Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

Он отдал приказ, и через минуту вперед вывели несколько мужчин. Все они были изможденные и раненые.

— Они поранились во время обработки камней или на постройке стен, — сообщил Геринг. — Все, кроме двоих, схваченных при попытке к бегству. Их придется наказать. Все будут убиты, потому что от них теперь никакого толку. Если вы полны решимости служить нам, то не смутитесь и убьете их всех. Кроме того, — добавил он, — все они евреи. Чего их жалеть?

Кэмпбелл, тот рыжий детина, что бросил Гвенафру в Реку, подошел к Бёртону и подал ему здоровенную дубину, увенчанную двумя кремневыми лезвиями. Двое стражников схватили раба — высокого блондина с синими глазами и греческим профилем — и бросили на колени. Он гневно глянул на Геринга и плюнул в него.

Геринг расхохотался:

— Гордец, как все их отродье. Я мог бы превратить его в дрожащее и умоляющее о смерти месиво, если бы захотел. Но пытки меня не слишком интересуют. Мой друг предпочел бы попытать его огнем, но я все-таки гуманен.

— Я способен убить человека, защищаясь или защищая тех, кто нуждается в защите, — сказал Бёртон. — Но я не палач.

— Убить еврея — значит спасти свою жизнь, — возразил Геринг. — Не сделаешь этого — все равно умрешь. Только не сразу.

— Нет, — ответил Бёртон. Геринг вздохнул:

— Ох уж эти мне англичане! Что ж, я бы не отказался иметь тебя у себя на службе. Но если ты не желаешь совершать разумный поступок — как хочешь. А ты? — обратился он к Фрайгейту.

Фрайгейт, который все еще пребывал в полубессознательном состоянии, выдавил:

— Вы превратились в горстку пепла в Дахау — за ваши дела и вашу сущность. Вы хотите и в этом мире творить такие же преступления?

Геринг рассмеялся и ответил:

— Я знаю, что со мной случилось. Мои еврейские рабы мне рассказали.

Он ткнул пальцем в сторону Моната:

— А это что за мерзость?

Бёртон объяснил. Геринг помрачнел, потом сказал:

— Я не могу ему доверять. Он отправится в лагерь рабов. Эй ты, обезьяна, что скажешь?

Казз, к удивлению Бёртона, вышел вперед.

— Я убивать для ты. Я не хочу быть рабы.

Он взял дубинку, а охранники выставили копья, готовые пронзить Казза, если тот вздумает применить дубинку иначе, чем было приказано. Казз зыркнул на них из-под нависших бровей и поднял дубинку. Раздался треск, и раб распластался ничком в грязи. Казз вернул дубинку Кэмпбеллу и отошел в сторону. На Бёртона он даже не глянул.

Геринг объявил:

— Вечером соберут всех рабов и покажут им, что с ними станет, если они попробуют бежать. Беглецов сначала немного поджарят, а потом прервут их страдания. Мой знаменитый коллега сам поработает дубинкой. Он такое просто обожает.

Потом ткнул пальцем в сторону Алисы:

— Вот эта. Я ее беру. Тулл встал:

— Нет-нет. Она мне нравится. Ты давай приказы, Герман. Забирай ддругих, обоих. А этту я отчень хотчу. Она похотдит, как этто сказать… на аристократку. Она… королева?

Бёртон взревел, выхватил дубинку из рук Кэмпбелла и вспрыгнул на стол. Геринг повалился на спину. Дубинка чуть-чуть не угодила ему по носу. В тот же миг римлянин швырнул в Бёртона копье и ранил его в плечо. Бёртон не выпустил из рук дубинку, замахнулся и выбил оружие из руки Тулла.

Рабы подняли крик и набросились на стражников. Фрайгейт схватил копье и приставил его острие к голове Казза. Казз съежился. Монат стукнул стражника в пах и подобрал его копье.

Потом Бёртон ничего не помнил. Очнулся он за несколько часов до темноты. Голова болела еще сильнее, чем раньше. Ныли ребра и оба плеча. Он лежал на траве внутри загородки из сосновых бревен, ярдов пятнадцати в поперечнике. В пятнадцати футах от земли по всему периметру загородки шел деревянный помост, по которому вышагивали стражники.

Бёртон приподнялся, сел и застонал. Фрайгейт, сидевший рядом с ним на корточках, проговорил:

— Я боялся, что ты так и не придешь в себя.

— Где женщины? — спросил его Бёртон.

Фрайгейт расплакался. Бёртон покачал головой и попросил:

— Перестань хныкать. Где они?

— А ты, черт подери, как думаешь, где? — всхлипнул Фрайгейт. — О господи!

— Забудь о женщинах. Им сейчас не поможешь. Почему меня не прикончили после того, как я напал на Геринга?

Фрайгейт утер слезы и сказал:

— Не знаю. Может быть, и тебя, и меня сожгут. Для примера. Лучше бы нас убили.

— Да ты что — только-только обрел рай, а уже готов расстаться с ним? — спросил Бёртон. Он было рассмеялся, но тут же умолк, потому что боль остриями пронзила его голову.

Бёртон разговорился с Робертом Спрюсом, англичанином, родившимся в тысяча девятьсот сорок пятом году в Кенсингтоне. Спрюс рассказал, что Геринг и Тулл захватили власть меньше месяца назад. Раньше они соседей не трогали. Впоследствии они наверняка попытаются покорить граничащие с их территорией земли, включая и принадлежащие индейцам онондага[44] на противоположном берегу Реки. Пока что никому из рабов не удалось бежать и сообщить кому-либо о планах Геринга.

— Но ведь люди из приграничных земель могут своими глазами видеть, как рабы строят стены, — возразил Бёртон.

Спрюс сухо усмехнулся и сказал:

— Геринг распустил слух, что в рабстве у него одни евреи, что он берет в плен только евреев. Ну так что, спрашивается, переживать. Но вы сами видите, это неправда. Половина рабов — неевреи.

Когда стемнело, Бёртона, Фрайгейта, Руаха, де Грейстока и Моната выпустили из-за загородки и отвели к питающему камню. Туда же согнали около двух сотен рабов, охраняемых примерно семьюдесятью стражниками Геринга. Граали рабов поставили на камень. Все принялись ждать. После того как отгремело синее пламя, граали сняли. Каждый из рабов открыл крышку, и стражники вынули из цилиндров табак, спиртное и половину еды.

У Фрайгейта плыло перед глазами, плечо нуждалось в перевязке, но кровотечение остановилось. Цвет кожи у него стал здоровее, хотя спина и почки болели.

— Ну вот, теперь мы рабы, — сказал Фрайгейт. — Дик, ты много думал об институте рабства. Что ты думаешь о нем теперь?

— То было восточное рабство, — ответил Бёртон. — При таком типе рабства, как здесь, у раба нет ни малейшего шанса обрести свободу. И никаких иных чувств, кроме ненависти, нет между рабом и рабовладельцем. На Востоке все было иначе. Безусловно, как у любого человеческого института, у рабства есть свои злоупотребления.

— Ты упрямец, — буркнул Фрайгейт. — Ты заметил, что не меньше половины рабов — евреи? Израильтяне, в основном из конца двадцатого столетия. Вон та девушка сказала мне, что Герингу удалось провернуть затею с «граалевым рабством» путем насаждения антисемитизма в округе. Безусловно, для того чтобы антисемитизм проявился, он должен был уже существовать. А потом, когда он с помощью Тулла захватил власть, он обратил в рабство многих из своих бывших соратников.