Самая счастливая, или Дом на небе - Леонид Сергеев

От водки и непрестанного курения гастрит Анатолия перешел в язву желудка. Ночами он корчился от боли, стонал, потом прямо на работе у него случилось прободение язвы и сотрудники еле успели вызвать «скорую помощь».

После операции Анатолий две недели находился в больнице; Ольга приносила ему овсяные каши и варенье из лепестков розы, которое, как она узнала, заживляет рубцы и которое достала с огромным трудом. Из больницы Анатолий вернулся сильно похудевший, с потухшим взглядом.

— Ну и насмотрелся я там всякого, — сказал. — Как будто вернулся с того света.

Ольга была уверена, что после операции муж перестанет выпивать, но уже через месяц он наведался в пивную. Потом еще и еще и вскоре стал выпивать больше прежнего.

Сыновья Ольги унаследовали от матери жизнестойкость, росли общительными, хорошо учились; Леонид по-прежнему занимался живописью и готовился после школы поступать в художественное училище, Толя участвовал в школьной самодеятельности. Ольга всячески поддерживала увлечения сыновей: старшему ставила натюрморты, в свободное время позировала; младшему выкраивала и шила костюмы, отдавала под реквизит стулья и посуду, а на представлениях была самым восторженным зрителем. Это приобщение к искусству Ольга всегда расцвечивала радостным взглядом на мир, старалась обратить внимание сыновей на самые красивые вещи, «умные лица», «чудесное состояние природы», но больше всего на вечные ценности — классические примеры в мировой культуре. Позднее сыновья не раз вспоминали эти наставления матери; именно тогда она посеяла в них зерна искусства, расширила их воображение, дала точные ориентиры, помогла осознать самих себя.

За будущее сыновей Ольга была спокойна, но дочь огорчала ее. Нина росла слабым ребенком. После тяжелой болезни во время войны она так и не смогла полностью восстановить силы. Ей часто нездоровилось, во сне она плакала, со сверстниками не дружила и потому для поселковых ребят была предметом насмешек — ее замкнутость они рассматривали как зазнайство, даже окрестили «воображалой» и «цыпочкой». Нина чувствовала антипатию и жаловалась матери:

— Они надо мной смеются, потому что я ничего не умею, у меня ничего не получается.

— Хм, что ты говоришь?! Как это не умеешь, не получается?! — удивлялась Ольга. — Ты все умеешь. По хозяйству мне замечательно помогаешь, и в огороде все делаешь лучше, аккуратней и добросовестней всех нас… А чего не умеешь, тому научишься. Главное — захотеть.

— Да нет, мамочка! — безнадежно вздыхала Нина. — Я родилась в плохом созвездии. Это плохая примета.

— Чепуха все эти приметы. Я в них никогда не верила. Главное — уверенность в себе. Вот чем надо обладать. Уверенность в себе надо воспитывать, развивать, постоянно говорить себе — это я могу сделать! И делать. Не получается — еще раз попробовать. В конце концов получится. Без уверенности в себе ничего не добьешься.

Сыновья Ольги имели некоторые способности, это признавали все учителя, но до сестры им было далеко; одаренность дочери Ольга заметила еще в общежитии, когда устраивала «спектакли». Нина выступала лучше всех детей: пластичная, легкая, она отлично танцевала и пела, свободно делала «кольцо» и «шпагат», мгновенно перевоплощалась из одного образа в другой, а главное, так искренне входила в роль, что и после «спектакля» подолгу не выходила из нее: идет, пританцовывая, по общежитию, напевает, разговаривает с невидимыми героями. Случалось, неделями не возвращалась в реальность. В такие дни рассказывала Ольге про какие-то красочные, фантастические видения, или ходила съежившись, с ускользающим взглядом, чтобы быть «неприметной мышкой», или убегала за общежитие, втыкала палки в землю и танцевала среди «деревьев» — за общежитием был пустырь, но она превращала его в станцию Правда, поселок с палисадниками — во все то, что ей запомнилось из раннего детства.

— Странная девочка, — качали головами местные старухи.

— Что они говорят! — возмущалась Ольга. — Странная, странная! А кто сейчас не странный?! Вся жизнь после такой чудовищной войны странная!

В поселке Ольга все чаще заставала дочь у окна, отрешенно смотревшую в даль. И во сне она по-прежнему плакала; иногда только всхлипывала, а иногда содрогалась от горьких рыданий; Ольга подбегала к ее постели, будила, успокаивала, и никак не могла понять, что видится девчушке по ночам, какие обиды переполняют ее маленькое сердце. В Ольгу вселялась тревога за будущее дочери — в ночных плачах просматривалось определенное предзнаменование, отголоски уготовленной судьбы.

Однажды Ольга около часа звала дочь ужинать, потом отыскала ее у оврага, она пряталась в зарослях лебеды — ее зрачки то расширялись, то сужались.

— Что ты здесь делаешь? — обеспокоено спросила Ольга.

— Прячусь от плохих людей!.. И почему они все как-то смотрят на меня?.. Иди, мамочка, сюда, спрячемся вместе, и нас никто не увидит!.. О боже мой, какие люди неискренние, мамочка… Все играют в жизни… И все говорят неправду… Но мне правду говорят сны.

— Нинуся, какие сны, что ты говоришь?! — Ольга взяла дочь за руку. — Посмотри, как много в жизни прекрасного! Эти травы, и цветы, и бабочки и стрекозы! И сколько в вашем классе замечательных девочек! Разве они все говорят неправду? Этого не может быть!.. И в нашей семье никто не говорит неправды. Я не потерпела бы этого. И не нужно ничего выдумывать. Пойдем домой, я приготовила вкусный ужин, мы тебя уже заждались…

Нередко Нина выбегала в сад, танцевала среди деревьев или вставала на носки и отчаянно махала руками, пытаясь «взлететь». То она говорила, что «нельзя наступать на тени животных — они могут умереть», то писала «письмо бабушке», которой давно не было в живых; и все вечера напролет просиживала у старого «Рекорда» — прислонится щекой к радиоприемнику, слушает, улыбается своим красочным фантазиям, неотвязным плавающим мыслям. Музыка околдовывала, парализовывала ее чувство реальности. Иногда Нина представляла себя пианисткой, играющей в светлом зале, где танцевали принцы с принцессами; в такие минуты ее глаза стекленели, а пальцы бегали по невидимым клавишам. Эти воображаемые картины делали Нину и счастливой и несчастной. Счастливой — потому что она жила в выдуманном мире, а несчастной — потому что она не находила контакта с окружающей действительностью, никак не могла связать свой маленький мир с остальным огромным миром.

И поселковые женщины не раз говорили Ольге, что «у Нины какие-то странности».

— Она немного необычная девочка, — защищала Ольга дочь. — Впечатлительная, хрупкая… Потом, знаете, сложный переломный возраст.

Ольга делала все возможное, чтобы «заземлить» Нину, «закалить» ее характер: по утрам поднимала делать гимнастику, вечерами звала играть в волейбол с поселковой молодежью, часто каталась с ней в аметьевских оврагах на лыжах. Несколько раз ездила с Ниной в город на каток, где брала напрокат коньки и просила молодых людей «покататься с ее дочерью». Чтобы оградить дочь от насмешек, Ольга посылала Леонида встречать ее из школы, а однажды собрала всех ребят в поселке и строго отчитала:

— …Я все ждала, когда у вас пробудится совесть и вы перестанете называть Нину всякими словами, но вижу, вы бесчувственные. Запомните — никакая она не «цыпочка» и не «воображала»! Она хорошая девочка. А если она чего не умеет, так научите. Вы же должны быть ее друзьями… А она научит вас тому, чего не умеете вы. Например, танцевать и петь… И Нина прекрасно бегает на лыжах. Я уверена, она вас всех перегонит. Попробуйте соревноваться!..

В школе Нина была отличницей; учителя говорили о ее способностях, примерном поведении, прилежании, но и отмечали «необычность, некоторое отклонение от нормы» — «задумчиво-сосредоточенный взгляд», «витание в облаках», «забывчивость». Зато в районной библиотеке, где Нина брала книги, ее нахваливали без всяких оговорок; библиотекарши называли «самой вежливой, образцовой читательницей»; по воскресеньям ей даже доверяли принимать и выдавать книги. Одно время Нина решила организовать детскую библиотеку в поселке, собрала книги, завела картотеку на ребят, но читателями стали только дети Сладковых, остальные посмеялись над затеей «цыпочки».

Все свободное время Нина читала классику, писала альбомные стихи, слушала по радио музыку и постоянно просила родителей записать ее в музыкальную школу, но музыкальная школа находилась слишком далеко, в центре города, а на инструмент не было денег. Ольга решила найти репетитора и по объявлению познакомилась с пианисткой Чигариной.

Галина Петровна Чигарина, эвакуированная ленинградка, была нервной женщиной с болезненным воображением, но с доброжелательной улыбкой и мягким плывучим голосом. Она жила недалеко от Нининой школы на пятом этаже в коммунальной квартире, и соседи постоянно жаловались на ее музицирования домуправу. Галина Петровна носила старомодные платья и широкополую шляпу; она была некрасивой женщиной, но ходила как королева, с балетной осанкой и, когда шла, не смотрела по сторонам; за ней тянулся шлейф резкого запаха духов. Когда она шла по улице, девчонки показывали ей язык, а мальчишки свистели, засунув в рот пальцы.