Мы вчера убили послезавтра - Платон Планктон

— У меня серьезные проблемы. Я не могу их решить. Приезжай сам, я очень прошу.

Потом он продиктовал адрес, по которому он находился, выключил и разобрал телефон. И обхватив голову руками, сел в ногах у Олеси.

Прощание с другом

— Ты понимаешь, сколько из-за тебя идиота могло людей погибнуть? Я к примеру. Но это так, мелочь. Вот оперативная группа вся полечь могла. Но это тоже мелочь. Подумаешь пять человек. Дима, ты пойми, если наш план сорвется, то погибнут тысячи, а может быть и миллионы. Ты о чем думал вообще, когда сюда ехал?

— Глеб, я и сейчас о том же думаю. На хрена мне эти все планы и миссии, если ее не будет!? Зачем мне это все!? Да пошло оно все жопу!

— Ты мне тут истерики не устраивай! Я тебе кто? Приятель на лавочке, которому ты про растоптанную любовь рассказываешь? — Глеб не кричал, не орал, но в его голосе звучали низкие рычащие нотки, как у бультерьера. — Ты солдат! Ты думаешь, ты только Олесю должен защищать! Ну-ка иди сюда, иди я тебе говорю!

Глеб подошел к окну и поднял жалюзи.

— Вон гляди стайка молодых мамаш сидит во дворе с детьми. Посмотри на них. Смотри, я тебе сказал! А вон видишь, чета пожилая пошла. Ты думаешь, эти старики себя защитить могут? А дети? Вон тот карапуз в желтой панаме, он что, будет от оккупантов своим совком отмахиваться!? Это война если ты еще не понял. Война, на которой бывают потери. И жертвы.

— Глеб, я сам, понимаешь сам, сделал из Олеси жертву…

— Не морочь голову ни себе ни мне! Во всем, что в ней случилось, виноват не ты. И даже не она! Она и все, ты пойми ВСЕ население ЛЕР — жертвы. И так будет до тех пор, пока мы не сможем освободить их.

— Глеб, но я больше не мог…

— Не мог, позвонил бы мне, я что-нибудь бы придумал. И обошлись бы без трупа!

— Да что бы ты придумал!?

— А я что сейчас делаю?

Дима сник, потому что Глеб был прав. Уже через полчаса после его звонка, Глеб был на квартире у Эдика. Быстро вникнув в ситуацию, он вызвал пятерых оперативников. Трое из них тут же стали решать проблему с утилизацией трупа. Один начал более детально выяснять состояние Олеси. Еще один взломал систему видеонаблюдения в доме и полностью удалил все следы присутствия Димы в квартире.

Эдик доставил гораздо меньше головных болей, чем он их доставлял окружающим при жизни. Но детали этого "избавления от Эдика" потом еще полгода не давали Диме заснуть спокойно. Психиатр довольно быстро вынес свой вердикт, и он оказался очень неутешительным. Олесе потребуется длительное лечение и борьба с наркотической зависимостью. Так как психиатр был человеком военным, то в отличие от гражданских врачей, он не стал тешить Диму пустыми надеждами и прямо заявил, что вероятность полного излечения составляет не более тридцати процентов.

Потом Диму ожидал очередной удар. Глеб описал единственно возможный путь спасения Олеси. Ей немного изменят внешность, подготовят новые документы и положат на лечение в одну из неприметных психиатрических клиник в глубинке. Куда — Глеб Диме не скажет ни за что, для того, чтобы максимально оградить Диму от последующих необдуманных поступков. Димина психика дошла до критического уровня. Нервы, стягиваемые в жгуты с того самого момента, как Олесе поставили диагноз, распрямились и Дима выдал продолжительную истерику. Глебу не оставалось ничего другого, как начать выливать ушат трезвых мыслей на Димину разгоряченную голову.

— Глеб, извини. Я сорвался. Спасибо тебе огромное, что ты приехал и вытащил меня из всего этого дерьма. Но я не могу себе позволить потерять Олесю еще один раз!

— Ты ее не теряешь. Ты отдаешь ее на попечение белоруской разведки. О ней будет заботиться целый штат наших агентов! — Даже такой непробиваемый танк как Глеб начал выходить из себя. — А что ты можешь предложить ей сейчас? Перевезти к себе? Начать жить вместе? Да тебя дурака вычислят на следующий день. Тебя тупо запытают, а потом к стенке поставят. А как ты думаешь, сильно о ней потом тысячники заботиться будут?

Дима осел на кресло и уставился в пол. Он молчал. Глеб тоже ничего не говорил, лишь буравил Диму взглядом, сжимая кулаки. Наконец Дима произнес:

— Хорошо. Я напортачил. Признаю. Глеб, но мне нужна гарантия того, что с Олесей ничего больше страшного не случится.

Глеб тоже расслабился. Его глаза из стальных снова стали голубыми.

— Дима, я тебе уже, наверное, в сотый раз повторяю, что идет война. А какие на войне могут быть гарантии? Завтра могут убить тебя, меня, да и всех находящихся в этой квартире. А послезавтра войска НАТО победоносно войдут в Белоруссию. Но я тебе обещаю, что все, что в моих силах я для вас сделаю. Уже сейчас Олесе готовят легенду и новые документы. Кстати, ты хорошо знаешь ее круг общения? Нам надо подготовить и легенду ее исчезновения для близких и знакомых.

— Глеб, я знал ее прошлый круг общения. Но думаю, он очень сильно поменялся. Так что в этом я тебе не помощник.

— Ладно, пойдем поглядим, может чего-то в этом направлении наш психолог добился.

Они прошли в соседнюю комнату, где рядом со спящей на диване Олесей дежурил агент Глеба. Глеб шепотом спросил у психолога:

— Что-то выяснил про ее друзей-знакомых?

— Да. Для нас идеальный случай. Она на протяжении трех месяцев не выходила из квартиры и ни с кем не поддерживала отношений. Кроме того жмура, которого сейчас наши в ванной растворяют.

Диму опять устойчиво замутило, а агент, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Единственное про кого она упомянула, это про сестру Ольгу. Но по ее словам, сестра не хочет с ней видеться, не отвечает на телефонные звонки. Так что исчезновения Олеси никто не заметит. Повезло нам с этим духом бестелесным.

Глеб увидел, как набычился при этих словах Дима и поспешил его снова вывести в коридор, где и продолжил разговор:

— Вот и отлично. Время терять не будем. Олесю выведут прямо сейчас. У нас уже подъехала скорая с нашими врачами.

— Глеб, как!? Я должен с нею попрощаться!

— Перестань меня продолжать разочаровывать! У твоей девушки сейчас пограничное состояние! Как ты думаешь, ее психика отреагирует, если бугай с незнакомой мордой ей сейчас будет втолковывать, что он уехавший и вернувшийся из Белоруссии Дима? Да и опасно это слишком! Ты представляешь, если она врачам в клинике на душеспасительных беседах про тебя расскажет? Не из злого умысла, а просто потому, что она сейчас себя вообще не контролирует? Да и потерпи ты немного, мы скоро выполним нашу задачу. И если выполним хорошо, будешь к Олесе каждый день открыто с гостинцами приезжать.

— Ты прав, во всем прав. Но легче мне от этого не становится. Глеб, еще один вопрос. Твой агент про Олю говорил. Мы можем найти ее? Она ребенок еще совсем, мало ли что может случиться.

— Слушай меня внимательно. С сегодняшнего дня, я тебе запрещаю хоть кого-нибудь еще искать или спасать! Хоть щенка из лужи, хоть кошку с дерева! И еще — больше я тебе не друг-приятель Глеб. И не твоя нянька! А твой командир. Еще какую-нибудь глупость выкинешь, будет тебе наказание. Вплоть до расстрела! Я твои душевные переживания понимаю, но ставить под угрозу наше задание не позволю, усек?

Дима подобрался и с вызовов уставился на Глеба. Потом осознав его полную правоту, понуро пожал плечами и коротко по-военному ответил:

— Усек!

Героев не забывают

Кац стандартно не заметил, как заработался до позднего вечера. Вроде бы его цели и задачи были просты — собирай информацию через разветвленную сеть больших и маленьких предателей, отправляй на Запад, получай оттуда четкие указания, которые надо доводить до руководства ЛЕР. Контролируй выполнение этих указаний, направляя заблудших доброй отеческой рукой. Этой же заботливой рукой сжимай глотки тем, кто не внимал отеческим наставлениям. То есть шпионствуй на здоровье и не забивай себе голову ничем другим.

Для обеспечения социального статуса Самуилу Яковлевичу шефами была создана легенда ресторатора. Ему был передан неплохой, но для Москвы абсолютно средний ресторан "Звезда Бориса". Кац оказался не только отличным резидентом, но и замечательным ресторатором. Всего через пару лет "Звезда Бориса" стал лучшим рестораном в городе. Местом, где каждый вечер собирались политики высокого полета, кичливые звезды шоу-бизнеса и надувающие щеки крупные бизнесмены.

Шпионская деятельность процветала, ресторан тоже и Самуил Яковлевич заскучал. Но его деятельная натура нашла выход — Кац услышал зов крови и открыл ювелирную мастерскую. Так как золото и бриллианты были в леровском обществе не в чести (их "шефы" вывозили за бугор мешками и бочками), эта мастерская выпускала бижутерию. Но какую! Певица, появившаяся на ТВ не в колье от "Кацовсски", вызывала всеобщую жалость и воспринималась как не понятно каким образом попавшая на сцену чернушка-пастушка. Или, в крайнем случае, белошвейка. Модельеры стояли на коленях, выпрашивая у Каца разрешения украсить свои показы его бижутерией. И Кац им милостиво разрешал. При этом делая на стали и стекле, приправленных модой и маркетингом, столько денег, сколько немногие делали на бриллиантах.