Том 12. Матиас Шандор. ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ - Жюль Верн

Во внутренних помещениях яхты комфорт соперничал с роскошью. Каюты, салоны и кают-компания были тщательно выкрашены и богато отделаны. Ковры, обивка, мебель, - словом, вся обстановка отвечала требованиям, какие предъявляются к судну, предназначенному для приятного отдыха. Каждая мелочь была обдумана, образцовый порядок царил не только в каютах капитана и офицеров, но и в буфете, где особые приспособления предохраняли серебряную и фарфоровую посуду от толчков, связанных с килевой и носовой качкой, и на кухне, которая содержалась с поистине голландской опрятностью, и в просторном кубрике, где покачивались койки матросов. Экипаж, состоявший из двенадцати человек, был одет в нарядную форму мальтийских моряков: шаровары, морские сапоги, полосатая рубашка, коричневый пояс, красная феска и фуфайка, на которой выделялись белые инициалы названия яхты и имени ее владельца.

Но к какому порту была приписана яхта? В каком морском реестре она числилась? В какой средиземноморской гавани была ее зимняя стоянка? Наконец, какова была ее национальность? Этого никто не ведал, как не известна была и национальность доктора. На гафеле ее развевался зеленый флаг с красным крестом в верхнем углу. Но тщетно стали бы искать такой флаг в справочниках и перечнях флагов, какие можно встретить на всех морях и океанах земного шара.

Прежде чем доктор Антекирт сошел на берег, документы яхты были представлены портовому чиновнику и, как видно, оказались в полном порядке, ибо после санитарного осмотра судна пассажирам и экипажу была предоставлена полная свобода действий.

Название яхты было обозначено на корме маленькими золотыми буквами: «Саварена», без указания порта приписки.

Таково было великолепное спортивное судно, которым всякий мог любоваться на рейде Гравозы. Пескад и Матифу, которых на другой день должен был принять на борту своей яхты доктор Антекирт, в этот вечер, закончив представление, отправились в гавань. Как и местные моряки, они рассматривали яхту с большим интересом, но у них к любопытству примешивалось известное волнение. Эти простодушные уроженцы прованского побережья любили море и не равнодушны были к кораблям, особенно Пескад, который любовался яхтой как истинный знаток.

- Да-а! - мычал Матифу.

- Ого! - вторил ему Пескад.

- Ну что, Пескад?

- Что и говорить, Матифу!

Эти восклицания выражали неподдельный восторг.

К тому времени все работы, связанные с постановкой на якорь, были на «Саварене» уже закончены, паруса убраны и закреплены, такелаж тщательно обтянут, над кормовой палубой натянут тент. Яхта заняла место в глубине гавани, что означало, что она простоит здесь более или менее продолжительное время.

Вечером доктор Антекирт ограничился прогулкой в окрестностях Гравозы. В то время как Силас Торонталь с дочерью возвращались в Рагузу в своем экипаже, поджидавшем их на набережной, а молодой человек, о котором шла речь, брел пешком по длинной аллее, покинув ярмарку, находившуюся в полном разгаре, - доктор Антекирт осматривал порт. Это один из лучших портов побережья, и в тот вечер там находилось немало судов разных национальностей. Затем доктор направился за город и пошел по берегу бухты Омбра-Фиумера, простирающейся на двенадцать лье в глубь материка до устья небольшой речки - Омбры, русло которой все же настолько глубоко, что корабли, даже имеющие большую осадку, могут следовать по ней до подножья Властицких гор. Часам к девяти доктор вернулся на пристань и наблюдал, как в гавань входил большой пароход компании Ллойда, прибывший из Индии, затем доктор вернулся на яхту, спустился в свою каюту, освещенную двумя лампами, и уже не выходил из нее до следующего дня.

Таково было обыкновение доктора, и капитану «Саварены», моряку лет сорока, по имени Нарсос, было приказано не беспокоить хозяина по вечерам и не нарушать его одиночества.

Надо сказать, что не только широкая публика, но и служащие Антекирта и его матросы ничего не знали о прошлом этого человека. Тем не менее они были преданы ему душою и телом. Доктор Антекирт не допускал ни малейшего нарушения дисциплины, но был ко всем добр, не жалел денег и отечески опекал свой экипаж. Поэтому не было матроса, который не мечтал бы состоять в экипаже «Саварены». И доктору никогда не приходилось делать выговора, налагать взыскания и увольнять кого-либо из матросов. Экипаж яхты представлял собою как бы одну семью.

По возвращении доктора были сделаны все приготовления к ночи. На корме и на носу были зажжены фонари, вахтенные встали на свои посты, и на борту яхты воцарилась глубокая тишина.

Доктор Антекирт уселся на широкий диван, стоявший в углу его каюты; на столике лежало несколько газет, купленных лакеем в Гравозе. Доктор рассеянно пробежал их, останавливаясь не столько на серьезных статьях, сколько на происшествиях, прочел сообщения о кораблях, прибывших в порт и ушедших в море, а также о значительных лицах, отправившихся в путешествие или прибывших на свои дачи в окрестности Рагузы. Потом он отложил газеты. Им овладела дремота. Часов в одиннадцать доктор лег в постель, даже не вызвав камердинера. Но он долго не мог заснуть.

И если бы можно было прочесть мысль, особенно занимавшую доктора, то, как это ни странно, ее пришлось бы передать такими словами:

«Кто же тот юноша, который поклонился Силасу Торонталю на набережной?»

На следующее утро, часов в восемь, доктор Антекирт вышел на палубу. Все обещало восхитительную погоду. Солнце позлатило вершины гор, обрамляющих бухту. Тень постепенно покидала порт, скользя по водной глади. Вскоре вся «Саварена» была залита солнцем.

Капитан Нарсос подошел к доктору, чтобы получить очередные распоряжения; доктор поздоровался с ним и дал ему краткие указания.

Немного погодя от яхты отошла шлюпка с четырьмя матросами и старшиной; она направилась к набережной, где ее должны были ждать, как было условлено, Пескад и Матифу.

Великий день, великое событие в бродячей жизни этих двух славных малых, заброшенных судьбою далеко от родины, на несколько сот лье от Прованса, который им так хотелось бы увидеть вновь!

Они уже стояли на набережной. Сбросив наряд, подобающий их ремеслу, они переоделись в сильно поношенное, но опрятное платье и теперь смотрели на яхту и, как накануне, восхищались ею. Настроение у них было прекрасное. Они не только поужинали накануне, по и позавтракали утром. Умопомрачительная роскошь! Она объяснялась небывалым сбором: они заработали сорок два флорина! Но не думайте, пожалуйста, что они все это уже растратили. Нет! Пескад был человек осторожный, аккуратный, предусмотрительный, и приятели были обеспечены по крайней мере дней на десять.