Самая счастливая, или Дом на небе - Леонид Сергеев

— Знаешь что?! Нельзя жить прошлым, все время оглядываться, поворачивать голову назад. Надо смотреть вперед. У нас с тобой впереди огромное будущее, целая жизнь. Я совершенно уверена, рано или поздно мы все равно вернемся на родину. Нужно только добиваться этого.

Ольга ходила в дирекцию завода, просила перевести мужа в Москву, но в то время с оборонных заводов отпускали в редчайших случаях. Ольге дали малоутешительное обещание — рассмотреть вопрос о переводе не раньше чем через три года.

— Они не хотят слушать мои доводы, — возмущалась Ольга дома. — Раздраженно отмахиваются от меня; сейчас, мол, преждевременно говорить о переводе. Я наталкиваюсь на несправедливость, равнодушие.

Разочарованная, но не ожесточенная, она все равно не теряла надежды вернуться на родину.

— Пусть через три года, но мы все равно будем жить в Москве, вот увидите.

Анатолий недоверчиво улыбался, ему переезд в Москву казался чем-то недосягаемым, несбыточным замыслом, и если Ольга всегда смотрела на Аметьево как на временное местожительства, то он смирился с положением. Нерешительный и безынициативный, он все больше подчинялся обстоятельствам и все чаще после работы заходил в пивную, а дома говорил о погибших друзьях, вспоминал Правду, рыбалки. И эти воспоминания были для него самыми приятными, единственно счастливыми минутами, проблесками светлого, дорогого, потерянного в хаосе войны, от этих воспоминаний ему становилось не по себе.

— Смешно, у меня неплохой оклад, но я получаю меньше шофера, — уже без всякого юмора говорил он жене. — Для чего я учился, для чего мои знания? Все насмарку?! Вот к чему привела уравниловка! Умственный труд приравняли к физическому.

— Все это отчасти так, но твоя работа приносит тебе удовлетворение, — возражала она. — Твои детали на многих самолетах и машинах компрессорного завода, где ты подрабатываешь, и в других местах… Ты создал ценные вещи.

— Только что! — хмыкал Анатолий. — Все равно уравниловка приняла уродливые формы… И система окладов порочна. Я работаю больше и лучше многих, но получаю столько же, сколько и те, кто просто просиживает часы… Вообще идея равенства против природы. Она порочна в основе. В природе нет одинаковых существ, ни внешностью, ни способностями. И почему талантливый, трудолюбивый должен получать столько же, сколько бездарный и ленивый?! Равенство убивает инициативу. Но главное, тем, кто на собраниях кричат «ура!», им и почет, и награды, и привилегии… И что я заметил: тупица начальник выбирает себе в помощники еще более тупых, разных подхалимов, чтобы ему во всем безропотно подчинялись.

— Что же ты об этом не скажешь на собрании?

— Попробуй скажи, сразу упекут куда следует.

— Не упекут! Ты честный человек, и тебе нечего бояться… Надо уметь отстаивать свое. И не прав наш великий Толстой со своим «непротивлением злу». И религия чему учит? Терпению, смирению, возлюбить врагов своих! Тебя оскорбили, ударили по лицу, а ты подставляй другую щеку! Вот еще! Что за чушь?! Надо уметь постоять за себя. Я все больше прихожу к выводу, что православное христианство рабская религия. Не зря мой отец отрекся от Бога.

— Что и говорить, Олечка, мы живем под страхом. Нас приучили молчать; чтобы выжить, надо уметь молчать…

— Надо уметь видеть хорошее, — настаивала Ольга. — Многие не видят того, чего не хотят видеть. И потом, зло всегда будет, оно составная часть природы. Это даже хорошо, что все люди разные. Зато на фоне негодяев особенно видны порядочные люди, на фоне дураков — умные. Не отчаивайся! Вот переберемся в Москву и жизнь снова покажется прекрасной.

Беспокойная Ольга во всем любила перемены, не выносила оседлости, не могла долго ни жить, ни работать на одном месте, ей везде было тесно. Даже входя в дом, она первым делом распахивала окна (зимой форточки) — «чтобы свежий воздух бодрил». И в огороде постоянно сажала что-нибудь «экзотическое»: фасоль, баклажаны. И каждый год меняла занавески на окнах, выбрасывала старую кухонную утварь и покупала новую, и без конца переставляла мебель в комнатах — разнообразие приносило ей радость. В своем стремлении к переменам Ольга не знала покоя; она была наполнена неисчерпаемой энергией, и вот насмешка судьбы! — вся эта энергия уходила в кухню и огород; казалось, ее, «шаровую молнию», использовали всего-навсего для работы захудалого ветряка.

Ольга начала курить. Все чаще брала папиросы, усаживалась у окна и погружалась в свои мысли.

«Хорошо бы иметь комнату в Москве, — рассуждала она. — А домик на окраине еще лучше. Какой-никакой… Можно было бы снова жить на Правде, все ближе к родине».

Но наступала весна, и повседневные заботы отодвигали мечты Ольги о доме в Подмосковье. Дни расширялись, становились светлее, солнце буравило снег, двор превращался в мокрое месиво, вдоль железной дороги убирали противоснежные щиты, начинали бушевать аметьевские водопады — с высоты падали мутные потоки. Вскоре запах талого снега уступал место запаху сохнущей земли, на пригорках вылезала острая яркая трава, на ветвях набухали почки, все тише бормотали задыхающиеся водопады, а облака становились высокими и неподвижными.

Однажды, когда Анатолий пришел выпивши, Ольга, повысив голос, спросила:

— Когда это кончится? Вчера того встретил, сегодня этого. У одного — счастье, у другого — несчастье.

Анатолий попытался отшутиться:

— Не преувеличивайте, Ольга Федоровна! Не так уж часто я встречаюсь с приятелями.

Но Ольге было не до шуток:

— Знаешь что?! Мне надоели твои заветные компании. Ты неплохо устроился. На работе общество, после работы приятели. А я погрязла в огороде, на кухне. Очень надо! Я тоже хочу общаться с людьми, слушать музыку, танцевать. Ведь я женщина. Ты забыл об этом… И не разводи руками, не строй из себя глупца! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю…

В другой раз Анатолий пропил треть получки, пришел поздно и с собой привел знакомого завсегдатая пивной.

— Олечка… Познакомься, мой новый друг Володя.

Они еле держались на ногах, и собутыльника мужа Ольга сразу выпроводила:

— Как вам не стыдно! Являетесь в таком виде в чужой дом. А вас наверняка ждут жена, дети!..

Потом досталось и Анатолию. Ольга отчитывала его, а он смиренно стоял перед ней, улыбался и бормотал:

— Не сердись, Олечка. Действительно, как-то так получилось, что мы с Володей потратили изрядное количество денег, но я заработаю, все устроится.

Это еще больше распалило Ольгу:

— И так здесь прозябаю, да еще нянчиться с пьяницей! Вот еще! Только этого не хватало. Подумал бы своими умными мозгами, каково мне и детям постоянно видеть тебя пьяным?! До чего ты докатился?! И на что мы теперь будем жить, ты подумал?! Эгоист несчастный!

Анатолий устал. Пятнадцать с лишним лет работал на заводе (часто сверхурочно) и постоянно по вечерам чертил дома за доской и ни разу за все эти годы не брал отпуск — только получал отпускные деньги и продолжал работать. Накопленная усталость, постоянные недосыпания сказались на его здоровье — у него появился гастрит желудка. Ко всему, от порядков на заводе, при которых ценились не столько талант, сколько угодничество, от всяких «летучек» и собраний, где партийные деятели давали «цу» (ценные указания), он испытывал не только физическое истощение, но и нравственное.

— Вот нелепость — у нас человек в обществе единица, винтик… Не ценится личность, — говорил он Ольге. — А интеллигент — вообще презрительная кличка. Любой тип, какой-нибудь подсобный рабочий, может тебе нахамить. Но как раз все ценное в мире создано интеллигентами. Они носители культуры, лицо нации, без них общество загниет.

Если бы все это Анатолий говорил трезвым, Ольга нашла бы что сказать, но он философствовал пьяным, и она особенно не вникала в его слова, ее больше беспокоили его участившиеся выпивки.

Как-то от соседей Ольга узнала, что Анатолий сидит в пивной у завода. Она влетела в пивную, выхватила стакан у мужа и кокнула об пол.

— Знаешь что?! Ты совсем потерял совесть! Сколько можно! И вы хороши! — она набросилась на собутыльников Анатолия. — Знаете, что ему пить нельзя. У него больной желудок. И подумайте о своих семьях. Ведь вас ждут жены, дети.

И буфетчику досталось:

— А вы так и знайте! Еще раз нальете Анатолию Владимировичу хотя бы сто граммов, я подам на вас в суд за то, что вы его спаиваете, разрушаете семью.

Она вывела Анатолия на улицу.

— Глава семьи называется! В дом ничего не приносит, а на своих приятелей десятки тратит. Куда это годится?! Это последняя стадия падения!.. И очень надо с тобой нянчиться!..

Дома накипевшая горечь вырвалась в пощечину мужу; его очки слетели, и он сразу стал беззащитным. Ольга испугалась, торопливо подняла очки, положила на стол, закурила и подавленная ушла в другую комнату.