, через неделю, Нарендра держится настороже, вооруженный всей силой своего критического отношения. Он не позволяет к себе приблизиться, и Рамакришна не делает никаких к этому попыток. Они гуляют в саду. Потом возвращаются в гостиную, и Рамакришна впадает в экстаз. Нарендра наблюдает за ним. Но посреди наблюдения он сам захвачен и, в свою очередь, теряет сознание. Придя в себя, он видит Рамакришну, который смотрит на него и проводит рукой по его груди.

Впоследствии учитель рассказал своим ученикам: – В то время как он был в таком состоянии, я задал ему несколько вопросов о его предках, его происхождении, о его назначении в мире, о продолжительности его земной жизни. Он погрузился в глубины самого себя и принес мне ответ, который только подтвердил то, что я видел в нем. Это останется тайной. Но таким образом я узнал, что он мудрец, опытный в медитации, достигший в ней наибольших высот, и что в день, когда он придет к познанию своей настоящей природы, он сбросит с себя свое тело действием силы воли.[318]

Он не открыл ему этой тайны, но оказывал ему почести. Нарендра занимал между учениками привилегированное место.

Нарендра, однако, не торопился принять звание ученика. Ему не хотелось быть чьим бы то ни было учеником. Он был поражен непонятной силой Рамакришны. Она притягивала его, как магнит железо, но он был из крепкого металла. Его разум не признавал этой власти. Если прежде в отношениях с рационалистом Браджендрой Шилом его сердце восставало против интеллекта, здесь интеллект не доверял сердцу. Он твердо решил сохранить свою независимость, ничего не принимать от учителя, строго не проконтролировав этого собственным разумом. Вера других без критики вызывала в нем презрение.

Нельзя себе представить более странных отношений, чем те, которые установились между юношей и старым гуру.[319] Нарендра ненавидел все формы сентиментального благочестия, слезы и все, что он считал женственным. Нарендра подвергал все обсуждению. Он вникал во все своим критическим умом. Он единственный взвешивал каждое слово Рамакришны, единственный сомневался в его словах. Не чувствуя себя оскорбленным, Рамакришна любил его за это еще больше. До его встречи с Нарендрой слышали, как он молился: «О Мать, дай мне кого-нибудь, кто бы подверг сомнению мое познание бога».

Мать исполнила его желание. Нарендра отрицал индуистских богов. И в то же время он отбрасывал адвайтизм, который считал атеизмом.[320] Он открыто насмехался над велениями индуистских писаний. Он говорил Рамакришне:

– Хотя бы тысячи людей называли вас богом, я этого не скажу, пока сам не буду иметь доказательства.

Рамакришна, смеясь, соглашался с ним. Он говорил ученикам: