Покорение Финляндии. Том II - Кесарь Филиппович Ордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не смотря, однако, на указанные несообразности министерского распоряжения, оно имеет, повторяем, одно положительное достоинство: оно несомненно устраняет всякие утверждения в том смысле, что депутаты были не просто сведущие или лучшие люди страны, чрез которых хотели с нею ознакомиться, а какие-то «посланники» неизвестно какой державы.
Главнокомандующий не замедлил разослать губернаторам циркуляры о выборе депутатов, согласно указаниям министра. Действие циркуляров распространялось конечно лишь на губернии бывшие в русских руках. Позднее потребовали депутатов от вазаской и улеаборгской губерний, от абоской академии (университета), гофгерихтов и от некоторых городов.
При исполнении циркуляра еще и еще раз обнаружилось, насколько правды было в уверениях Спренгтпортена, что Финляндия горит желанием соединиться с Россией. Едва ли не повсеместно поднялось более или менее сильное сопротивление распоряжению русской власти, в существе-своем крайне доброжелательному, При этом небезынтересна та особенность, что чем ближе были к России местности, производившие выборы, тем менее вообще встречалось возражений и оппозиции; напротив, чем дальше на запад, т. е. ближе к Швеции, тем это противодействие было больше, упорнее и враждебнее. Буксгевден с своими уверениями в добром настроении умов оказывался не более дальновидным и проницательным, чем и все другие советники Александра. Только долгим опытом на месте убеждались они, насколько нерасположение к России глубоко. Бывший посланник в Стокгольме Алопеус, присланный Румянцевым в Або уже в феврале следующего 1809 г., официально признавал недружелюбное к России настроение там умов финляндцев. Указанную градацию в мере сопротивления ставят конечно в связь с большим или меньшим количеством политической зрелости и самостоятельности разных частей Финляндии. Не будет-ли вернее сказать — политической распущенности и своеволия, воспитанных в шведском дворянстве веками? Дворянство было коноводом; за ним тянулись другие сословия. Для характеристики положения в данном случае довольно будет, кажется, отметить, что из всех мнений по поводу Буксгевденского циркуляра, едва ли не одно только мнение профессора Лагуса было в пользу безусловного подчинения требованию победителя; он признавал и святость присяги, принесенной уже населением новому государю. Все другие участники в выборе депутатов нашли нужным делать разные оговорки, а в Або оказано было и прямое сопротивление. Иначе, впрочем, и быть не могло: Або был центром шведской культуры; здесь была богатейшая по финским понятиям аристократия страны, пропитанная до мозга костей шведскими олигархическими привычками и стремлениями; здесь была академия и все средоточие так-называемой высшей интеллигенции края. Або назывался «столицей» великого княжества и имел все недостатки столиц. Местные интеллигенты считали мнения, господствовавшие там, выражением общественного сознания всей Финляндии, или во всяком случае наиболее развитой части её населения. Мнения эти, как ни были несообразны с тогдашним положением дел, имеют однако очень крупный интерес. Носители их, попав сперва в число петербургских депутатов, затем в члены сейма, далее в члены правительственного совета и даже в число ближайших советников Государя, получили всю возможность дружно проводить свои идеи в жизнь. Незнание и уступчивость русских государственных людей не могли конечно представить должного отпора такому единодушному натиску.
Абоский губернатор, барон де-Троиль, получив предписание Буксгевдена обратился к 12-ти членам местного рыцарства и дворянства, приглашая их на собрание в Або[30]. Кроме того шести городам: Або, Бьернеборгу, Раумо, Ништадту, Нодендалю и Таммерфорсу предписано избрать по одному депутату от горожан. В качестве представителя от крестьянства губернатором приглашен, без всяких выборов, крестьянин Густав Кавён, заседатель городского суда в Ускюльском кирхшпиле, один из прежних членов шведского риксдага.
20-го июля (1-го августа) все эти лица собрались в абоской губернской канцелярии, и — сразу стали в оппозицию Буксгевденскому предписанию. Иных описателей этой эпохи удивляет и радует то «изумительное» единодушие, с которым все эти представители высказались против русского требования. Многие из этих последних явились с готовыми уже записками в одном и том же оппозиционном смысле, не исключая и крестьянина Кавёна [31]. Но собственно удивляться здесь нечему: Спренгтпортен, помимо-других внушений, всем и каждому толковал о созвании сейма как о безусловной воле Государя. Поэтому распоряжению Буксгевдена, в точности основанному на объявленном Румянцевым повелении, придали характер нарушения высочайшей воли, и в этом смысле оно было впоследствии обжаловано в петиции и самому Государю. Трех почти недель было вполне достаточно для того, чтобы хорошо спеться на счет как содержания мнений, так и формы их изложения.
Из дворян трое явились с записками: Эренмальм, Карл Ребиндер и Адольф Виллебрант. Они излагали соображения, по которым потребованный Буксгевденом выбор признавался незаконным: он противоречил шведскому положению о «Рыцарском доме» и дворянским привилегиям. В основе протеста лежали выраженные сперва в прокламации 10-го февраля, а потом в манифесте 5-го июня и при других случаях, обещания Императора Александра сохранить законы и привилегии отдельных классов. Представители благородного сословия очень хорошо понимали, что ни о каких нарушениях не было здесь речи даже с их точки зрения; вызывалось не формальное представительство, а совершенно исключительная депутация, в виду не менее исключительного события — покорения страны иноземным государем. Но, как дальше, объяснено, они считали полезным такой прием. Поэтому развивая мотивы своего протеста, финские рыцари и дворяне прежде всего указывали, что предписанием Буксгевдена пренебрежен основной принцип дворянских привилегий, именно представительство чрез глав семейств (capita familiarum), т. е. чрез старших в роде. В настоящем случае они видели особенное нарушение в том, что в числе приглашенных двенадцати дворян некоторые (Виллебранты, Ребиндеры) принадлежали к одному и тому же роду, а другие не были главами фамилий.
Далее шло указание на нарушение в форме, в которой выражена воля Государя о призыве депутатов. Объявления её чрез Буксгевдена, или даже Румянцева, было для них недостаточно. Руководясь обычаем (и только обычаем) прежнего времени, когда короли сами подписывали призывы представителей на собрания, эти подполковники и майоры находили, что Императору Александру следовало обратиться к ним с особым собственноручно подписанным рескриптом.
Еще далее находили, что если бы депутация даже и сформировалась, то она не могла бы дать «в настоящее время» объяснений о положении и нуждах страны, и что вообще эти объяснения надежнее было бы отложить до восстановления мира. — «Настоящее время», т. е. 20-е число июля, действительно давало финляндским рыцарям довольно основательные поводы вести разговоры с Русскими и быть смелыми и даже дерзкими. Войска Раевского и Тучкова терпели на севере поражение за поражением, партизанские партии наносили им громадный вред, две трети
