Открытие сезона - Джойс Данвилл

Отдохнув, я снова спустилась вниз. Дэвида по-прежнему не было видно, и я решила тихонько ускользнуть, но возле самых дверей меня перехватил Эдмунд Карпентер. Он исполнял возложенные на него обязанности хозяина и весь вечер провел у дверей. Мне пришлось задержаться поблагодарить его и пожелать удачных отзывов в прессе. Он спросил меня, что я думаю о человеке, который хочет писать пьесы, а тратит свое время на написание киносценариев в теплом климате. Я пыталась придумать какой-нибудь ответ, когда появился Виндхэм.

– О, домой собрались, – воскликнул он, завидев меня. – Я провожу вас.

– Правильно, – одобрил Эдмунд, – проводите ее домой. Я про себя признала полное поражение.

– Где ваше пальто? – спросил Виндхэм.

– Я без пальто, – ответила я и вышла на улицу.

– Ты – глупый ребенок, – сказал Виндхэм, – сегодня холодная ночь, ты не можешь идти домой в одном платье.

– Попробуй, останови меня, – я быстро зашагала вниз по улочке, ведущей к моему дому. Он догнал меня и схватил за локоть.

– Это глупо, – сказал он, впиваясь в него пальцами, – ты заболеешь и умрешь.

– Перестань относиться ко мне, как к ребенку. Я не ребенок.

– Но ты ведешь себя, как ребенок. Как же иначе я могу с тобой разговаривать?

– С уважением к человеческому достоинству.

– Человеческое достоинство, – повторил он, – человеческое достоинство… Ты не знаешь, что это такое. Ты относишься ко мне, как к слепому идиоту: ужинаешь со мной, пьешь со мной, принимаешь от меня подарки и принимаешь меня за дурака. И теперь еще говоришь о человеческом достоинстве! Ты – ребенок: думаешь, что можешь брать все, ничего не давая взамен!

– Может, и так. Ничего не могу поделать.

Я вся дрожала: холодный ночной воздух проникал под мое тонкое льняное платье. Я не прислушивалась к словам Виндхэма: я торопилась домой, стремясь побыстрее оказаться в постели. Он шел рядом и продолжал упрекать меня за что-то. Я остановилась перед домом, вытащила свой ключ, отперла нашу дверь и повернулась, чтобы попрощаться:

– Спокойной ночи, уходи и оставь меня в покое, – прошептала я гневным шепотом, потому что боялась, что Дэвид не спит и, лежа в кровати, прислушивается к моему возвращению.

– Ты понимаешь, – сказал Виндхэм, – что я скоро уеду? У меня есть еще кое-какие дела, и потом все.

– Ну, все, так все, – согласилась я, – значит, настанет конец этой исключительно бесплодной связи, – и вошла в гараж. Я попыталась закрыть дверь у него перед носом, но он перехватил ее, зашел вслед за мной и собирался уже схватить меня, когда я услышала шорох и последовавший за ним грохот у себя за спиной. Я обернулась посмотреть, что это могло быть: освещение было крайне скудным, но и Виндхэм и я легко узнали Дэвида и Софи, лежащих на упаковочных ящиках у подножья лестницы. Софи вскочила на ноги, а услышанный нами грохот произвел Дэвид, запутавшийся в ящиках и пытающийся освободиться. Софи принялась застегивать молнию на платье, я заметила светящуюся белизну ее плеч. Мы все четверо застыли и смотрели друг на друга. Я была в бешенстве. Дэвид заговорил первым.

– Я думал, ты наверху, Эмма, – сказал он. – Я искал тебя на вечеринке, но ты уже ушла.

– Я думала, ты наверху, Дэвид, – эхом откликнулась я. – Я искала тебя на вечеринке, но ты уже ушел.

– Я не ожидал, что ты вдруг войдешь.

– А я не ожидала, – начала я, но замолчала, потому что не знала, чего же именно я не ожидала.

Некоторое время все молчали, потом Дэвид помог Софи застегнуть молнию на платье. Виндхэм положил руку мне на плечо, пытаясь выразить то ли сожаление, то ли преданность, то ли сочувствие, – что-то в этом роде. Помню, я посмотрела в лицо Софи и увидела, что даже в такой реальной жизненной ситуации она не умеет играть: ее лицо выражало лишь бессмысленное изумление. Я видела, что никто ничего не собирается делать, поэтому быстро взяла себя в руки и твердо сказала:

– Ну, хватит стоять и мерзнуть. Я собираюсь сейчас в кровать и меня не волнует, кто из вас проводит Софи домой, но, думаю, кому-то необходимо немедленно это сделать, – и я пошла вверх по лестнице. Мои слова вызвали приглушенный хор голосов этой троицы: «С тобой все в порядке, Эмма?», «Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?». Я проигнорировала их и прошла прямо в свою спальню, где первым делом включила электрокамин. Я знала, что именно Дэвид поднимется вслед за мной, хотя, было бы более резонно, если бы это сделал Виндхэм. Я сидела перед искусственным огнем, пытаясь согреться, когда вошел Дэвид.

– Они ушли? – спросила я.

– Да, они ушли, – ответил Дэвид, начиная раздеваться. Я тоже разделась, молча забралась в постель и откинулась на подушки. Дэвид тоже лег и выключил свет. Мы оба уснули прежде, чем решили, кто же первым нарушит молчание.

На следующий день, пока я завтракала, умывалась и убирала кровать, я все время думала об этом. Мне было совершенно ясно по их лицам, что для Дэвида и Софи это не было случайностью: то, что я видела, продолжалось регулярно и, очевидно, на более серьезной стадии, чем у нас с Виндхэмом. Теперь все встало на свои места: конечно, Софи всегда была поблизости, но вовсе не из-за меня, а из-за Дэвида. И ее визиты стали реже в последнее время, потому что она заполучила его. Я была полностью обезоружена ее откровенным восхищением Дэвидом: все эти замечания, типа: «Где ваш муж-красавец?», казались мне такими же ничего не значащими, как любые другие слова, слетающие с ее прелестных губок. У меня совершенно не было никаких подозрений относительно них обоих, а ведь я не считаю себя слишком доверчивой или легковерной. Просто представить себе невозможно: я еще могла понять, что Софи хочет его, но не то, что он может возжелать ее. Он всегда был таким грубо откровенным по отношению к глупости и бесталанности, а Софи была типичной соблазнительницей, которая обычно вызывала в нем лишь презрение. Никто не воспринимал ее всерьез, так почему он повел себя иначе? Я сама серьезно к ней не относилась: я снисходила до нее, я защищала ее перед другими, вроде Джулиана, Невиля или Виолы, которые смеялись над ней, я считала себя единственным человеком, который заметил в ней природную, инстинктивную обаятельность. Я вспомнила, как старалась хвалить ее и как Дэвид тогда ничего не говорил; теперь я видела, что мои слова не остались для него незамеченными. Ее постоянное присутствие льстило моему тщеславию, а поскольку я считала ее безвредной и не заслуживающей внимания, то была готова видеть в ней только хорошее.

Теперь я поняла, что недооценивала ее. Она не была безвредной, в ней было нечто, о чем я не задумывалась. Мне всегда казалось невероятным, чтобы мужчина полюбил женщину исключительно за красивые глаза или стройную фигуру. Но вот мой пример: я влюбилась в Виндхэма, которого не знала и не понимала, чья личность меня вообще не волновала.