Крамер против Крамера - Эвери Корман

— То есть, вы бросили ребёнка?

— Нет, не столько моего ребёнка как такового — мой брак, моего мужа, мою усталость и раздражение — и моего ребёнка, Я вырвалась из той петли, которую вокруг меня затягивал муж.

— Миссис Крамер, почему вы предпочли обосноваться на жительство в Нью-Йорке?

— Потому что тут живёт мой ребёнок. И здесь же его отец. Как мать я не хочу, чтобы ребёнок был разлучён с отцом.

— Воплощённая добродетель, — пробормотал Шонесси, склонившись к Теду.

Гессен тем временем обратился к её первому ощущению потери, связанному с ребёнком. Она почувствовала её в первое же утро после ухода из дома.

— И что вы стали делать, ощутив такую потерю?

— Тогда ещё ничего. Во мне ещё жили отрицательные эмоции, связанные с неудачным семейным опытом.

— Возражаю. Свидетель пытается высказать своё мнение, дать оценку.

— Возражение принимается.

— Вы когда-нибудь звонили вашему мужу, чтобы выразить свои чувства по отношению к ребёнку?

— Да, звонила. Год тому назад на Рождество.

Грессен представил суду телефонный счёт Джоанны, который свидетельствовал о её звонке Теду из Калифорнии, и Джоанна заверила, что целью звонка было договориться о встрече с ребёнком.

— И что сказал ваш бывший муж относительно этой встречи?

— Он отнёсся к ней с враждебностью. Сначала он сказал, что даст мне знать. Затем, когда мы договорились, он спросил, не собираюсь ли я похитить ребёнка.

— А вы собирались его похищать?

— Нет. Я купила ему игрушку, которую он хотел.

Среди доказательств был представлен и отчёт психолога. Доктор Альварес не вынесла отрицательного мнения ни об одной из сторон. Джоанна была охарактеризована как «уверенная в себе женщина», а обстановка, которую она планировала создать для сына, как «отвечающая потребностям ребёнка», что адвокат привёл как доказательство готовности Джоанны выполнить принимаемую на себя миссию. Затем, когда зашёл разговор об обстоятельствах её последней встречи с Билли, Джоанна рассказала, с каким удовольствием ребёнок проводит с ней время.

— Какими словами он это выразил? — спросил Грессен.

— Да, он сказал: «Как мне в самом деле хорошо с тобой, мамочка».

Восторженность Билли была представлена в качестве доказательства.

Наконец Грессен спросил её:

— Можете ли вы сообщить суду, почему вы стремитесь взять ребёнка к себе?

— Потому что я его мать. Вы рассказали мне, мистер Грессен, когда мы впервые встретились с вами, что есть случаи, когда матери возвращают ребёнка, даже когда она подписала письменное обязательство не требовать его себе назад. Я не разбираюсь в тонкостях закона. Я не юрист. Я мать. Я знаю мудрость не столько закона, сколько чувств. Я люблю своего ребёнка. Я хочу посвящать ему всё время. Ему всего пять лет. Ему требуется моё присутствие. Не могу утверждать, что ему не нужен отец, но я ему нужна больше. Я его мать.

Грессен выжал из своего клиента всё, что мог. Показания Джоанны длились до половины пятого. Судья Аткинс объявил перерыв до следующего дня, оставив у всех впечатление, что он проникся симпатией к измученной, но всё же привлекательной матери, которой предстоит бессонная ночь.

— Не волнуйся, Тед, — сказал Шонессен. — У нас в запасе ещё есть ты. И завтра мы попытаемся ей кое-что преподнести.

Когда адвокат ответчика приступает к прямому допросу своего клиента, тот представляет собой серию заранее обговорённых между ними вопросов. В ходе же перекрёстного допроса Джоанна выглядела далеко не так уверенно. Если Грессен предпочитал придерживаться сдержанного интеллигентного стиля допроса, Шонесси выступал в позиции грубоватого, но умудрённого жизнью пожилого человека. Он подверг серьёзному сомнению показания Джоанны, заставив её уточнить время, которое прошло после её ухода из дома до первого звонка на Рождество, от её встречи в те дни до недавнего возвращения.

— Когда вы ушли из дома, ощутив это чувство потери, о котором вы нам тут поведали, посылали ли вы ребёнку письма, подарки?

— Нет, я…

— Вы что-нибудь посылали ему?

— Я всё ещё не могла отделаться от воспоминаний о совместной жизни в браке.

— Вы не посылали ребёнку ровным счётом ничего, чтобы выразить свою любовь к нему?

— Я посылала ему свою любовь.

— Свою любовь. Может ли столь юное существо понимать символы?

— Возражаю. Адвокат пытается унизить истца.

— Можем ли мы услышать формулировку вопроса? — обратился судья к стенографисту, и Тед склонился вперёд на своём стуле. Неужели судья не слышал его? Неужели, восседая где-то наверху, он пребывает в такой рассеянности, что не обращает внимание на столь важные вещи? Или он хочет создать впечатление» что в самом деле ведёт процесс? Хотя он судья. В этом судебном зале он может делать всё, что захочет. Стенографист снова зачитал текст вопроса.

— Возражение отклоняется. Свидетель может отвечать.

— Я знаю лишь то, что Билли всегда был рад видеть меня.

— Как долго вы планируете жить в Нью-Йорке, миссис Крамер?

— Постоянно.

Шонесси ухватился за это слово, пустив его в ход как оружие.

— Сколько приятелей было у вас — постоянных, я имею в виду?

— Не считала.

— Сколько любовников постоянных?

— Я их не считала.

— Больше трёх, меньше тридцати трёх — постоянных?

— Возражаю.

— Отклоняется. Свидетель, будьте любезны отвечать.

— Где-то между…

Шонесси предупредил Теда, что если даже удастся доказать неразборчивость матери в своих связях, это мало что даст, разве что та будет носить разнузданный характер, но, поскольку доказать это очень трудно, он преследовал другую цель.

— Сейчас у вас есть любовник?

— У меня есть друг.

— Является ли он вашим любовником? Нужно ли уточнять, что значит это выражение, или же вы предпочитаете выступать в роли Девы Марии?

— Возражаю.

— Возражение принято. Мистер Шонесси, вы настаиваете на ответе на этот вопрос?

— Я хотел бы получить прямой ответ на прямой вопрос. Есть ли у неё в настоящее время любовник?

— С такой постановкой вопроса я могу согласиться. Свидетель, отвечайте, пожалуйста.

— Да.

— Он у нас на постоянной основе?

— Я… я не знаю.

Шонесси продолжал дожимать её. Сколько у неё было постоянных работ, чем она постоянно занимается, на постоянное ли жительство она перебралась в Калифорнию, постоянно ли она собирается быть в Нью-Йорке, куда переехала, чтобы видеть ребёнка, была ли она постоянна в своих взглядах, когда вернулась в Калифорнию и снова вернулась в Нью-Йорк? Он явно вывел её из равновесия. Джоанна смешалась, она стала запинаться, не в силах найти слов:

— Я не… в настоящее время я не знаю… — Она говорила еле слышно, и судья был вынужден переспрашивать её.

— Итак, на самом деле мы не знаем, когда вы говорите о постоянстве, действительно ли вы планируете оставаться в Нью-Йорке или же вы прибыли сюда с целью получить ребёнка, ибо вы ни разу в жизни не делали того, что говорило бы о вашей надёжности, основательности, словом того, что могло бы быть охарактеризовано словом «постоянно».

— Возражаю! Я вынужден потребовать, чтобы советник воздержался от попыток запугать свидетеля!

— Ну, из его слов можно навлечь допустимый вопрос, — сказал судья, — Собираетесь ли вы оставаться в Нью-Йорке на постоянное жительство, миссис Крамер?

— Да, — тихо ответила она.

— Пока у меня нет больше вопросов.

Приступив к повторному допросу свидетельницы, Грессен постарался тщательно восстановить её облик женщины, полной жажды материнства — «мать» было ключевым словом: «Как мать, я чувствую…», «Будучи матерью, я могу сказать…», которою попеременно употребляли и адвокат, и его клиентка, словно стараясь вызвать автоматическую реакцию судьи на это святое понятие. Они ещё раз шаг за шагом прошли всё, что предпринята Джоанна, чтобы обрести опеку над своим ребёнком, её возвращение в Нью-Йорк» её поиски работы, её поиски квартиры, в которой она «как мать» знала, что Билли будет удобно, юридические шаги процедуры, которые она предприняла — обратилась к адвокату, составила заявление, появилась в суде в этот день, и всё потому, что она глубоко страдает как мать, и все эти подробности доказывают, что в её лице юное существо обретёт надёжную и высокоответственную мать.

Шонесси взялся за неё в последний раз:

— Миссис Крамер, почему вы считаете, что можете состояться как мать, если вас постигали неудачи буквально во всём, что вы предпринимали в роли взрослого человека?

— Возражаю!

— Возражение принято.

— Я задам вопрос несколько в иной редакции. Каков был самый длинный период ваших отношений с кем-либо в жизни, кроме родителей и подружек?

— Я бы сказала… с моим ребёнком.