Война Братьев - Джефф Грабб

Хаджар вспомнил, какие слухи ходили в лагере землекопов после того, как братья вернулись из Тайного сердца. Вспомнил, что Мишра все время носил на шее какой-то мешочек, и понял, что сейчас ему надо вести себя очень осторожно.

— Похоже, это Глаз Древних, — сказал он. Так называли силовые камни фалладжи, и Хаджар специально употребил это слово.

Кадир снова издал пугавший Хаджара нечленораздельный звук, какой издает верблюд перед плевком.

— Верно. Аргивяне, а с ними и иотийцы нарушили наши границы в поисках этих безделушек. Что ты знаешь об этом?

Хаджар не отвечал, отчаянно пытаясь сообразить, что делать, но кадир сразу задал следующий вопрос.

— Он был у учителя-ракика, когда его схватили. Глаз у него отобрали, бросили в мою сокровищницу и забыли. Пару дней назад ко мне пришел сын и завел речь про этот глаз. Зачем он моему сыну?

Хаджар молчал, надеясь, что вопрос задан риторически. Он ошибался. Теперь придется рискнуть.

— Наверное, учитель рассказал вашему сыну об этом, и юному наследнику стало любопытно.

Кадир фыркнул:

— А, ракик, наверное, хочет вернуть его? Хорошо. Скажи мне, почему ракик хочет получить именно этот камень?

— Наверное, он ему дорог как память о чем-то важном, — нашелся Хаджар. — Посмотри, он же разрезан, это только половинка.

— Расколот, а не разрезан, — хитро прищурившись, ответил кадир. Он все отлично понимал. — Расколотые глаза обычно не светятся. А этот до сих пор хранит огонь, которым его наполнили Древние. Так что скорее всего это необычный камень. Возникает вопрос: в чем именно заключается его необычность?

Хаджар вспомнил о последней ночи в аргивском лагере и адском пламени, изливавшемся из комнаты братьев. «Камни», — сказала тогда Токасия, она что-то сказала про камни. А потом раздался взрыв, все вспыхнуло, Мишра надолго исчез, и Хаджар снова встретил его уже в лагере кадира.

Он никогда не расспрашивал Мишру, что же на самом деле произошло в ту ночь. Он думал, что во всем был виноват старший брат Мишры.

Хаджар сглотнул и сказал:

— Не могу знать, о величайший из великих.

Кадир снова издал тот же неприятный звук и сказал:

— Вот и я не могу. И по этой причине я не дам его сыну, чтобы у того не было искушения вернуть его ракику. Я оставлю его у себя и посмотрю, хранит ли он еще силу Древних.

Повелитель убрал камень в глубокий карман жилета и изменил позу, глядя теперь Хаджару прямо в глаза. Он сложил руки в замок и сказал:

— Теперь следующий вопрос. Отчего это мальчик отправился ко мне выполнять просьбы ракика?

У Хаджара пересохло во рту.

— Наверное, ваш сын услышал о камне от ракика и захотел взять его себе.

Кадир на мгновение склонил голову к левому плечу, словно рассматривая эту возможность.

— Может быть, и так, — сказал он, качая головой. — А вдруг он хотел вернуть его своему другу и учителю?

Хаджар сразу понял, как должен ответить. Найдя подходящие слова, он твердым голосом сказал:

— Сын кадира никогда не будет другом чужеземцу-ракику.

— Согласен, — ответил повелитель. — И все же я опасаюсь, что он слишком много слушает чужестранца. Он опирается на него, как человек опирается на костыль. Если человек постоянно опирается на костыль, он забывает, как ходить самостоятельно.

Хаджар осторожно сказал:

— Едва ли тебе следует опасаться, что твоему сыну это угрожает, о величайший из великих.

— Я ничего не боюсь, — молниеносно ответил кадир. — Но с этого дня мальчик будет участвовать в наших набегах. Он еще молод, но ему уже пора изучить искусство войны — что и подобает мужу. Его будут учить, пока он находится в лагере, в остальное время ракику будут поручены только костры для приготовления еды. Скажи, если сын будет участвовать в наших набегах, сумеет ракик преподать ему за год достаточно знаний, чтобы его можно было считать образованным? Хаджар на мгновение задумался. Уже сейчас сын кадира был образованнее любого из лагеря сувварди. Но интуитивно фалладжи понял, что кадир ждет от него другого ответа. И поэтому он сказал правду, но не всю.

— Да, мой повелитель, к концу следующего года твоего сына можно будет считать образованным, даже если он будет участвовать в набегах.

Кадир откинулся на подушки.

— Прекрасно. Итак, когда мальчик достигнет совершеннолетия, костыль ему больше не понадобится. Тогда костыль сломают и выбросят к чертям. Тебе все ясно?

Хаджар посмотрел в поросячьи глазки кадира. Куда уж яснее. Кадир беспокоится, кому верен его сын. Когда придет время, Мишру вывезут в пустыню и тихо убьют. И Хаджар по приказу кадира будет осуществлять надзор за казнью.

Размышляя об этом, Хаджар услышал, как отвечает кадиру:

— Как тебе будет угодно, о величайший из великих. Твои слова — закон.

Повелитель жестом отпустил его, фалладжи быстро поклонился и покинул шатер.

Хаджара трясло. У него на глазах кадир обрек Мишру на смерть, и Хаджар знал — если он ослушается вождя, то будет обречен сам. И из-за чего? Из-за каких-то отцовских страхов и половинки неведомого камня.

На пути Хаджара оказался шатер принца. Через щель фалладжи увидел Мишру и сына кадира. Они негромко разговаривали, смеялись и шутили. Наследник махнул рукой, Мишра наполнил две чаши, вручил одну юноше и поднял свою. Молодые люди чокнулись и пригубили набиз.

Хаджар нахмурился. Может быть, страхи старого кадира не так уж безосновательны. Видимо, у кадира в юности был друг, на которого он полагался и который однажды таинственным образом исчез. «Может быть, — подумал Хаджар, — такова доля вождя: полагаться на других он обязан, но он не может позволить себе полностью от других зависеть».

Хаджар решил вернуться в палатку длинным кружным путем. Рассказывать о случившемся Мишре он не хотел, а сыну кадира попросту не мог. Оставалось лишь надеяться, что после того, как парень обретет боевой опыт, он будет меньше интересоваться рассказами ученого. А если его интерес иссякнет, то испарятся и страхи кадира, а с ними и смертный приговор. «Впрочем, это маловероятно», — мрачно подумал Хаджар. И все же такой исход возможен.

В конце концов, впереди еще целый год. За это время может произойти все, что угодно.

Мишра грезил.

После того как прекратились побои, его тело излечилось, а дух окреп, и сны Мишры снова стали яркими, почти неотличимыми от реальности. Иногда ему снилась Токасия, иногда — брат. Но чаще всего ему снился его камень, укутанный тьмой. Камень пел.

Мишра рассказал про него сыну кадира, и мальчик выяснил, что камень до сих пор у вождя. Но Мишра и сам это знал — зеленая драгоценность удерживала его в лагере лучше всяких пут.