Мент - Андрей Константинов

Директор рассказывал, как дал отпор бритым… Всем было ясно — врет. Струсил он, наложил в штаны. Да ему, в общем-то, без разницы, кому платить… Боялся Моисеич оказаться меж двух огней. Боялся, что может пострадать бизнес: взорвут, подожгут, самого покалечат…

— Бритые, говоришь? — сказал Киндер и провел рукой по голому черепу. — Мы, Моисеич, тоже не сильно лохматые. Не ссы, в обиду не дадим.

— Кто такие, Моисеич? — спросил Стас. — От кого пришли?

— Сказали: от Гитлера. Что же творится-то? Что делать-то?

Директор универсама осторожно прикоснулся к синяку, потом испуганно отдернул руку, скривился, как будто хотел заплакать.

— Ничего не делать, — спокойно ответил Стас. — Иди и работай, как работал.

На самом-то деле он не был так спокоен, как хотел казаться. Как и все, он думал: ну, началось. Не столько успокоенный, сколько еще больше напуганный, Юрий Моисеевич ушел. Семеро собравшихся мужчин некоторое время молчали. Думали все одинаково: если сразу и жестко не дать оборотку — сомнут, отберут все. Оно, конечно, не по понятиям… да кто на них смотрит, на понятия? После паузы Киндер сказал:

— Нужно забивать стрелку, решать вопрос.

— И — что? — спросил Стас негромко.

— Гасить, — ответил Киндер. Все! Слово произнесено. И за этим безобидным словом стоит смерть. Она вытягивает губы трубочкой, дует холодным ветерком с запахом могилы… дует горячим ветром с кислым запахом пороха… и задувает свечу человеческой жизни.

ГАСИТЬ.

— Гасить, — сказал Киндер, и все замолчали. Это только в книжках про бандитов решения об убийстве принимаются легко и просто. В жизни все гораздо сложней, и нельзя исключить, что холодный ветер задует и твою собственную свечу.

Но сил тягаться с командой Гитлера было маловато. Поэтому вариант гасить был наиболее приемлемым: тут превосходство в количестве бойцов не принципиально.

Зверев сидел несколько на отшибе, слушал молча. Формально он уже был членом команды. Но произошло это волюнтаристским путем: по распоряжению Лысого… для братков он все равно оставался чужим. Да еще и ментом… Для него сняли однокомнатную хату, дали денег. Но это ничего не меняло — он все равно оставался чужаком. Ему не доверяли. Свой среди чужих, чужой среди своих. Чужим для своих он уже стал, а вот своим среди чужих еще нет.

— Гасить, — сказал Киндер. Повисла тишина.

Зверев кашлянул, затушил сигарету и произнес в тишине:

— Есть предложение.

К нему повернулись шесть голов.

Бригада Гитлера приехала минута в минуту. Свои тачки по-хозяйски поставили на стоянке перед универсамом. Сразу несколько машин, принадлежащих покупателям, оказались заблокированы… захочешь отъехать, а не сможешь! Жди, пока хозяева жизни решат свои вопросы и уедут. Запуганные обыватели помалкивали — сам вид бандитских тачек без номерных знаков говорил о многом.

О прибытии Гитлера и его бойцов доложил по уоки-токи наблюдатель с улицы. Он в команду Лысого не входил, но иногда привлекался для разовых поручений.

— Минута в минуту, — сказал Стас. Юрий Моисеевич закивал головой. Стас обернулся к нему, бросил. — Иди, Моисеич, встречай. Да не ссы ты… делай, как договаривались — все будет о'кей.

Директор снова кивнул и вышел из кабинета. Он трясся, как студень, морда пошла красными пятнами.

А бойцы Гитлера уже шли через торговый зал. Покупатели при виде группы бритоголовых амбалов в черной коже и спортивных штанах жались к стеллажам с продуктами. Уверенные в себе, наглые, сбитые в стаю, они внушали страх… И они сами знали, что внушают страх. И добивались именно этого эффекта. И добились: не только обыватель, но и вчерашние хозяева точки — команда Лысого — уже дрогнули… Вчера вечером Гитлеру позвонил Киндер и забил стрелку. По той неуверенности, что звучала в голосе Киндера, было очевидно: к отпору люди Лысого не готовы. Скорее всего, будут торговаться, пытаясь сохранить хоть какую-то долю от доходов. Посмотрим, думал Гитлер, может, чего и оставлю… как вести себя будут.

— Добрый день, Геннадий Адольфович, добрый день, — подскочил к Гитлеру директор. Обычно вальяжный и уверенный в себе, сейчас работник прилавка выглядел неважно: галстук сбит на сторону, морда в красных пятнах.

— Здорово, — ответил Гитлер. — Ну, где эти? Пришли?

— Ждут, — отозвался Юрий Моисеевич. — Я провожу. Извините, не могу принять в кабинете, ревизоры приехали из главка — оккупировали. Так что в другом помещении сможете потолковать… Я извиняюсь.

Гитлер, наблюдая, как мельтешит директор, ухмыльнулся: барыга он и есть барыга… ревизоры из главка… теперь самый главный ревизор для тебя — я. Усек, урод?

Директор семенил рядом — сбоку что-то говорил-говорил, оглядывался на бойцов, перекатывающих во рту резинки. Группа в черной коже шла по коридору, освещенному люминесцентными лампами. Стены были облицованы кафельной плиткой. Когда-то она была белой, теперь потускнела и потрескалась. Местами на ней виднелись ржавые потеки. Черные кожаные куртки заполняли всю ширину коридора. Гудели электродвигатели… то ли вентиляция, то ли какие-то машины. Свет ламп делал лица людей безжизненными. Чем-то все это напоминало прозекторскую…

— Сюда, пожалуйста, — показал на дверь директор.

Гитлер толкнул ладонью дверь. Скрипнули петли. Группа людей в черном вошла в помещение. Директор остался снаружи. Он привалился к стене и обтер пот с лица рукавом. Через несколько секунд к директору подошел человек в замызганной поварской куртке. Он подмигнул Юрию Моисеевичу и встал рядом. Из-под белого колпака смотрело лицо Зверева. Сашка вытащил из кармана куртки сигареты и закурил.

…Гитлер вошел первым. За столом в углу сидели Стас, Киндер и незнакомый Гитлеру крепыш. Крепыш пил пиво. Кроме стола, трех стульев, скамейки вдоль стены и шкафчика в противоположном углу здесь больше ничего не было. Задняя стена состояла из дверей больших промышленных холодильников. Звук электродвигателей здесь был еще громче.

— Хайль Гитлер! — сказал Гитлер, но поднимать руку в нацистском приветствии не стал. Трезвый он никогда этого не делал.

Трое за столом поднялись. Поздоровались. Количество людей Лысого определенно говорило о том, что стрелочка назначена мирная, с единственной целью — поторговаться. Гудели электромоторы, что-то дребезжало, издавая противный жестяной звук, пахло сырым мясом.

— Ну, зачем звали? — весело спросил Гитлер.

— Зачем, Гена, нашу точку отбираешь? Неправильно это, не по понятиям…

— Слышь, Стас, понятия не я придумывал. Вот ты — жулик, ты по ним и живи. А в братанские дела не лезь. Понял?

— Понял, — тихо произнес Стас. Он действительно был из блатных, до некоторой степени человек в среде братвы случайный. Глаза у него вдруг блеснули, и он выкрикнул во весь голос: — Понял!

Разом распахнулись двери всех трех холодильников, а крепыш метнул бутылку в голову ближайшего из людей Гитлера. Из проемов огромных холодильников появились люди в белых куртках, белых колпаках на голове. В руке у каждого — кусок водопроводной трубы. Центральная камера была наполовину заполнена синеватыми свиными полутушами. Они слабо покачивались на крюках… Зрелище было жутким… Из распахнувшихся огромных дверей вырвались в тумане морозного воздуха мясники. Вместо разделочных тесаков в руках у них были ржавые обрезки водопроводных труб… Покачивались свиные полутуши.

И началась бойня. Быстрая, жесткая, молчаливая. Крики избиваемых людей раздались позже, когда уже прошел шок и пол покрылся первой кровью. Хрустели кости, железо врезалось в человеческую плоть с мерзким чавканьем. Мелькали водопроводные трубы в руках мясников, веером разбрызгивая кровь, с воем крутился Гитлер, а Стас молотил его куском блестящей цепи. Сопротивления фактически не было — бойцы Гитлера были ошеломлены, деморализованы и безоружны. Двое задних метнулись в дверь. Но здесь их ждал Зверев. Криво улыбаясь, Сашка встретил первого мощным прямым ударом в голову. Боец рухнул. Второй ошеломленно посмотрел на Сашку вытаращенными глазами. Зверев улыбнулся и поманил его пальцем в черной перчатке. Боец Гитлера не был трусом, имел опыт рукопашных схваток и понимал, что прорываться нужно только здесь… сзади, за его спиной, все уже заканчивалось. Он сглотнул и бросился на мясника Зверева. Ему мешало перекрывающее выход тело его же товарища, сзади подгоняли крики. Он прыгнул и налетел на выброшенную вперед ногу Зверева.

Бойня продолжалась секунд двадцать. Затем Сашка втащил одного за другим обоих своих внутрь помещения. По скользкому от крови полу тянуть было легко. Мерзко скрипело под ногами стекло разбитой пивной бутылки. Второй, которого он вырубил ударом ноги, был в сознании, смотрел огромными от страха глазами. Стас подошел и ударил его цепью. Раз, другой, третий… Человек пытался закрыться рукой. Цепь свистнула — рука обвисла.