The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

Моджеевский шагнул следом за Алиной и поднес руку к кнопкам.

- Едете?

- Едем! – ангельски улыбнулась ему Юлька и, ухватив Димку за руку, бесстрашно вошла вслед за всеми. В небольшую кабинку, в которой смешались все запахи и из которых она сильнее всего чувствовала только парфюм Богдана. Еще с того дня чувствовала, когда он ее поцеловал. Каждый день с ней.

«А он – с Алиной», - нелогично, непоследовательно сказала она себе, одергивая от неправильных мыслей.

«А сама-то ты, конечно, одна!» - ехидно сообщил Моджеевский внутри ее головы.

Пришлось заткнуть.

- Дим, имею предложение! – снова бодро и звонко прощебетала Юля, будто у нее мозг – как у воробья. – Раз уж ты освободился, давай завезем Андрюшку к моим, а потом поедем ему подарок выбирать? А?

- Вообще-то я другое планировал, - самодовольно ответил Ярославцев.

- Ну Ди-и-имочка! Другое потом успеем. Честно-честно!

- … но в принципе можно. У меня, кстати, сюрприз есть.

Юлька округлила глаза, старательно изображая любопытство.

- Потом расскажу.

Еще сильнее округлила.

- И покажу.

И рот не забыть приоткрыть. Буковкой «О». Пусть смотрит. Со своей Алиной.

- Вот на Новый год и узнаешь! – рассмеялся Дима и повернулся к Моджеевскому: - А ты говоришь, семейное счастье! Учись, пока я живой.

- Мы еще посмотрим, кому у кого учиться, - беззлобно отмахнулся Богдан, внимательно наблюдая за веселой перебранкой Юли и Ярославцева и ничуть не скрываясь. А единственное, чего хотелось Юльке – это стать маленькой-маленькой. Уменьшиться до размера горошины и закатиться куда-нибудь в угол, чтобы он на них не смотрел. Но она по-прежнему стояла ровно, почти навытяжку, и обнимала за талию мужа.

- Да неужели! – расхохотался Димон. – Так, может, и Новый год встретим по-семейному, а? Как вам идея? Богдан, давайте вы к нам с Алиной!

Теперь лицо максимально вытянулось уже у Акаевой. Причем, в отличие от Юльки, совершенно искренно. Она издала нечленораздельный звук и глянула на Богдана, в то время как Малич ошалело переводила перепуганный взгляд с одного мужчины на другого. И меньше всего ей было интересно, с чего Алина так всполошилась. Важнее было увидеть, как меняется выражение лица Моджеевского.

- Не получится, - категорически ответил Богдан, растягивая в улыбке губы.

- С чего это? Приезжайте, будет весело! Можем даже куда-то выбраться. С целью укрепления дружбы, - подмигнул Димон.

- Иди ты к черту, Ярославцев!

- Я тебе обещаю, я даже бабу Надю не позову! Соглашайся!

- Придурок! – мрачно хохотнул Богдан, внутренне содрогаясь от предлагаемой Димкой перспективы. Что угодно – только не это! – Мы на Барбадос улетаем. Какая, к черту, баба Надя?

- А между прочим, многое упускаешь! – не унывая, расхохотался Димон, даже не замечая, как мгновенно напряглась Юлька, как потяжелела ее рука, обхватывавшая его. Она смотрела на Богдана в немом отчаянии, но все еще улыбалась. Как приклеилось, как вросло. И она вросла в пол, ничего не видя вокруг. Только это дурацкое «мы» и «улетаем».

- С кем это ты улетаешь на Барбадос, дорогой? – отчего-то звенящим голосом отозвалась Алина.

- Вот видишь, идиот, что ты натворил, - сказал Богдан Ярославцеву. – Весь сюрприз испортил.

Второй раз повторять не пришлось. Алина счастливо взвизгнула и оказалась повисшей у него на шее.

- Мне купальник выбирать, да? – рассмеялась она.

- Можешь не один, - разрешил Моджеевский, поддержав ее за талию.

- Это самый лучший подарок!

- Э нет! Лучший – у меня, господа хорошие, - развел руками Димон. – Но я не скажу какой.

- И не надо, - с трудом разлепила пересохшие губы Юлька. – Раньше времени радоваться – примета плохая.

- С каких пор ты стала верить в приметы? – удивленно спросил Богдан.

- А я верю только в те, которые у меня сбываются. Разработала целую систему. Сегодня вот… было много птиц в небе, когда я утром выходила. А птицы – это к радости. И согласно моей шкале, чем больше, тем лучше. Видишь? Сбывается. Даже вам отвалило.

- Благодарствуйте, барыня, - легко бросил Моджеевский. Следом дзенькнул лифт, оповестив о прибытии, и двери бесшумно открылись.

- Обращайся! – точно так же легко фыркнула она. И выскочила из кабинки, отпустив Ярославцева. Тот последовал за ней и снова ухватил за руку. Вот так. Куда ни сбегай, а никуда не денешься. Если и птица, то в клетке, причем совершенно добровольно, лишь исходя из собственной же шкалы правильности.

- Ладно, ребят, погнали мы, - Дима снова повернулся к Богдану. – А то сад, подарки, еще книжку перед сном читать усадят, вот увидите.

- Обязательно усадим. Но ты будешь вознагражден! – с чувством ответила ему жена.

Смотреть и дальше на «ярославцевское» безе у Моджеевского больше не было ни малейшего желания. Хватит! И так все пропиталось сиропом, а сахарную пудру, которой поданный десерт был присыпан, он ощущал даже на зубах. Та еще мерзость. Ему так и казалось, что еще немного, и Димон Юльку «карамелькой» начнет обзывать, и это до такой степени шло вразрез с тем, что он сам ощущал, что ему просто физически необходимо было немедленно свалить.

Силы воли хватило только на то, чтобы сохранить лицо. Подхватить Алину, бросить на ходу: «Ладно, хорошего вам вечера!» - и ломануться от лифта на выход, на улицу, к машине.

- На твоей или на моей? – счастливо проворковала Акаева. И это ему тоже пришлось проглотить. Цена ее счастья уже была назначена. А Юлька, балбеска, до сих пор шипы выпускает, мол, все купить нельзя.

- На моей, - брякнул он в ответ, контролируя каждую мышцу на лице. Не давая прорваться ничему из того, что в нем клокотало, практически прожигая внутренности. И это была не только ревность. Злость. Немыслимая, совершенно ненормальная злость на Юльку. Так и хотелось схватить ее за плечи, встряхнуть посильнее и выкрикнуть ей в лицо: «Ты что натворила? Что ты продолжаешь творить?!»

А нельзя. Ему, мать его, ничего нельзя. Алину, вот, можно. Сколько хочется и даже когда нахрен не надо. А больше ничего.

В те минуты, что они ехали в лифте, жена Ярославцева так мало походила на Юльку, которую он все еще не мог забыть, что Моджеевский уже и не понимал толком, не много ли взял на себя, утверждая, что знает