Наблюдатель - Дэвид Эллис

— Джоэл, я сейчас в машине с Шелли.

— С кем?.. О, замечательно! Шелли!

— Привет, Джоэл!

Я кратко ввел его в курс дела. Лайтнер — единственный человек на свете, который знал дело Терри Бургоса так же хорошо, как я.

— Кэсси была беременна? — спросил он. — А я думал, что она была не по этой части. Говорят… она входила в общество геев и лесбиянок.

— А вы, оказывается, человек широких взглядов, Джоэл, — пошутила Шелли.

— Джоэл, недавно я разговаривал с Гарландом. Эвелин Пенри также общалась с ним. Расспрашивала о Кэсси.

— Какие вопросы она ему задавала? О беременности и об аборте?

— Он не уточнял, но думаю, что да. Он сильно переживал из-за того, что эта информация стала известна. Сказал что-то вроде: «Кэсси и так достаточно страдала». И Гарланд хотел, чтобы Эвелин замолчала.

— Теперь она замолчала навсегда.

Да, это правда. Я снял ногу с педали газа и посмотрел, как отреагируют полицейские в патрульной машине, стоящей за эстакадой.

— Джоэл, что ты помнишь про Гвендолин Лейк?

— Гвендолин… — Он задумался. — Кузину Кэсси. Королеву вечеринок? Помню, что ничего о ней не помню. Если мне не изменяет память, она была подлой, испорченной девчонкой, но… В то время, когда были совершены убийства, Гвендолин находилась в Европе и не имеет к ним отношения.

— Верно, — вздохнул я. — А как звали друга Кэсси? Парня, который обычно ходил с Кэсси и Элли?

— А, того красавчика?

— Да, он был красивым парнем…

— И плакал как ребенок, — заметил Лайтнер.

Да, он оказался очень эмоциональным юношей. Когда я брал у него показания, он держался очень хорошо, но в суде у него сдали нервы и он разревелся как маленький.

— Красивый и чувствительный, — проговорила Шелли. — Он еще не женат?

— Митчем, — вспомнил Лайтнер.

— Брэндон Митчем. Верно, верно. Джоэл, ты можешь найти его для меня?

— Зачем?

— Как зачем? Потому что я плачу тебе за то, чтобы ты делал все, о чем я тебя прошу, и не задавал лишних вопросов.

— Пытаешься произвести впечатление на свою подружку?

Я посмотрел на Шелли, ее лицо залил румянец.

— Вы ведь опять встречаетесь, не так ли?

Она рассмеялась. Я почувствовал, что мои щеки также покраснели.

— Ну и слава Богу, — сказал он. — Значит… Брэндон Митчем? Райли, я серьезно, зачем тебе?

То же самое спросила Шелли. Это напоминало зуд, который больше нельзя терпеть.

— Слушай, — вдруг спросил Лайтнер, — а с какими полицейскими ты сейчас работаешь?

— С Майком Макдермоттом и Рики Столетти.

— Не знаю никакой Столетти.

— Ее перевели из провинции пару лет назад. Отдел по расследованию тяжких преступлений.

— Макдермотт — хороший человек, — отметил Лайтнер. — Я был немного знаком с ним. Он порядочный. Всем копам коп. Хотя ему пришлось нелегко после того, что случилось с его женой.

— А что с ней случилось?

— Пять лет назад его жена застрелилась.

— Его жена покончила с собой? Какой ужас! — воскликнула Шелли.

— Она была… как это называется? Кажется, у нее был маниакально-депрессивный синдром. Тяжелая степень шизофрении. Однажды вернулась домой и прострелила себе голову в ванной. Ее дочка в это время принимала душ.

— Твою мать… — Я поднес руку ко лбу. — Трехлетняя девочка?

Теперь я понял, почему Макдермотт так отреагировал, когда на собрании кто-то упомянул слово «псих». Я даже представить не могу, что ему пришлось пережить.

— По крайней мере она не видела сам процесс самоубийства. И все же: выйти из душа и увидеть такое? Твоя мать лежит на полу, а половина ее черепа снесена выстрелом? И тебе всего три года?

Я покачал головой.

— Ладно. Я поеду дальше. Постараюсь разузнать о Кэсси Бентли.

Лайтнер ответил не сразу, хотя обычно реагировал мгновенно.

— И все-таки странно: откуда личная заинтересованность в этом деле?

— Возможно, что и личная, — признался я. — Найди мне Брэндона Митчема. — Я нажал на клавишу отбоя.

Новый день, новый отель. На этот раз он находился в пригороде. Заведение средней руки.

Лео трижды объехал вокруг отеля, заглядывал в окна, смотрел в зеркало заднего вида на каждую машину, которая заезжала на парковку. Он знал, что они привыкли держаться на расстоянии, стараются оставаться незамеченными.

Он был осторожен, пока шел к отелю, осматривался по сторонам, искал места, где они могли устроить засаду: на крыше, в машинах, внезапно сворачивающих к парковке. И делал это незаметно. Он был во всеоружии, в то время как они еще не были готовы к встрече с ним.

В холле никого не было, однако он тут же спрятался в нише за дверью, ожидая, что вслед за ним может кто-нибудь войти. Лео развернул журнал. Если кому-то станет интересно, чем он занимается, они увидят, что он читает журнал. Просто читает, а не смотрит по сторонам и не пытается за кем-то следить. Он уже убедился, что за ним нет «хвоста», но все равно не мог пока расслабиться.

Прошло пять, десять минут, затем он приблизился к столику регистрации, протянул фальшивое удостоверение личности, расплатился наличными за одну ночь, взял бесплатную газету, поднялся на лифте на один этаж, вышел и осмотрел коридор. Убедился, что за ним не следят. Он стоял и ждал как ни в чем не бывало, раскрыв свежий выпуск «Уотч». На первой полосе были самые горячие новости: убийство, жестокое убийство, шокирующее убийство, жертва — репортер газеты, дочь телеведущей Кэролин Пенри, молодая журналистка, ведущая криминальную хронику. Здесь и слова не было о том, какой эта девушка оказалась проворной. Но Лео это хорошо знал, ему пришлось подрезать ей сухожилия. Как же плохо, когда у тебя больные ноги.

У нее была сильная воля. Он понял это, когда заглянул в глаза Эвелин. Она смотрела на него с вызовом, даже после того как он полностью подчинил ее себе. В тот момент она была так похожа на Катю: точно так же сжимала челюсти и смотрела на него, умирая. Не то что остальные: почти все они, не важно, мужчины или женщины, столбенели и в конце концов сдавались, мирились со своей скорой смертью, даже если и не могли до конца в нее поверить…

Он вышел из лифта и вставил в замок ключ-карту. В номере было две односпальных кровати. Слишком много времени он потратил на то, чтобы уйти от слежки, теперь нужно выспаться. Он любил большие кровати, но мог уснуть и на куда более скромном ложе. В больнице у него был матрас, который лежал на металлических прутьях, расположенных так далеко друг от друга, что подушка часто проваливалась между ними. Он научился засовывать журнал или газету между прутьями, так чтобы обеспечить дополнительную поддержку, но не мог избавиться от ощущения, что спит в обезьяньей клетке. Он знал, что они делали это специально. Не хотели, чтобы пациенты могли как следует отдохнуть. По крайней мере такие пациенты, как он.

Лео лег на кровать и вспомнил Катю. Она их всех провела. Они видели в ней милую девушку, не способную на дурной поступок. Он помнил слезы, свои собственные слезы, которые падали ей на лицо, когда она смотрела на него. Еще немножко, даже он поверил бы ей.

Прошло два года, а точнее, двадцать три месяца и семь дней — он оставлял пометки на стенах. Два долгих года он смотрел на черную дверь и общался с другими пациентами через чашу унитаза, труба которого вела в другую палату. Два года он думал о том, как ему забраться по голой стене, чтобы дотянуться до одинокой лампочки и зажечь от нее бычок сигареты. Прошло два года, и они наконец поняли, что он поступил правильно. И тогда за ним пришли люди в синих одеждах.

Он закрыл глаза. Им овладела опустошенность, его тяжелые веки слипались.

И вдруг, словно молния, в желудок ударила обжигающая кислота. Он вскочил, а затем снова сжался. Он не может расслабиться, не может уснуть. Только не сейчас, дело еще не сделано. Даже после смерти Эвелин у него осталось много работы. Это должно случиться сегодня ночью. Он пока даже не знал, где живет Брэндон Митчем. Ему еще многое нужно сделать, потому что сегодня…

Лео встал с кровати и направился к двери.

Когда мы свернули с магистрали, Шелли зачитала вслух инструкцию, написанную Бетти. Я миновал две проселочные дороги и добрался наконец до перекрестка: с одной стороны находился дом Гвендолин, с другой — закусочная, которая носила ее имя. Было почти полтретьего, поэтому я позвонил в закусочную. Трубку сняла женщина. Она сказала, что Гвендолин нет на месте, и я решил поехать к ней домой.

«Их надо брать свеженькими» — кажется, так говорила Столетти о допросе свидетелей. Без предупреждения. Мне понравилась эта идея. И теперь мне хотелось поскорее встретиться с Гвендолин, надеясь, что она сможет сообщить что-то новое.

Дорога была широкой, но знаки попадались очень редко. За окном проносились деревья и озера, размытая палитра темно-коричневого, зеленого и голубого цветов. На небе появились облака, однако оно по-прежнему было ясным. Я почти все время жил и работал среди высотных домов и редко видел нечто подобное. Вот почему Шелли, выросшая за городом, часто говорила мне, что здесь гораздо легче дышится. Конечно, я тоже иногда покидал пределы города, но, несмотря на приличный заработок, мне так и не удалось обзавестись загородным домом, да и в отпуск я выбирался нечасто. Юриспруденция стала не только моей профессией, но и моим главным увлечением. И думаю, это в определенной степени характеризовало меня.