Отец Иоанн (Крестьянкин) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

В это время батюшка начал приобретать славу не просто доброго деятельного пастыря, но прозорливца, человека, наделенного огромной духовной силой. Это следует из показаний священника, служившего с о. Иоанном в одном храме: «О Крестьянкине как о „прозорливом“ „святом“ человеке и „исцелителе“ мне приходилось слышать как от верующих, так и от сослуживцев. Кроме того, я сам видел, как он в церкви села Измайлово в августе месяце 1948 года проделывал какие-то движения с чашей в руке над женщиной средних лет, которая была больна. Своими молитвами он как бы исцелял ее от болезней. <…> Часто в церковь приезжают неизвестные лица и спрашивают, в том числе и у меня: „Где тут батюшка Иван, который бесов изгоняет“. Причем, к Крестьянкину, как к „прозорливому“ неоднократно в 1949 году приезжала неизвестная мне женщина из гор. Ленинграда». Значит, известность батюшки уже вышагнула за пределы Москвы.

Валерий Николаевич Сергеев вспоминал об о. Иоанне, что «за те пять лет, что он прослужил в Измайлове, среди верующего народа всё больше распространялась слава о его абсолютном бессребреничестве, постнических и молитвенных подвигах. Среди прихожан Рождественского храма о нем ходили легенды, иногда, быть может, и вздорные. Так, священники-целибаты были тогда для многих в диковинку, и про отца Иоанна рассказывали, будто бы он кровью подписал клятву умирающей матери никогда не жениться. Подобные слухи (сам слышал) распространяли досужие старухи, сидя на скамейках в церковном дворе». А Александра Баранова запомнила отношение к батюшке измайловских детей: «Дети, которые были тогда, когда он служил в Измайлове, им было 5–7–10 лет, ходили в храм и тоже очень любили батюшку. Не уходили домой, пока не получат благословение, и вечером после всенощной приезжали домой в 11 часов вечера. Теперь некоторые из них, пенсионеры, вспоминают, как они за ним бегали по селу Измайлово, если не получили благословения, и до сего дня называют его „наш батюшка“, хотя с тех пор с ним не встречались, но забыть не могут».

24 февраля 1947 года в приходской жизни произошло горестное событие — в возрасте восьмидесяти трех лет отошел ко Господу старый настоятель храма, о. протоиерей Михаил Преферансов. И вскоре случилось так, что он уже после смерти своей спас о. Иоанна от грозившей ему беды. А было вот что: захотела принять крещение шестилетняя дочка крупных советских чиновников. Как именно она узнала о Таинстве, почему захотела креститься — неизвестно, но стояла на своем маленькая девочка не по-детски осознанно и твердо, и родители не смогли ей отказать. О. Иоанна привезли на квартиру к родителям ночью — днем было опасно. Малышка была одета в белое платье, с белым бантом в волосах; видно было, что ее клонит в сон, но она терпеливо ждала батюшку — и дождалась… Впрочем, ночные тайны родителям не помогли — то ли соседи расстарались, то ли сослуживцы, но началось расследование дела, и нити его неизбежно привели к храму Рождества Христова в Измайлове. Спасло то, что расследователи так и не сумели установить, какой именно священник из храма крестил девочку. Тут-то «вину» на себя и «взял»… покойный о. Михаил: именно к его черномраморному надгробному памятнику, расположенному против алтарной части храма, подвели тех, кто расспрашивал. Мол, крестил недавно скончавшийся батюшка, а с него взятки гладки, на нет и суда нет. Так «дело» было закрыто.

Чуть позже произошел еще один эпизод, который свидетельствовал о том, что имя вроде бы обычного приходского священника с далекой московской окраины приобрело широкую известность в столице. В храме раздался телефонный звонок: скончался брат известного советского деятеля, и его последняя воля — чтобы его отпели по православному обычаю[6]. Выбор пал на храм Рождества Христова и о. Иоанна Крестьянкина. Поздно вечером к храму подъехали автомобили — несколько «побед» и черный ЗИС-110. Гроб с покойным в храм внесли крепкие люди с замкнутыми лицами. Один из них распорядился «кратко» отпеть покойного. Никто из вошедших не осенял себя крестным знамением. Среди приезжих священник узнал и знаменитого брата усопшего.

Но когда о. Иоанн раздал вошедшим поминальные свечи, взяли их все. А потом началась служба. Не «краткая», а полным чином, истовая и вдохновенная. Молодой священник, будто забыв о том, что он не один, молился над усопшим так, словно в гробу лежал его родственник… И лица вошедших постепенно изменились. Из надменных, каменных они стали живыми, разными — растерянными, угнетенными, растроганными, возвышенными, задумчивыми. Когда служба закончилась, к о. Иоанну подошел брат покойного и молча пожал ему руку.

А уже когда священник запирал двери храма, к нему вдруг обернулся один из тех, кто нес гроб, — высокий мужчина лет пятидесяти. И неожиданно горячо прошептал прямо в лицо:

— Батюшка, как мне замолить свои грехи, как снять камень с души? Я ведь когда-то закрывал и разорял храмы…

После краткой паузы батюшка ответил таким же шепотом:

— Сохраните в тайниках души веру в Бога и веру в Его милосердие. И Господь оградит вас в будущем от подобной беды.

…В 1947-м о. Иоанн получил благословение на заочную учебу в Московской Духовной академии. Она была недавно преобразована из Богословского института, открывшегося летом 1944-го, и действовала на территории Новодевичьего монастыря. Многие студенты приходили в аудитории во фронтовых шинелях и гимнастерках. Разброс в возрасте среди них был очень большой — поступали в академию и мужчины под шестьдесят, в основном старые, опытные псаломщики, и восемнадцатилетние юноши.

Занятия в Академии принесли о. Иоанну не только глубокую душевную и духовную радость, но и друзей — не на время учения, а навсегда. Причем среди них были как ровесники батюшки, например, Павел Голубцов (младший брат о. Николая Голубцова, будущий архиепископ Казанский и Марийский Сергий, 1906–1982), так и люди значительно младше его возрастом, родившиеся в начале 1920-х, — хорошо знакомый по общему кругу общения в храме Святого Иоанна Воина Константин Нечаев (будущий митрополит Питирим), Анатолий Мельников (будущий митрополит Ленинградский и Новгородский Антоний, 1924–1986). Все они мечтали о монашестве, все так или иначе были связаны с Троице-Сергиевой лаврой. Выдающийся реставратор церковной живописи Павел Голубцов принял постриг в лавре в апреле 1950-го, Анатолий Мельников — в июле 1950-го, Константин Нечаев — в апреле 1959-го. Рядом с единомышленниками в душе о. Иоанна крепла уверенность в том, что и его рано или поздно всё же обязательно ждет монашеская стезя, что «неудача» в лавре 1946-го была важным уроком смирения и подчинения своей воли воле Господа и всё в его жизни идет так, как и должно.

Вообще тот послевоенный набор академии дал немало ярких имен. Одновременно с о. Иоанном учились доктор