Гомо советикус - Александр Зиновьев

Допрос

– Как можно ослабить и разрушить советскую систему изнутри?

– Позвольте, я сначала расскажу вам одну притчу, а потом общую идею. Я мог бы, как Христос, ограничиться одной притчей. Но, как показал опыт истории, даже ближайшие ученики Христа не понимали смысла его притч, а последующие поколения толковали их вкривь и вкось. У нас, у русских, еще со времен баснописца Крылова идет хороший обычай: давать популярное пояснение даже самым примитивным притчам. Правда, это тоже мало помогает: люди все равно ничего не понимают. Но зато совесть чиста.

Жила-была хорошая, интеллигентная советская семья. Муж и жена – ученые. Квартирка, разумеется, тесная. Родители умерли – в квартирке стало свободнее, светлее, радостнее. Но была одна крупная неприятность у почти счастливой пары: престарелая бабушка. Бабушке было под девяносто, а умирать она и не думала. Крепкая старуха была, чтоб ей на том свете худо было. И даже зубы кое-какие сохранила. Здоровые зубы, как у лошади. И житья от нее, можно сказать, не было.

И решили тогда интеллигентные супруги уморить опостылевшую бабушку голодом. Но не сразу, а постепенно. Рассчитали рацион, достаточный для этого. Муж работал в важном институте, рацион этот на электронных машинах рассчитал. И начали проводить свой замысел в жизнь. Что творилось со старухой – ни в каком фильме ужасов не увидишь ничего подобного. Желтая, худая, с лязгающими лошадиными зубами, она бродила по квартире круглые сутки в поисках какой-нибудь пищи. Но... Но ожидаемого эффекта не получилось. Прошло три месяца, еще три месяца. И еще три. А старуха становилась даже еще крепче. Показали врачу. Осмотрел он бабушку. Сказал любящим внукам, что она вполне здорова, что она, как египетская мумия, тысячу лет проживет.

И охватил супругов ужас. Что делать? Прослышали они об одном Мудром Человеке, который неизлечимые болезни лечил и советы для неразрешимых ситуаций давал. «Эх вы, люди! – сказал Мудрый Человек. – Знаете, что есть самая сильная сила в мире? Добро! Возлюбите свою бабулю, окружите ее вниманием, купите курочку, а еще лучше – уточку. Пусть кушает на здоровье. И живите в мире». Обругали супруги Мудрого Человека последними словами. А что делать? Решили попробовать – все равно терять нечего. Так и поступили. И уже через три дня похоронили любимую бабушку.

– Значит, Запад правильно поступает, поставляя в Советский Союз продукты питания и техническое оборудование?

– Прав был Христос: слыша, не слышат. Помощь Запада не улучшает положения советского населения, она лишь облегчает властям их усилия по укреплению военной мощи страны. Советское общество посложнее той старушки. Какая мера и комбинация добра и зла должна быть причинена советскому обществу, дабы оно удовлетворило вашим заветным мечтам, – это надо еще суметь рассчитать, причем с учетом натуры и состояния этой «старушки». Западным советологам, кремленологам, сотрудникам разведывательных служб, журналистам, критикам режима и дилетантам из эмиграции эта задача не по зубам.

– А кому она по зубам?

– Если такой человек найдется, то он получит по зубам. Считайте, что это каламбур.

– Смогут ли в «Центре» решить эту задачу?

– Никогда и ни при каких обстоятельствах.

– А смогли бы вы это дело организовать?

– Смог бы, но мне не позволят. -Кто?

– Все те, кто причастен к этому делу. А их – легион.

– Но ведь без участия большого числа людей в наше время серьезное дело не делается.

– Верно. Но тут нужна интеллектуальная диктатура немногих, но действительно способных и одержимых стремлением к научному успеху людей.

– Эта идея чисто советская. Здесь же демократия.

– Такой демократии и в Советском Союзе в избытке. А вот настоящей диктатуры и там, увы, большой дефицит.

Опять о будущем

В «Центре» идет симпозиум, посвященный социально-политическому устройству России после падения советской власти. Собрались специалисты со всего света. Я от скуки тоже забрел туда. Попал на доклад одного из ведущих теоретиков эмиграции. Основной тезис доклада – Россия должна (именно должна!) вернуться в «послефевральское», но и в «дооктябрьское» состояние. Бурные аплодисменты вдохновили докладчика на новые глупости. «Частное хозяйство имеет неоспоримые преимущества перед общественным, – кидал он в зал свои „несокрушимые“ аргументы. – Например, в частном владении в Советском Союзе находится всего один процент обрабатываемой земли, а овощей на ней производится больше, чем в колхозах и совхозах. Что еще может быть убедительнее?! Централизованное руководство экономикой препятствует развитию промышленности и прогрессу технологии. Рухнула система планирования. Планы не выполняются. В стране царит хаос. Потерпела банкротство марксистская идеология. Никто уже не верит в марксизм. Идейный разброд разъединяет монолитность общества. Всеобщая коррупция стала движущей силой поведения людей. Исчезли идейные борцы за коммунизм. Деградация культуры...»

Мне стало тошно. Я потихоньку выбрался из аудитории. За мной увязался какой-то тип.

«Стоило эмигрировать, чтобы слушать таких идиотов, – сказал он. – Они думают, что если на данном участке производится столько-то овощей, то будет производиться вдвое, втрое, вчетверо больше на вдвое, втрое, вчетверо большем участке. Силы человека ограничены. На участке вдвое больше он произведет, может быть, лишь в полтора раза больше. А начиная с некоторого момента увеличение обрабатываемой площади не будет играть роли или будет действовать в обратном направлении. С ростом участков должно возрастать число вовлекаемых в хозяйство людей. А проблемы хранения, сбыта, доставки, конкуренции?!

О каком идейном крахе советской системы они говорят? – продолжал Тип. – Здесь миллионы людей в любую минуту готовы предать все ценности западной цивилизации. Я тут десятый год. И еще не встретил ни одного идейного защитника этих самых ценностей. Такие идейные защитники Запада могут появиться только из нас, из советских людей».

Выхода нет

Мы вышли на улицу. «Вот где будущее Запада, – сказал Тип, указывая на группы студентов. – Сумеет ли Запад взять контроль над ними? Впрочем, это их дело. У нас свои заботы. Тут тучи спекулянтов за счет русской темы, а русских среди них почти что нет. Западное общество настоящих русских не принимает. Здесь кого угодно могут признать, только не настоящего русского. Перед русскими тут какой-то затаенный страх. Западные люди в глубине души хотят, чтобы мы остались на уровне матрешек, балалаек, самоваров, частушек и переплясов. И очень злятся, когда мы чем-то обнаруживаем свое превосходство. Стараются это замолчать, принизить или испачкать. А у себя дома мы сами делаем все, чтобы помешать своим близким вырасти в нечто значительное.

Они болтают о России, – продолжал свое словоизлияние Тип, – а что они знают о реальной России? Если вы назовете русского человека лапотником, они вам зададут вопрос: а что такое лапоть? Когда-то мы провели опрос в самых глухих уголках России. Большинство опрошенных ответили, что они никогда не видели лапти. До недавнего времени все русские были убеждены, что картошка испокон веков росла на территории России. Казалось, что русский человек и возник в результате перехода наших животных предков от мясоедения к картофелеедению. Пройдет еще немного лет, и в России восторжествует мнение, будто картошка растет только в Америке, причем на деревьях, а Россия производит танки, ракеты, спутники.

Русский народ уже получил свое будущее. И потому он равнодушен к будущему. Он уже имеет свою историческую ориентацию. Лишь катастрофа может изменить ее. И вообще, судьба русского народа не есть проблема русская. Это проблема тех, кто боится того, что русский народ проявит свои скрытые силы и будет сражаться за достойное его масштабов место в истории человечества.

Эти болтуны считают себя русскими. Но чтобы быть русским, мало уметь говорить по-русски, вырасти в русской среде, читать русских писателей. Нужно иметь нечто большее: судьбу русского человека. А вот этого они как раз не хотят. Они предпочитают судьбу западноподобных людей, лишь специализирующихся на русской теме.

Считается, что мы, русские, склонны к ностальгии. А дело тут не в ностальгии, а в чем-то другом. В чем – до сих пор не могу толком разобраться. Только оказавшись здесь, я ощутил, чем была для меня Россия и что я потерял. Потерял безвозвратно. Если бы случилось чудо и я вернулся бы обратно, это все равно не было бы восстановлением моей прежней связи с Россией. Будучи оборвана однажды, эта связь уже не может быть восстановлена никогда. Я уверен, что боль от этого разрыва была бы еще сильнее, если бы я вернулся. Тут хоть какая-то надежда остается на то, что можно вернуть прошлое. А вернувшись, расстанешься и с этой последней надеждой. Теперь я хорошо понимаю тех эмигрантов, которые в свое время вернулись в Россию на верную гибель, презрев все грозные факты и предупреждения. Разумом я понимаю, что та Россия, тоска по которой изводит меня здесь, на самом деле давно не существует. Но это нисколько не ослабляет тоску. Наоборот, это еще более усиливает ее – к ней присоединяется тоска по безвозвратно ушедшему прошлому. Я знаю, что наша российская жизнь и в прошлом была кошмарной. И от сознания этого становится еще тоскливее. И никакого просвета в будущее».