Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

К концу войны сбитых стали засчитывать по фотоки-нопулемету. У нас ФКП стояли с начала 1944 года. Прилетаешь и говоришь: «Сбил». Пленку смотрят: «Ну и где же ты его сбил? Нет ничего». Раз на пленке нет — значит, не сбил. Или наоборот: «Вот он! Подтверждаем!»

—  По подтверждению ведомого могли засчи­тать? Там летали парой, ФКП самолеты не обору­дованы, ведущий сбил — ведомый подтвердил.

—  Могли засчитать, но далеко не всегда. Там от че­ловека все зависело. Если летчик проверенный, испы­танный боец, то засчитывали, а если имеет славу бала­бола и болтуна (а такие были, чего таить?) — не засчи­тают.

—   Были случаи, когда сбитых приписывали?

—  Были. Не часто, но бывало. Причины таких припи­сок могли быть самыми разными.

Такой случай был. На Сандомирском плацдарме. Полетел я с одним замкомэска на «свободную охоту» парой. Этот замкомэска был опытным летчиком, давно воевал и по количеству сбитых вплотную подошел к то­му, чтобы претендовать на Героя Советского Союза. Ладно, подвесили бомбы, полетели. От бомбились удачно и уже шли обратно, как нам навстречу пара «мессеров» (тоже, видать, шли домой). Сошлись мы с ними на лобовой, потом встали в вираж, раз-два крута­нулись и разошлись. Все нормально, но на докладе этот замкомэска заявляет: «Я «мессер» сбил!» Я ему: «Где же сбил?! Ничего ты не сбил!» Разругались мы с ним страшно! («По матери» друг дружку крыли!.. ) Потом узнаю, что ему этого якобы сбитого «мессера» все-таки зачли! И все для того, чтобы командование полка могло подать документы на присвоение ему звания Героя Со­ветского Союза! (Чем больше в полку Героев, тем пре­стижнее.) И подали! Только ему эта приписка все равно впрок не пошла. Суть человеческую не упрячешь. Он был дебошир, по пьяни подрался, получился шумный скан­дал — в общем, его представление на звание Героя ко­мандование Воздушной армии «завернуло». И после вой­ны его быстро из рядов ВВС уволили. За дебоши и пьянку.

Иногда со сбитыми могли и смухлевать. Там пошлют старшину, чтобы он у наземных частей сбитого подтвер­дил, а он определит, что упал сбитый на стыке частей. Так он и у тех справку возьмет, что мы сбили, и у других. И выходит, что сбили мы не один самолет, а два. Бывало такое... Но этим не злоупотребляли. Поймают — позора не оберешься, а то и «дело» заведут. Запросто. Мухле­вали (чего там говорить), но не часто и осторожно.

—  Самолеты ремонтировали качественно?

— Зависело от обстановки. На полевых аэродромах все делалось быстро. Если пробоина, то в перерывах между вылетами — эмалит, перкаль — тяп-ляп, готово!

Основной ремонт был ночами, именно тогда ремон­тировали двигатели.

Ну, а во время оперативных пауз уже приводили ма­шины в полный порядок: переборка, подкраска.

— На сколько боевых вылетов хватало истреби­теля?

— Черт его знает! Не могу сказать точно. У нас свои машины появились только к концу войны. Обычно лета­ли на том истребителе, который исправен. Я мог четы­ре боевых вылета за день сделать и все четыре на раз­ных истребителях. Хотя помню, что комполка как-то взял себе новый истребитель, так эта машина года два продержалась. На ней ведь летали не часто.

—  Как распределялись новые машины между летчиками?

—  Зависимость простая — чем опытнее летчик, тем шанс получить новую машину у него выше. Молодняк на новых машинах не летал — слишком велик риск по-дурному потерять новую машину. (Проще говоря — со­бьют молодого, и новый истребитель пропадет без вся­кой пользы.)

—   Бывало ли такое, что при невыполнении штурмовиками боевой задачи истребителям при­крытия боевой вылет не засчитывался?

—   Нет. Одно время было, что истребителям при­крытия не засчитывали боевой вылет, если не было встречи с воздушным противником. Но это быстро от­менили. Зенитный огонь, он ведь никуда не девался.

—  Сколько боевых вылетов вы делали за день?

— Ну, у меня бывало и по четыре. Помню, под Запо­рожьем были сильные бои. Был у меня тогда день, ко­гда я сделал четыре боевых вылета, и все четыре с воз­душными боями. Причем с настоящими боями, в кото­рых крутился с «мессерами» минут по 15—20 в каждом. И почти без перерыва между вылетами. Только призем­люсь, а мне с ведомым мой комэск Соколов уже кри­чит: «Иван, садитесь в «Виллис»! Быстро в соседнюю эскадрилью — там пара готовых к вылету истребите­лей! Вон «илы» уже взлетают. Догоняйте!» Мы на маши­ну, бегом заскакивали в самолеты и догоняли «илы» уже в воздухе.

Так вот, после четвертого вылета я даже не понял, как приземлился, помрачение какое-то наступило. Вро­де помню, я еще в воздухе, потом как провал, и я уже по полосе качусь. Как садился, не помню совершенно. После посадки отдышался, кое-как выполз из кабины, подошел к комэску и сказал: «Я больше не полечу! Все, сил нет! Земли не вижу!» Он посмотрел: «Отдыхай». И сразу распорядился, чтобы меня покормили, а потом выделил машину, чтобы меня отвезли в деревню, где мы располагались. Больше я в этот день не летал.

—  А вот немецкие летчики-истребители пишут в своих мемуарах, что делали до восьми боевых вы­летов в день, и все с воздушным боем. Один так даже написал, что тринадцать вылетов за день сделал. На ваш взгляд, это реально?

—  Вопрос: что считать воздушным боем? Если вот это обычное немецкое «покрутился — один раз атако­вал — убежал» считать воздушным боем, то почему бы и нет. Так можно и восемь раз за день слетать. Сил хва­тит.

—  Какой была обычная и максимальная продол­жительность воздушного боя?

—  В 1943-м обычно 10—20 минут, максимум до по­лучаса. Надо сказать, что после вылета, с 30 минутами воздушного боя, скорее всего, ты второй раз уже нику­да не полетишь. У тебя просто сил не хватит. Так что если в немецких мемуарах тебе будут говорить, что про­водили в день по восемь боев, в каждом из которых гоня­лись с нашими истребителями хотя бы минут по 10, то можешь смело считать это образцом 100%-ного трепа.

Дальше, с каждым годом войны, продолжитель­ность воздушного боя сокращалась. И под конец немцы вообще перестали вступать в затяжные воздушные бои.

—  Как вы оцениваете немецкий самолет-истре­битель «Мессершмитт-109Г»?

—     Высоко оцениваю. «Мессершмитт Ме-109Г» очень хорош. Классный был истребитель. По скорости и на «вертикали» он наши «яки» превосходил. Не подав­ляюще, немного, но превосходил. Очень динамичный. Честно скажу: я всю войну мечтал воевать именно на таком истребителе — быстром и превосходящем всех на «вертикали». Но не получилось.