Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий... - Внутренний СССР

Восприятие Евгением вероятности гибели части вида “человек разумный” с признаками животного типа психики в виде грозного предостережения Свыше о завершении миссии еврейства в качестве активного зомби послепотопной цивилизации, на какое-то время перед самоликвидацией “проясняет в нем страшно мысли” и в одно мгновение позволяет всплыть из глубин подсознания на уровень сознания всему тому, что мертвым грузом лежало в его долговременной генетической памяти и давило ту информационную поддержку, которая ему и требовалась для выхода из стрессовой ситуации.

Евгений вздрогнул. Прояснились

В нем страшно мысли. Он узнал

И место, где потоп играл,

Где волны хищные толпились,

Бунтуя злобно вкруг него,

И львов, и площадь, и того,

Кто неподвижно возвышался

Во мраке медною главой,

Того, чьей волей роковой

Под морем город основался…

В этом кратком фрагменте, заканчивающимся многоточием, открывается грандиозная картина начала (когда от потопа “спаслись и люди и скоты”), становления (под незримым контролем ”львов сторожевых”) и надвигающегося конца периода формирования библейской цивилизации, вошедшей во все эзотерические учения под названием эпохи “Рыб”, информационные потоки которой (воды), должны смениться Новой Водой эпохи “Водолея”.

Итак, снова загадка, скрытая умолчанием. На этот раз вопрос встает прямо: почему “под морем”, а не у моря “город основался”? Может показаться: ну какая разница и стоит ли над этим ломать голову? Стоит, потому что таким, внешне вызывающим алогизмом, показывается отсутствие каких либо случайностей в творчестве Пушкина.

“Историю Парголова, а это обширная территория от Поклонной горы — через цепь Суздальских озер и далее на Север, многие годы изучает краевед Г.И.Волков — крупнейший знаток этих мистических мест. Волков поясняет, что гряда возвышенностей от Поклонной горы к Старому Парнасу есть ни что иное, как бывшая береговая линия Древнебалтийского моря, которое называлось Литориновое море, и холмы парголовские представляли собой береговой уступ этого моря. Постепенно море стало отступать, уходить с этих мест. Современное Балтийское море и Ладожское озеро — это остатки от того Древнебалтийского моря. Позже, когда море ушло, образовалась протока, которую стали называть Невой, то есть Новой Водой.” — Из доклада И.Волкова, опубликованного к 250-летию Шуваловского парка в Санкт-Петербургской “Спортивной газете” №24(63) 1996 г.

Мы не можем с достоверностью судить о том владел ли Пушкин данной информацией или нет. Важно другое: И.Волков в своих изысканиях по истории мест основания Санкт-Петербурга [77], дает не только убедительные доказательства правильности пушкинского выражения “под морем город основался”, (т.е. под бывшим морем) но, раскрывая содержательную сторону имени реки (Новая Вода), на берегах которой происходят события, описанные в “Медном Всаднике”, дает основание для раскрытия мистической связи содержания поэмы с Новой (или Иной) водой из суфийской притчи “Когда меняются воды”. Другими словами, фраза пушкинского Предисловия: “Происшествия, описанные в сей повести, основаны на истине”, обретает содержание второго смыслового ряда, поскольку истины “вообще” не бывает в том смысле, что истина всегда конкретна.

“Интеллектуализм имеет дело с осязаемыми вещами, а суфизм с — внутренними, и с теми, которые поддаются восприятию. В то время как наука и схоластицизм постоянно сужают свои рамки в стремлении заниматься все более узкими областями изучения, суфизм продолжает расширять их, охватывая собой все более обширные границы великой, лежащей в основе всего истины, где бы он ни находил её.” — Идрис Шах, “Суфизм”, Москва 1994 г. с. 157.

Истина всегда конкретна с точки зрения меры пространства и времени. Изменение направления течения Невы под воздействием сильного западного ветра, как художественный образ качественно нового, неизвестного во времена написания поэмы явления (изменения соотношений эталонных частот биологического и социального времени), конечно не мог быть использован Пушкиным осознанно. Но присутствие второго смыслового ряда в поэме никто не отрицает, поскольку именно в нем, по всеобщему признанию прежних исследователей, особая притягательность пушкинских творений для современного и будущего читателя. Мы не настаиваем на истине в последней инстанции, но предлагаем наш вариант раскрытия второго смыслового ряда данного образа применительно к современной нам мере понимания общего хода вещей по главному критерию раскрытия смысла всего произведения — сохранению его целостности, в том числе и как иносказания.

Из дальнейшего текста можно понять, что психика еврейства не выдержала диалога с коллективным бессознательным библейского эгрегора и, как следствие их антагонизмов, породила новые, неразрешимые вопросы.

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне какой огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

О мощный властелин Судьбы!

Не так ли ты над самой бездной,

На высоте, уздой железной

Россию поднял на дыбы?

О том, что “безумец бедный” на самом деле имел дело не с царем Петром и не с Богом, а с собственным, не осознаваемым им порождением индивидуальной и коллективной психики при смене многих поколений евреев, замкнутых “часовыми-левитами” на библейский эгрегор, видно не только из текста поэмы, но также из одной единственной иллюстрации к ней, сделанной самим поэтом в период её написания.

????

Рис. 5. “Медный Всадник” без Петра (всадник-невидимка). Рисунок А. С. Пушкина.

Чернила.

Взят из ПСС А.С.Пушкина, Изд. 1996г., т. 18.

Как видно из рисунка, он почти в точности повторяет ставшей хрестоматийной копию известного шедевра Фальконе, за исключением того, что фигура “Всадника” на нем отсутствует. Всадник-невидимка (образ глобального надиудейского предиктора, осуществляющего управление через подконтрольный ему библейский эгрегор), оседлавший коня (символ многонациональной российской толпы), по нашему мнению есть наиболее яркий (поданый иносказательно) пример выражения поэтом в художественной (внелексической) форме столь сложной для описания в лексических формах “царской информации”, недоступной пониманию не только для современников Пушкина, но и тех, кто уже живет и действует в качественно ином информационном состоянии.

На рисунке, в отличие от оригинала, есть седло, но оно лишено стремени. Отсутствие стремени — предуказатель на то, что библейский эгрегор и глобальный надиудейский предиктор не имеют опоры в коллективном бессознательном народов России, т.е. чужды их изначально целостному мировоззрению, что предполагает неустойчивость как самого эгрегора, так и его информационной основы — еврейства.

А теперь по тексту:

Кругом подножия кумира

Безумец бедный обошел

И взоры дикие навел

На лик державца полумира.

Бог един, а веры (религиозные конфессии, рисующие верующим каждая в меру своего понимания субъективный образ Божий) — разные. Можно условно признать, что “державность” библейского эгрегора, вобравшего в себя вместе с иудаизмом разновидности всех христианских сект и церквей (в том числе и православную), по крайней мере во времена Пушкина, действительно распространялась на половину населения земного шара. Что касается “державца” Российской империи, то даже во времена Александра II, когда России еще принадлежала Аляска, её территория, не говоря уж о численности населения, составляла лишь одну шестую часть суши.

Безконфликтный диалог сознания Евгения с собственным подсознанием и коллективным бессознательным, “чудотворно” выстроенным за три тысячелетия неосознаваемого еврейством рабства (воспринимаемого им, однако, в качестве “особенной” свободы), для психики отдельно взятого еврея, “обуянного силой черной”, непосилен, и Пушкин точно описывает подобное состояние, близкое к суициду.

Стеснилась грудь его. Чело

К решетке хладной прилегло,

Глаза подернулись туманом,

По сердцу пламень пробежал,

Вскипела кровь. Он мрачен стал

Пред горделивым истуканом

И, зубы стиснув, пальцы сжав,

Как обуянный силой черной,

“Добро, строитель чудотворный! -

Шепнул он злобно задрожав, -

Ужо тебе!…”

“Обуянный силой черной” собственного порождения животных инстинктов, их продолжений в культуру и зомбирующих программ, заложником которых стал его разум, еврейство оказалось не в состоянии избавиться от атавизмов матриархата (единственное ведет родословную по материнской линии). Поэтому в тексте есть “чело”, но нет “вечности”. Прильнув к хладной решетке герметизма, Евгений оказался неспособным воспринять “новую воду” ни до, ни после “смены вод”, которой в конце ХХ столетия охвачено все человечество, и потому может лишь шептать самому себе “злобно дрожа” что-то нечленораздельное и бежать, сломя голову, от безумных видений, создаваемых собственным больным воображением.