Странный приятель. Таинственный Амулет - Егор Чекрыгин

— Да я понимаю, — слегка сдался под напором Одивии славный тооредаанский герой. — В каждом занятии есть своя часть, недоступная разуму непосвященного. Вы вот небось тоже не понимаете, почему я так долго возился с ополчением. Ведь казалось бы — достаточно раздать людям мушкеты и научить стрелять… Но это все равно что убить их, ибо неподготовленный человек, получив в руки оружие, вообразит себя…

— Да-да, сударь! — вскипела Одивия. — Вы мне это уже неоднократно говорили. И, как я поняла, чрезвычайно довольны, что практика подтвердила вашу теорию. Меня поймали, как глупую курицу в мешок, и я ничего не смогла сделать. И если бы не ваши действия, скорее всего, моя слабость стоила бы вам потери огромной суммы в золоте, а то и жизней!

— Но, э-э-э… — Ренки опешил от подобного извращения смысла его слов. — При чем тут это?

— При том, что… — Одивия на мгновение замолкла, словно бы набирая воздух перед прыжком в воду, и выпалила: — Всегда, в очередной раз выслушивая рассказы о том, как вам досталась ваша шпага, я в душе презирала эту несчастную курицу, которую куда-то увозят, не спрашивая ее мнения, похищают, защищают, выдают замуж, а она только и может, что сидеть и хлопать глазами. И я была уверена, что со мной такое уж точно никогда не случится. А когда случилось, я повела себя не лучше этой курицы. Так что вы, наверное, действительно напрасно тратили свое время, пытаясь научить меня хоть чему-нибудь.

— Да боги с вами, Одивия, — еще больше удивился Ренки. — Что вы могли предпринять в такой ситуации? Если помните, меня и самого как-то похищали. И это сделала даже не целая банда, а всего два человека.

— Но вы-то сумели спастись сами, в то время как я… — Голос Одивии был просто переполнен горечью. — Вы даже не представляете, что значит чувствовать себя настолько беспомощной.

— Ну почему же, — вопреки собственным словам, Ренки почему-то улыбнулся. — Я вам не рассказывал о том, как познакомился с Гаарзом? Нет? Он пытался меня придушить, и, клянусь богами, это у него почти получилось, и, если бы не Готор, мое тело тогда выкинули бы за борт на корм рыбам, и мы бы сейчас с вами не разговаривали.

— Гаарз? Вас? — Удивление Одивии, кажется, пересилило даже ее грусть. — Почему?

— Не поделили миску похлебки, — опять усмехнулся Ренки. — Он уже тогда был таким здоровым бугаем, а мне едва исполнилось шестнадцать. Шансов у меня не было никаких, и я чувствовал, как, несмотря на все трепыхания, жизнь медленно, но верно уходит из моего тела. И тут вмешался Готор. Вот с тех пор я до смерти боюсь остаться невооруженным. Хоть гвоздь, хоть щепку… Готор над этим посмеивается, наверное, ему это трудно понять, ведь он знает множество способов, как прибить человека голыми руками, и такой проблемы для него не существует. Хотя, может, и у него есть какие-то свои страхи. Да и то мое освобождение из плена… Это скорее чудо, чем результат моих собственных усилий. Не так часто, знаете ли, бывает, что ваши враги убивают друг друга, торопясь добраться до вас. Тем самым они предоставили мне шанс, и я смог им воспользоваться.

— Но вам, наверное, не было так страшно, как было мне!

Несмотря на отчаяние в голосе, Одивия, кажется, пыталась привычно спорить, и Ренки вдруг взглянул на нее совсем по-другому. Не как на зловредную и излишне самоуверенную, дурно воспитанную девицу, а как на девушку, почти ребенка, стремящуюся прятать под самоуверенностью свою слабость.

— Опять, Одивия, вы несете чушь! Страшно бывает всегда! — чувствуя себя необычайно мудрым, ответил Ренки и даже взял в руки ее ладонь. — Главное — это не поддаваться страху. Насколько я знаю, вы и не поддались.

— С чего вы это так решили? — опять полезла в спор Одивия, хотя в голосе ее слышались совсем иные нотки.

— Ну как же… Когда все кончилось, у вас было такое спокойное лицо. И глаза не заплаканы. А еще когда я читал записки Кааса, то обратил внимание, каким твердым почерком вы делали приписки в них, и сразу понял, что врагам не удалось сломить нашу храбрую Одивию Ваксай!

— Но мне было очень страшно…

— Страшно бывает всегда, — повторил Ренки известную банальность, которая тем не менее была истиной с большой буквы. — Но вы же не поддались своим страхам?

— Означает ли это, сударь, что вы больше не будете возражать против того, чтобы я и дальше участвовала в ваших предприятиях и путешествиях?

— Вот ведь же… — искренне возмутился Ренки. — Вот не можете вы без этого! Чтобы как-то так вот вывернуть и поймать человека на слове!

Как ни странно, но, несмотря на возмущение, в его голосе слышались нотки веселья и даже некоторого восхищения несгибаемостью характера вздорной девицы.

— А я вот ни за что не поверю, что какая-то тайная секта могла просуществовать не то что пару тысячелетий, но хотя бы пару веков!

— Это почему же? Если у группы людей есть определенная цель, то…

— Поколение, два, максимум три еще могут быть одержимы некоей идеей, но потом, если регулярно не подкидывать дровишки, это пламя обязательно затухнет. Вы, профессор, куда лучше меня знаете собственный мир, скажите, сколько религий и новых богов появилось хотя бы за последние пятьсот лет? И сколько из них выжили?

— Культы Оилиои и ваших любимых Лга’нхи и Манаун’дака появились раньше Старой Империи и живут до сих пор! Да и наш традиционный культ Героев, полностью сформировавшись где-то к триста пятидесятому году от основания Второго Храма в Старой Мооскаа, насчитывает без малого три тысячелетия. А уж традиция храмовых свитков, по мнению многих ученых, восходит еще к Первому Храму! Хотя если верить вашей информации (а не верить у меня нет причин), эта традиция тоже была введена Манаун’даком, а значит, является ровесницей Второго Храма. Как жаль, что нельзя утереть нос этим фактом некоторым моим ученым коллегам, впрочем, я поклялся и собираюсь клятву сдержать. Однако что вы скажете о культе зверей-прародителей, отголоски которого можно до сих пор встретить… да буквально везде?

— Профессор, не надо путать официальные религии, обычные суеверия и тайные секты. Официальная религия — это не просто здание, это целый город, способный расширяться и перестраиваться. Старые здания регулярно ремонтируются, а на месте пришедших в окончательный упадок строятся новые. Пока в городе живут люди, он будет существовать. А тайная секта — это землянка, вырытая где-то на заброшенной окраине. Оставьте ее без присмотра на два-три года — и перекрытия сгниют, а стенки оплывут, превратив землянку в яму с мусором. А суеверия — это даже не постройка, это та земля, на которой постройку возводят! Вот поэтому-то я и считаю, что Амулет выкрали вскоре после смерти Манаун’дака, а никак не спустя полторы тысячи лет!

— Но посмотрите на эти письмена! Посмотрите, как они изменились по сравнению с теми же таблицами, что вы добыли в храме ваших предков! Уж поверьте мне, человеку, всю жизнь посвятившему изучению узелкового письма Первого Храма, — должны пройти века, чтобы прошли такие изменения!

— Вам просто очень хочется в это верить, профессор. Может быть, тут имеет место не временной, а, скажем, пространственный фактор? Может быть, где-то на другом конце Южных Земель узелковое письмо, переносимое с мотков на пергамент, приобрело именно такую форму?

— Благородный оу Готор, вы несете редкостную чушь, потому что вы редкостный баран!

— Кхм, кхым… — Ренки, до сего момента с улыбкой слушавший ученый спор ученых мужей, едва не поперхнулся.

Их беседа с Одивией, едва ли не впервые в жизни проходившая в столь искреннем ключе, была довольно дерзко прервана приходом старшин двух артелей, не поделивших какие-то участки работ. И Одивия Ваксай, мгновенно забыв о собственных печалях, приняла участие в споре, взяв на себя роль верховного судьи, а Ренки оставалось только стоять рядом и лишь изредка грозно шевелить бровями, когда (по его мнению) спорщики переходили грань дозволенного. Так и продолжалось до конца дня, лишь с небольшим перерывом на сиесту, когда зной стал совсем невыносим. Одивия предпочла погрузиться в какие-то подсчеты, а Ренки — в сладкую дремоту в прохладе ближайшего к стройке более-менее приличного трактира.

А потом снова стройка, ругань со старшинами и приказчиками, какие-то споры, грозное шевеление бровями, а пару раз — даже многозначительно возложенная на рукоять шпаги длань.

И вот после такого длинного дня, столь же хлопотного, сколь и скучного, первое, что услышала эта парочка, возвратившись во дворец, — яростный спор между Готором и профессором.

— Да-да… — укоризненно подтвердила Одивия кхеканье Ренки, смотря, однако, на разбушевавшихся спорщиков с улыбкой, ибо их растрепанный вид и яростное выражение лица и впрямь были довольно уморительными. — Вам, милостивые государи, стоило бы немного остыть. Или вы уже успели соскучиться по сражениям и битвам?