Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий... - Внутренний СССР

И вдруг стремглав

Бежать пустился. Показалось

Ему, что грозного Царя,

Мгновенно гневом возгоря,

Лицо тихонько обращалось…

В этом фрагменте ключевое слово — “показалось”. Пушкин прямо говорит, что все дальнейшее происходит не наяву, в больном воображении Евгения:

И он по площади пустой

Бежит и слышит за собой -

Как будто грома грохотанье -

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой.

Наступает заключительный акт трагедии: безнадежное бегство “бедного безумца” от видений, созданных и поддерживаемых коллективным бессознательным еврейства, конечным этапом которого может быть только его информационная смерть — закономерный итог разрушения самого библейского эгрегора.

И, озарен луною бледной,

Простерши руку в вышине,

За ним несется Всадник Медный

На звонко скачущем коне;

И во всю ночь безумец бедный

Куда стопы не обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал.

Так впервые “кумир” в поэме обретает название — Медный.

Глава 7. Свежо предание…

Вот и подошло время серьезного разговора о ключевом образе поэмы — Медном Всаднике. Но сначала о внешней стороне образа, который, по нашему мнению, как-то связан с информацией, хранящейся в долговременной генетической памяти самого Пушкина по линии его матери, поскольку её отец (дед поэта) получил от царя Петра (случайно?) имя Ганнибал.

“Завершив все приготовления, Ганнибал выступил в поход. Рассказывали, что уже невдалеке от Ибера он увидел вещий сон. Появился юноша божественной наружности и назвался посланцем Юпитера.

«Я поведу тебя в Италию, — возвестил он Ганнибалу. — следуй за мной, но только не вздумай оборачиваться или глядеть по сторонам».

Ганнибал в испуге повиновался и сперва шел, не озираясь, но мало-помалу свойственное человеку любопытство взяло верх над страхом, и он оглянулся и увидел громадного змея, который полз за ним по пятам, сокрушая лес и кустарник, а за змеем ползла грозовая туча, то и дело раскалывая небо громом.

— Что означает это страшное знамение? — спросил Ганнибал своего проводника.

— Разорение Италии, — услыхал он в ответ. — Но поспешай вперед, ни о чем более не спрашивай и не пытайся заглянуть в будущее.”

Эта легенда приведена римским историком Титом Ливием, давшим первое описание Истории Рима от его основания до 9 года новой эры. В России она стала известна (в пересказе с латинского Симоном Маркишем) в 1994 году, т.е. за 6 лет до конца второго тысячелетия и только после издания части Истории Рима под названием “Карфаген против Рима”.

Примечательно, что посланец Юпитера запрещает Ганнибалу заглядывать в будущее. Способностью же предвидеть будущее обладали, как известно, древнеегипетские жрецы (греческое название — иерофанты, дословно — способные видеть будущее). Амон, Зевс и Юпитер — древнеегипетское, древнегреческое и древнеримское названия одного и того же верховного божества, к созданию культа которого они имели непосредственное отношение. Предупреждение посланца Юпитера Ганнибалу (“не пытайся заглянуть в будущее”) — прямое указание на способность жреческих кланов отстаивать свое монопольное право на знание будущего. Отсюда вытекает их “естественное” право на толкование тех или иных исторических событий в рамках концепции управления, которую они последовательно проводили в жизнь. Так, например, известно, что Плутарх, древнегреческий историк, “по совместительству” был жрецом Дельфийского оракула. Судя по дошедшей до нас легенде, у жречества в далеком прошлом были проблемы, связанные с тем, что “мало-помалу свойственное человеку любопытство” иногда брало верх над страхом — следствием внутренних запретов, налагаемых в обход сознания через подсознание. Иногда это делалось во сне, когда сознание спит, а подсознание, активно обрабатывая информацию, бодрствует.

Информация, ставшая нам доступной благодаря “Медному Всаднику”, позволяет предположить, что в методах наложения запретов на естественные попытки человека “заглянуть в будущее” жречество достигло со временем определенного успеха, поскольку Евгений, в отличие от Ганнибала, уже не пытается заглянуть в будущее и даже не идет, а “обуянный силой черной” стремглав:

Бежит и слышит за собой -

Как будто грома грохотанье -

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой.

История действительно сослагательного наклонения не имеет, однако, чтобы иметь возможность понимать ход истории и достигать поставленных в ней целей, историки должны уметь пользоваться сослагательным наклонением в истории. Вне зависимости от того, действительно ли “вещий сон” Ганнибала имел место или “историк” [78] сочинил нужную для Рима “историю”, главное в ней то, что предсказание посланца Юпитера исполнилось с точностью до наоборот: поход Ганнибала в Италию закончился разорением Карфагена. По существу же это свидетельство того, что жречество Рима в своей мере понимания превосходило не только управленческую элиту Карфагена, к которой принадлежал Ганнибал, но и жреческие структуры Карфагена.

Легенда времен противостояния Рима и Карфагена, как это не покажется странным, имела в России своеобразное продолжение:

“Интересно, что и после смерти Петра фольклор оставляет за ним право радеть о своем городе, заботиться о его благополучии, быть его защитником. Достаточно хорошо известна легенда об ожившей статуе Петра — Медном Всаднике. В 1812 году, когда Петербургу всерьез угрожала опасность наполеоновского вторжения, Александр I распорядился вывезти статую Петра в Вологодскую губернию. Для этого уже были приготовлены специальные баржи и выделены деньги на демонтаж монумента.

В это время некоего капитана Батурина стал преследовать один и тот же сон. Во сне он видит, как статуя Петра оживает, съезжает со своей скалы и направляется в сторону Каменноостровского дворца, где в то время жил император. Александр I выходит навстречу всаднику и слышит обращенные к нему слова Петра: «Молодой человек, до чего ты довел мою Россию! Но пока я на месте, моему городу ничего не угрожает». Затем всадник поворачивает назад, и Александр слышит удаляющееся цоканье бронзовых копыт о мостовую. Сон капитана скоро становится известен императору. Пораженный царь отменяет свое решение об эвакуации статуи. Как известно, сапог наполеоновского солдата не коснулся петербургской земли.”

Александр I, в отличие от Ганнибала, в поход на Францию не собирался и потому, видимо, статуя Петра I явилась во сне не ему, а какому-то малоизвестному капитану Батурину. Можно предположить, что эта легенда была известна и Пушкину. Поэтому Евгению “кумир на бронзовом коне” в первой части поэмы тоже является во сне, но в отличие от Ганнибала бедняк слышит только “грома грохотанье”, а “громадного змея” не видит. Автор газетной публикации фиксирует лишь сумму фактов поразивших его воображение и потому легенда в его понимании — всего лишь “великолепный фольклорный сюжет”:

“Этот великолепный фольклорный сюжет в петербургской истории имел свое продолжение. В годы блокады в Ленинграде родилось поверье. Пока памятники великим полководцам Суворову, Кутузову и Барклаю-де-Толли останутся неукрытыми на своих местах, городу не может угрожать вражеская оккупация. Все девятьсот дней блокады памятники простояли открытыми, и ни один осколок бомбы или снаряда их не коснулся.” [79]

В действительности же “этот великолепный фольклорный сюжет” имел совсем нефольклорное продолжение.

В октябре 1941 года, когда немцы вплотную подошли к Москве, в соответствии с решением правительства об эвакуации основных государственных институтов управления страны, толпы чиновников разных рангов ринулись по всем дорогам вон из столицы. Председатель Совета Обороны СССР И.В.Сталин тоже прибыл на платформу Курского вокзала, но, постояв несколько минут перед вагоном правительственного поезда, молча развернулся, и приказал везти его в Кремль. Он остался на своем посту и враг в город не вошел. Вполне возможно, что в этом поступке Верховного Главнокомандующего сокрыта неосознаваемая причина ненависти к нему либеральной интеллигенции СССР: он поступил неадекватно её ожиданиям. Отсюда, видимо, и рождение прямо противоположного мифа: Сталин де воевал сидя в Кремле по глобусу, а не водил войска, как Ганнибал, в чужие страны.

Но на этом нефольклорное продолжение легенды не завершилось. Более чем полвека спустя, 20 марта 1997 г., за день до 90 летнего юбилея Е.С.Вентцель (литературный псевдоним И.Грекова), “Независимая газета” № 50 познакомила своих читателей с только что вышедшим в свет при содействии издательства “Текст” (г. Москва) романом “Свежо предание” (“но верится с трудом” — продолжение известной поговорки, которое, скорее всего имела в виду И.Грекова, избрав ее начало в качестве названия своего романа). Анонсирующая книгу статья И.Зотова называлась по аналогии с широко известным учебником Е.С. Вентцель “Теория вероятностей”. Так мы узнали, что в архиве писателя 35 лет пролежала рукопись, судя по содержанию, во многом автобиографичного характера. Об этом же говорит и посвящение, которым И.Грекова предварила роман: “Памяти моего сына Михаила Дмитриевича Вентцеля”. Из статьи мы узнали, что: