Интерлюдия Томаса - Дин Кунц

С опозданием он осознаёт, насколько опасно для меня, если он будет держать свой револьвер. Взяв оружие за ствол, он суёт его мне, и я беру его с облегчением.

– Послушайте, Донни, сэр, вы единственный, кто должен убраться из «Уголка», за зону его действия. Если он обнаружит, где я, через вас, то пошлёт команду оставшимся членам семьи окружить меня.

С мучением на лице он противится моему совету.

– Нет-нет-нет. Нет, он будет их пытать, когда обнаружит, что я убежал из-под его влияния. У него нет жалости. Он не знает, что такое жалость. Он заставит их пытать и поубивать друг друга.

– У него не будет времени. В первую очередь он будет искать меня. Затем я окажусь в том доме с ним.

– Не думай, что только из-за того, что он не может тебя контролировать, ты сможешь справиться с этим ублюдком. Ты не сможешь с ним справиться.

– У меня есть ещё преимущества, о которых вы не знаете.

– Какие преимущества?

Я резко вдыхаю, чтобы прочистить нос, и этот вдох производит звучное фырканье.

– Нет времени рассказывать. Пожалуйста, сэр, убирайтесь к чёрту из «Уголка Гармонии». Окружная дорога прямо там, за изгородью. Вы можете скрыться за две минуты. Меньше. Бегите, пока не почувствуете себя в безопасности. Вперёд!

Пять лет гнёта и его собственное неудачное сопротивление лишили его почти всего, кроме, возможно, очень слабой искорки надежды. От отчаянья у него не осталось энергии ни на противодействие, ни на побег.

Я поднимаю револьвер, который он передал мне, и даю ему возможность посмотреть на дуло, чтобы подумать о возможной пуле.

– Сэр, мне нужен этот внедорожник, и мне нужно больше времени, в течение которого Хискотт не будет знать, где я нахожусь. Или вы бежите из зоны его влияния так быстро, как можете, или я пристрелю вас сейчас. Я имею в виду, прямо сейчас.

Мгновение я думаю, что мне придётся сделать Дениз вдовой, но затем Донни поворачивается и несётся стрелой через высокую траву, как, должно быть, бежал бы демон, сверкая пятками.

Когда я наблюдаю за ним, чтобы убедиться, что он не обернётся обратно ко мне под воздействием какого-нибудь пришельца, то могу легко себе представить, как его призрачная надежда раздавливается под весом незаслуженного стыда. Его неудача в попытке одержать победу над чем-то более сильным, чем он сам, а также шрам, напоминающий о неудаче – не причина для стыда; вина заслуженна только тогда, когда попытка противостояния злу вообще не совершалась.

Человеческое сердце всё ещё приходит в уныние от совершенно безрассудного самобичевания, потому что даже когда мы бросаем вызов титанам, мы слишком часто путаем неудачу и ошибку, что очень хорошо известно мне. Единственный способ уйти от этого гнетущего отчаянья – придать унижению форму смирения, всегда стремиться к триумфу через тьму, никогда не забывая, что честь и красота – больше в стремлении, чем в победе. И хотя триумф, всё же, приходит, наши усилия сами по себе не смогли бы привести к победе без той добродетели, которая превосходит всё постижимое и наполнит, если мы ей позволим, наши жизни смыслом.

Познавая эту простую правду, я добрался из Пико Мундо, из самого плохого дня в моей жизни, из потери, которая была хуже, чем потеря собственной жизни, через множество проблем и сует в этот живописный оазис на побережье. В процессе этого тёмного пути досада и вина от моей неудачи значительно уменьшились, а надежда забрезжила так, как никогда раньше.

Наблюдая, как Донни карабкается через изгородь и спешит на юг по окружной дороге, как он убегает из-под влияния Хискотта, я бы не пожелал ничего большего, чем узнать когда-нибудь, что у него случилось такое же путешествие души, какое было у меня.

Из моих ноздрей течёт, и мой нос заложен. Впервые за долгое время я обнаружил сложности с оценкой себя как человека действия и защитника невинных.

Сразу после того как механик исчез в дорожной глади, я учуял запах дыма. Хаос, который я спровоцировал, должно быть, неплохо распространился. Мне необходимо разведать обстановку.

Если я буду дальше удаляться от леса, то меня будет проще заметить, потому что моя тёмно-синяя толстовка и джинсы сильно контрастируют с окружающей меня осветлённой солнцем травой. Если меня заметят с большого расстояния, то могут и не опознать, но я не могу давать ни единого шанса.

Низко пригибаясь к земле, с револьвером 38-го калибра в одной руке и пистолетом в другой я быстро бегу через высокую траву, как сигнал тревоги для змей – такой уж сегодня день. Когда я бегу, насекомые взлетают, покидая траву и другие растения, бьющие меня по лицу, напоминая раздвоенные и щекочущие змеиные языки, и я тщательно слежу за тем, чтобы не наступить в кучку оленьих какашек.

Луг начинает подниматься, и я попадаю в место, с которого могу видеть нисходящие холмы «Уголка Гармонии» и море за ними. Я ложусь и поднимаю голову ровно настолько, чтобы осмотреть семь викторианских домов, расположенных несколькими сотнями ярдов ниже к западу и немного дальше к югу от моей позиции. Если несколько караульных размещены вокруг самого верхнего из этих домов, где находится логово доктора Хискотта, они хорошо замаскированы.

Примерно тремя сотнями ярдов к северу лежит разваленный большой грузовик, отсоединившийся тягач на боку под крупноплодным кипарисом. В конце концов, и до тягача, и до дерева добирается огонь, и языки пламени взметаются вверх через ветки, ветер формирует из них элегантные формы, напоминающие линии японской каллиграфии, и они развеваются далеко на юго-восток. Что бы ветер со временем ни написал, огонь быстро пропадает и рассеивается в виде маслянистого чёрного дыма.

Люди спустились к тем холмам, не иначе, в поисках водителя грузовика, но с такого расстояния невозможно увидеть, кто из них из семьи Хармони, под господством Хискотта, а кто клиент закусочной. Также я не могу их точно сосчитать. Они отсюда кажутся маленькими фигурками.

Больший очаг возгорания находится ближе, чем тот, который охватил кипарис. Упавший бак с пропаном, через вентиль которого струится пламя, должно быть, смотрится как огнемёт в руках неистового полтергейста. Линия огня прочертила синусоидальный путь, увеличив по его ходу яркость, как будто возбуждённый дракон, извивается по склону одного холма и взбирается на другой.

Интенсивность этого очага намного больше, чем я ожидал. Очевидно, долгое время здесь не было пожаров, и трава, росшая в предыдущие годы, отмерла и спрессовалась в плотный сухой дёрн, агрессивно пылающий, так что кормящая эту бурю трава выросла не за один год. Дым, поднимающийся от пожарища, светло-серого цвета, почти белый, обретая тревожащие масштабы, быстро формирует в этом неподвижном воздухе высокие колонны, которые, кажется, поддерживают небо.