Падение сквозь облака - Анна Чилверс

Она держит его ладонь, сжимает ее в кулак, затем разжимает палец за пальцем. Потом берет другую его руку и тоже снимает с нее повязку. Гевин вытягивает руку, сгибает запястье и распрямляет пальцы.

Морган покачивает двумя повязками, свешивающимися с ее руки. Они выглядят засаленными, мокрыми и грязными.

— Я хочу выбросить это в мусорное ведро, — говорит она.

Гевин не препятствует ей. Морган поднимается и идет к мусорному ведру под мойкой. Он наблюдает, как она открывает дверцу и выбрасывает повязки вместе с яичной скорлупой и кофейной гущей.

Морган снова садится за стол и глядит на него с улыбкой.

— Кончено, — говорит она.

— Это не так легко.

Он держит свое запястье, пытаясь прикрыть ладонью обнажившиеся шрамы.

— Я не готов. Не могу их видеть… они будят воспоминания.

Внезапно она наклоняется и хватает его за руки:

— Прости. Я, глупая тварь, пытаюсь навязывать свои правила. Достать их? Я их постираю.

Он мотает головой:

— Нет. Они отвратительны в любом случае. Я подыщу что-нибудь другое. Есть старая рубашка, которую можно порвать.

— Я найду тебе что-нибудь.

Она оглядывает кухню. Ее взгляд перемещается с одного места на другое, как будто она ищет, что-то, чем немедленно можно воспользоваться. Затем смотрит вниз на свой подол. Ее глаза светлеют.

— Мой пояс, — произносит Морган.

Ее кимоно крепится на спине черным шелковым поясом. Она отводит руки за спину и пытается развязать узел.

— Не надо, Морган. Все в порядке.

— Я хочу отплатить тебе чем-нибудь. Ты подарил мне шоколад.

— Но…

Пояс развязан, и она кладет его на стол между собой и Гевином. На концах пояса вышиты крохотные красные драконы.

— Дракон придаст тебе силу, — говорит она. — А красный цвет — счастливый.

— Наверное, в Китае?

Она пожимает плечами и встает, чтобы подойти к ящику кухонного стола. Кимоно, которое плотно облегало ее тело, теперь повисло свободно, но ткань достаточно широкая, и оно не раскрывается полностью. Морган берет из ящика ножницы и снова садится за стол.

— Что ты делаешь?

Она складывает пояс так, чтобы он составил две равные части. Затем разрезает его.

— Вот, по повязке для каждой руки. Протяни руку.

Гевин протягивает через стол одну за другой руки, и она обвязывает запястья половинками пояса. Каждая половинка оборачивается вокруг запястья несколько раз, и, когда она завязывает ее, на тыльной стороне запястья обозначается красный дракон.

— Я потом зашью концы повязок, чтобы узлы тебе не мешали.

— А твое кимоно?

Морган снова пожимает плечами:

— Приспособлю что-нибудь. Когда ты соберешься снять повязки, пришли их мне, я соединю обе половинки.

Он покрывает ладонями повязки, одну за другой, сжимает их, ощущая новую ткань грубой кожей.

— Спасибо, — благодарит он.

Затем они вместе смотрят фильм, сидя рядом на диване. Они расслаблены, колени подобраны, не касаются друг друга. Морган зашивает концы повязок.

После того как фильм заканчивается, Морган говорит:

— Думаю, надо сходить и повидать Г. Н. Нам нужно разобраться в отношениях.

Он кивает.

— Поеду этим вечером и останусь на пару дней. Бар закрыт до 29 декабря.

— Я закончу пока ремонт дома. Осталось немного работы.

— И что тогда?

Он пожимает плечами:

— Тогда наступит Новый год.

Глава 28

Шейла позвонила накануне Нового года.

Рождество прошло в спокойной обстановке в доме родителей. Я ходила с ними на полуночную мессу в сочельник, они обменивались визитами с друзьями. Когда они уходили, я оставалась дома, перечитывала Джейн Остин и красила волосы в черный цвет. В Рождество мы вышли на прогулку вдоль побережья. Сияло солнце, легкие вдыхали холодный воздух. Когда вернулись, я помогала маме с приготовлением традиционных овощных блюд. Готовила вегетарианский соус к жареным орехам, которые она купила для меня в городском магазине здоровой пищи. На самом деле я не испытывала голода, но ела, потому что так было легче. Мама позволяла мне вести себя так, как хочу, но если бы я не ела, она бы от меня не отстала. Ни она, ни папа не задавали мне вопросов.

Когда Шейла позвонила, я читала книгу. Мама принесла телефон в мою комнату. Пока Шейла говорила, я сидела у окна и смотрела в сад.

— Кэт, надеюсь, ты не против, что я взяла с собой компакт-диск.

Она сделала паузу, словно ожидая моей реакции, но я молчала, и она продолжила разговор:

— Этот диск мне показался несколько странным. Я решила взять его и дать посмотреть кому-нибудь, кто в этом разбирается. Мел знает людей, знакомых с производством фильмов, домашнего видео и прочего.

Она снова сделала паузу, поэтому я произнесла:

— Гм, гм.

— Словом, в Рождество, когда не было клиентов и студия татуировок была закрыта, Мел связался с одним парнем, который вчера просмотрел диск.

Я бы разбила диск на кусочки, растоптала бы его каблуками. Мне не хотелось, чтобы она показывала диск кому-либо. Я чуть не наорала на Шейлу, чуть не швырнула телефонную трубку в окно.

— И по словам парня, он почти уверен в том, что две части фильма смонтированы. Монтаж сделан искусно, но эти части не могли быть сняты в одно и то же время или даже в одном и том же месте.

— Что ты имеешь в виду?

— Дело в том, что во второй части фильма нет ничего, что способствовало бы опознанию Гевина. Он носит маску и не разговаривает. Невозможно увидеть его глаза. Вероятно, Гевина там нет.

— Но почему?..

Лучи солнца падали на заднюю часть дома, подсвечивая жасмин голоцветковый так, что он выглядел россыпью золота на кирпичах.

— Не знаю почему. Это область психологии. Силовые игры. Вероятно, сюжет из Интернета.

— А жертва? Это Бертран?

— Не знаю. Но я выяснила, где живет его подружка. Один сотрудник журнала, с которым я связывалась, — старый друг их обоих — сообщил мне название бара, которым она владеет. Я позвонила туда, оттуда поступило сообщение автоответчика с номером ее мобильного телефона, по которому я и связалась с ней. Завтра поеду на встречу с ней. Ты присоединишься ко мне?

Кирпичи светились оранжевым цветом, капли влаги на цветах жасмина сверкали серебром в лучах полуденного солнца.

— Конечно, поеду.

Я узнала ее, как только она открыла входную дверь. Это была женщина с картины, висевшей в квартире Хью Челленджера. На ней были старые джинсы и потрепанный черный свитер, волосы стянуты в конский хвост. И все же она имела утонченный вид.

— Привет, я — Морган, — представилась она. — Входите.

Мы сидели за ее кухонным столом, и она наливала нам кофе из кофейника.

— Как я поняла, вы разыскиваете Гевина, — сказала она.

— Наряду с прочим, — ответила Шейла.

— Но его больше нет здесь. Я вернулась домой через две ночи и обнаружила эту записку.

Она вынула из заднего кармана джинсов листок бумаги, развернула его и положила на стол. Я взглянула на почерк и вспомнила утреннее возвращение после вечеринки в Корнуолле.

Текст записки состоял в следующем:

«Морган, для меня настало время уходить. Кажется, я закончил все, что необходимо для ремонта квартиры. Покраска завершена, я снова повесил шторы и занавески. Может, ты хотела еще раз покрыть лаком пол в некоторых местах наверху, но это потерпит.

Спасибо за то, что ты предоставила мне время, место и работу. Я действительно очень признателен. Но не думаю, что злоупотреблять этим было бы правильно. Рождество было прекрасным, но это не то, чего хотим ты и я. Тебе нужно разобраться с Г. Н. А мне, мне тоже нужно кое-что сделать, и что будет после этого, неизвестно. Прости за то, что не смог попрощаться лично. Но думаю, это к лучшему.

С любовью, Гевин».

Я перечитала записку дважды. Возникло много вопросов, на которые требовались ответы, но я не знала, с чего начать.

— Кто такой Г. Н.? — спросила я.

— Г. Н. — Бертран. Бертран Найт — мой парень. Мы пережили тяжелое время после его возвращения домой.

— Знаю, — сказала Шейла.

Но Морган смотрела на меня и не обратила на нее внимания.

Она была так красива. Выше меня, уверена в себе. Она выдержала мой взгляд, и я понимала, что она хочет мне сказать больше того, что выражали слова.

— А вы…

— Я делю свое время. Держу бар «Водво» в городе. Из-за этого нужно быть половину недели здесь. Остальное время провожу в Чешире, с Г. Н.

— Значит, Гевин находился здесь много времени один?

— Гевин очень встревожен. О своем прошлом он не говорил ничего. Он никогда не упоминал Г. Н., за исключением тех случаев, когда дело касалось меня. Он все хранит внутри себя.

У нее были темно-карие, почти черные глаза. Они излучали теплоту, которую я расценила как жалость ко мне.