Отец Иоанн (Крестьянкин) - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кругу московских верующих о. Иоанн Соколов считался (и сейчас считается) одним из последних оптинских старцев, о его прозорливости ходили легенды. У о. Иоанна Крестьянкина после знакомства с ним также не возникло никаких сомнений в том, что перед ним — маститый, много повидавший в жизни игумен, и именно в таком качестве батюшка всю жизнь и воспринимал Соколова. На его надгробном памятнике высечены слова «Игумен Оптиной пустыни Иоанн Соколов». Но в действительности И. А. Соколов таковым не являлся. В процессе подготовки статьи «Из опыта изучения биографий братий Оптиной пустыни» (2009) историк Церкви иеромонах Платон (Рожков) изучил большой массив документов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), и пришел к однозначному выводу: ни в одном документе пустыни имя Ивана Александровича Соколова не упоминается и в игуменский сан он никогда не возводился. Более того, из архивных материалов следует, что сам Иван Александрович вовсе не был «подвижником благочестия» и «живым преподобномучеником», которым считал его о. Иоанн…
«Житийный» вариант биографии Ивана Соколова (его можно найти в Интернете и православной печати) гласит, что родился он в сентябре 1874 года в богатой московской семье, получил прекрасное образование (знал четыре языка), благодаря бабушке рано потянулся к монастырской жизни, в 16 лет поступил трудником в Оптину пустынь, затем принял там постриг, стал иеродиаконом, иеромонахом и игуменом. После закрытия пустыни вынужден был скрываться, некоторое время служил в московских храмах, затем трижды арестовывался, много лет провел в ссылках, тюрьмах и психиатрических больницах, где на нем испытывали новейшие лекарства. Согласно другой вариации «жития» И. А. Соколова, в Оптиной пустыни он провел 22 года в качестве трудника, принял тайный монашеский постриг с сохранением имени и в сентябре 1915 года, окончив по 2-му разряду Калужскую духовную семинарию, был определен священником в храм Святых Петра и Павла поселка Дугненский Завод. После 1918 года о. Иоанна выслали с прихода, некоторое время он нелегально скрывался в Москве, а потом начал странническую жизнь. Когда его арестовывали — юродствовал, изображал из себя «абсолютно невежественного, темного деда» (именно так он охарактеризован в одном из протоколов). То есть согласно этой версии, оптинским игуменом он не был, но в священном сане состоял. Стоит заметить, что среди выпускников Калужской духовной семинарии 1915 года Иван Соколов действительно значится.
Но основные данные об «о. Иоанне Соколове», кочующие сейчас из статьи в статью и из книги в книгу, основаны исключительно на немногочисленных свидетельствах его духовных чад. А между тем сохранившиеся архивно-следственные дела Ивана Александровича содержат в себе немало подробностей, которые развенчивают благостный образ непрестанно страдавшего за веру «игумена».
Так, на допросе в 1927 году И. А. Соколов заявил: «Официально монахом или иеромонахом я нигде не был». Из того же протокола следует, что родился он в Москве в 1880 году в семье типографского наборщика; после того, как дом отобрали за долги, до 1925-го жил на квартире, после чего перебрался в подмосковное село Ромашково, где о нем пошла слава как о прозорливце и целителе. В 1927-м Соколова приговорили к трем годам ссылки, откуда он бежал и с конца 1937-го жил с чужим паспортом в деревне Липуниха. Во второй раз его арестовали в 1940 году. Тогда на допросе Иван Александрович пытался выдать себя за некоего «композитора» из Калуги и заявил, что церковь не посещает, ни в каком монастыре не был и священного сана не имел. Вскоре следствие выяснило, что владелец его паспорта, о. протоиерей Георгий Извеков, расстрелян в сентябре 1937-го, а сам «композитор» не знает нотной грамоты, после чего Соколов изменил показания — начал утверждать, что с 1897 по 1924 год находился в Оптиной пустыни, где в 1914-м был возведен в сан игумена. В итоге его осудили на пять лет ссылки в Казахстан. А во время третьего ареста, в 1950 году, Иван Александрович рассказывал о себе уже, что он «в школе учился только два года. Затем был „мальчиком“ в магазине, а с 17-летнего возраста работал дворником в типографии в течение семнадцати лет». Далее следует фраза: «С 32-летнего возраста, по его словам, занимается деятельностью священнослужителя в старообрядческой общине». 11 августа 1950 года Соколова признали невменяемым и определили в психиатрическую больницу.
Заметим, что все три раза И. А. Соколова арестовывали за «антисоветскую деятельность», сводившуюся к тому, что он на частных квартирах раздавал бутылки с целебной водой, масло, предсказывал скорое падение советской власти, а иногда читал акафисты. О том, как формировалась легенда о нем как о священнослужителе, свидетельствуют его собственные показания: «В 1935 г., когда я стоял на паперти в греческой церкви, одна из женщин узнала меня и назвала о. Иоанном. Позже обратил внимание на меня и настоятель греческой церкви о. Иоанн, который, узнав, что есть игумен Оптиной пустыни, пригласил меня ему прислуживать. В большие праздники я помогал о. Иоанну в церкви, как это подобает по канону священнику в алтаре. Таким образом, я служил нештатным священником». Там же приводится свидетельство одной монахини, которая сообщает, что молебнов и прочих служб на дому Соколов не отправлял, да и вообще «у него не было рясы». Зато в 1940 году он постриг двух человек в монахи, причем один из постриженников, 15-летний подросток, в монашестве был наречен… Сережей.
Конечно, встает вопрос: насколько можно доверять протоколам допросов, которые, как известно, нередко фальсифицировались и заполнялись самими следователями?.. По мнению о. Платона (Рожкова), в данном случае речь о фальсификации не идет. «Судя по церковной терминологии, которую Соколов использовал в своих показаниях, его словарному запасу и грамотности в совокупности со всем вышесказанным, есть основания предполагать с большой долей вероятности, что Соколов не имел священного сана и едва ли мог быть монахом, — пишет исследователь. — По нашему мнению, псевдорелигиозная деятельность являлась для него средством к существованию, что оказалось возможным лишь в условиях разоренной церковной жизни, когда Церковь подвергалась гонениям, храмы по большей части закрывались, контроль священноначалия и связь прихожан с ним часто отсутствовали».
Спрашивается, как же о. Иоанн Крестьянкин не разглядел в новом знакомом его темную сторону? О. Платон (Рожков) отвечает на это вполне убедительно: «Нужно учитывать краткость их знакомства и личную доброжелательность мемуариста (о. Иоанна. — В. Б.), не замечавшего ничего худого в других людях. Неизвестно, каким было бы мнение покойного старца, если бы он узнал о закрытых подробностях жизни Соколова, но и в этом случае духовники и
