Сын Наполеона - Эдмон Лепеллетье

— Говорите, матушка, я слушаю вас, — проговорил Франц, все больше волнуясь.

— Когда вы явились к нам случайно, я и моя дочь… мы были тронуты вашей готовностью быть нам полезным и испытывали большую признательности за все, что вы сделали для нас после этой встречи.

Моя дочь обязана вам своей достойной должностью, так как это пребывание при дворе. Всю свою жизнь я буду вашей должницей, потому что благодаря вам смогла добиться справедливости и получить часть пенсии, на которую имела право.

Напоминая вам о ваших благодеяниях, я только подтверждаю истину и в то же время уверяю, что с нашей стороны не было никакой задней мысли, никакого расчета, когда мы приняли ваше благородное вмешательство…

Герцог кивнул.

Госпожа Ландсдорф вновь заговорила дрожащим от волнения голосом:

— Обстоятельства сложились так, что Лизбет и вы сблизились, чего я не предвидела и что произошло помимо моей воли… Я не порицаю мою дочь и вас. Вы оба молоды, ваши сердца устремились навстречу друг другу…

Вас не занимало, что тогда происходило со мной… Мои страхи, печаль, даже стыд, нисколько не заботили вас… быть может, вы не ведали, что я страдала за вас и из-за вас… Вы были полностью поглощены страстью…

Теперь вы оба свободны — как от моей власти, так и от моего надзора. Я не виню вас и не жалуюсь. Я знаю, что моя дочь счастлива, а вы честны и добры… Никто не в силах был помешать тому, что произошло, ни вы, ни я. Я лишь хочу задать один вопрос… Мне нужен ответ.

— Спрашивайте, матушка… я постараюсь ответить!

— Так вот! Если вы любите Лизбет и она любит вас, если вы оба, похоже, желаете продолжать эту связь, как будто счастливую, почему вы не сделаете ее благопристойной, открытой, приличной и достойной уважения для вас двоих и для меня?

Госпожа Ландсдорф помедлила, ожидая, что молодой человек прервет ее.

Однако герцог молчал, оставаясь неподвижным и не сводя с нее глаз. Он, казалось, так ни о чем и не догадывался.

Мать Лизбет продолжила уже суше и с раздражением:

— Вы до сих пор ничего не поняли, не правда ли? У вас скромное положение, не знаю уж, какое жалованье вы получаете на своем месте, ни его важности, ни отношений со служащими дворца, но все же мне кажется, вы равны с моей дочерью. Когда вы занимались нашими бедами, то узнали, что наша семья благородна и, несмотря на бедность, дочь полковника может без стеснения и без того, чтобы муж краснел за нее, стать женой почтенного служащего при эрцгерцоге, кем вы, похоже, являетесь. Франц, почему вы не женитесь на Лизбет?..

Загнанный в угол, герцог не мог отделаться неопределенным обещанием. Будь он студентом, не задумываясь, женился бы на Лизбет. Ему не хватало смелости открыть, почему эрцгерцогу, внуку императора Австрии, наследнику империи, нельзя было жениться на дочери простого полковника. Он опустил голову и молчал.

— Почему вы не отвечаете мне, господин Франц? — спросила вдова, чувствуя себя оскорбленной. — Вас обижает мое требование, оно вам кажется чрезмерным? Может быть, вы видели в этой связи всего лишь развлечение? По вашему мнению, мы недостойны вас? Или вы убедили себя, что для вас это только легкая влюбленность? Лизбет никогда не была откровенна со мной на эту тему! Она любит вас и ничего не видит, кроме своей любви. Она счастлива, когда видится с вами, и довольна своей судьбой, потому что вы говорите ей, что любите ее. Она ничего не требует и ничего не ждет. Поверьте, не она поручила мне это ходатайство!

Я мать и говорю так, как должна говорить мать. И поскольку ваше молчание — весьма красноречивый ответ, признаюсь, что мне не хватит сил рассказать Лизбет о нашем разговоре… Да нет же! Я не смогу сказать ей. А я-то надеялась… Простите меня, я давно уже была готова к этому, и все равно вы разбиваете мне сердце… Я буду вам очень благодарна, если вы оставите меня одну… Мне нужно собраться с силами… Должно быть, я никогда не дождусь, что моя дочь когда-нибудь выйдет замуж за мужчину, которого она любит, и перед ней откроется достойное и надежное будущее.

Госпожа Ландсдорф явно не хотела продолжать этот мучительный разговор.

— Не огорчайтесь так, матушка, — взволнованно проговорил герцог. — Я понимаю ваши материнские страхи. Мне тоже не безразлично будущее Лизбет. Ваше предложение мне очень нравится. К несчастью, я не могу прямо сейчас дать вам ответ, которого вы ожидаете. Не обвиняйте меня! Не думайте, что мне все равно!

Да, я люблю вашу дочь, и моим самым большим желанием было бы объявить перед всеми ее своей женой, но я не волен в поступках… У меня ведь есть семья, родственники… я не могу не считаться с ними. Я скован всем этим больше, чем вы можете себе представить. Цепи, сковывающие меня, очень крепкие, и никакая сила не может их разорвать.

Не требуйте от меня большего! Я не могу дать вам других объяснений, кроме того, что я не свободен…

— Великий Боже! Вы женаты?!

— Нет, клянусь вам, нет. Но тем не менее моя свобода ограничена… Дайте мне время… хотя бы один день. По крайней мере вы узнаете причину, по которой не может произойти то, о чем вы говорили… Вы поймете, я в этом не сомневаюсь, и посочувствуете мне. Не тревожьтесь, и особенно, прошу вас, не беспокойте и не путайте Лизбет!

— Я прекрасно понимаю, что сын должен исполнять волю отца. Мне не известно, кто ваши близкие. Вы никогда не говорили о них, как не говорили им о нас. В мои намерения не входит силой принуждать вас к браку. Если верить вам, он невозможен по семейным соображениям. Однако дайте мне слово, что попытаетесь объяснить все вашим родителям и убедить их дать разрешение на брак с той, которая достойна вашей любви! Можете ли вы пообещать это?

Герцог некоторое время помедлил, не желая лишать мать своей возлюбленной последней надежды, и наконец ответил:

— Обещаю вам, что при первой же возможности поговорю с родственниками и сделаю все, что будет в моих силах, чтобы заставить их признать мою дорогую Лизбет… А сейчас, матушка, умоляю, пойдите во дворец и скажите вашей дочери, что я жду ее здесь. Если вы пожелаете, мы продолжим разговор, так как я хочу, чтобы она знала ваше мнение по этому поводу.

— Нет, господин Франц, не говорите ничего моей дочери. Пусть все останется между нами, ибо бедное дитя очень испугалось бы, подумав, что своим вмешательством я разрушила ее счастье. Я пойду во дворец, коль вы просите, но для меня это очень мучительно! Однако я чувствую, что вы, как мне кажется, очень обеспокоены ее отсутствием. В другой раз, прошу вас, увольте меня от столь неприятной миссии!

Госпожа Ландсдорф, чопорно присев перед герцогом, набросила накидку и пошла за дочерью.

Скоро пришла Лизбет, одна, без матери. Выполнив свою миссию, та быстро ушла. Выходя из дворца, она прикладывала к глазам платок, вытирая долго сдерживаемые слезы, которые градом катились по щекам.

Герцог попытался обнять девушку и узнать, почему ее так долго не было. Лизбет отводила взгляд, старалась не смотреть на него, уворачивалась от поцелуев, не решаясь заговорить.

Когда мать пришла за ней, девушка ничего не сказала. Не хватало еще, чтобы госпожа Ландсдорф узнала страшную тайну. Лизбет не была готова к расспросам, переживая острую боль оттого, что Франц, секретарь эрцгерцога, оказался не кем иным, как внуком императора. Известие о пропасти, разделяющей молодых людей, могло убить мать. Хотя та и не говорила об этом открыто, но достаточно прозрачно намекала на надежду, которой тешила себя, — однажды Лизбет станет женой Франца.

Сказать матери о высоком положении своего любовника означало убить ее. Девушка решила молчать (пусть все идет как идет), отказаться от свиданий с Францем, возбудив в нем подозрения, самой спровоцировать ссору, вслед за которой порвать отношения. Таким образом, она хранила молчание и, чтобы не расстраивать мать, согласилась пойти домой, где ее ждал Франц.

Однако в его присутствии она не сдержалась и разразилась рыданиями. Лизбет не могла успокоиться. Студент в черной куртке и фуражке — что из того? Он представал перед ее взором во всем великолепии своего рангами августейшего родства, каким был в тронном зале во время церемонии. Она все еще любила Франца и убеждала себя, что не смогла бы любить в нем эрцгерцога. Они были как небо и земля!

Соскучившийся по ней герцог прижимал девушку к груди, целовал, спрашивал, что случилось, — все напрасно. Лизбет молчала, и в этом молчании было что-то тревожное. Она отвечала лишь «да» или «нет», отворачиваясь и не поднимая головы.

Когда уже, наверное, в двадцатый раз герцог спросил, любит ли она, и привлек к себе Лизбет, рука его наткнулась на странный предмет у нее за корсажем. Франц удивился:

— Что это ты там прячешь? Любовное письмо?

Девушка резко качнула головой и снова расплакалась. Какое нелепое обвинение! Как он может сомневаться в ней? Разве не понимает, что она любит только его? Зачем он наказывает ее подозрением?