Весь мир – театр. А люди?.. (СИ) - Лариса Чайка

Старикашка скоро понял, что у него ничего не получается, и тогда наши договоренности стали продвигаться быстрее. Ни я, ни он, ни словом не обмолвились про это досадное недоразумение. Это была красивая шахматная партия, разыгранная пока вничью. Время покажет, кто выиграл, а кто проиграл.

Договорились о небезвозмездной помощи со стороны «старого таракана», в его лице, «бледной немочи», то есть мне. Каждую его услугу я обязалась оплачивать своими векселями, договорились и о расценках, но, так как сумма его долга была внушительной, кредит у меня был большой. Как только сумма уровняется, я отдаю Деми его векселя, а он мне мои. Тут тоже мог быть подвох, но я старалась об этом не думать. Главное условие, которое я поставила старому таракану — молчать обо мне. Никому и ничего.

Отдельным пунктом шла информация о действиях графа ле Мор. Деми мог давать мне ее по своему усмотрению в виде подсказок («Так интереснее будет за вами наблюдать», — заявил он мне). Здесь расценки зависели от важности оной, он объявлял сумму, и мне было решать — покупать сведения или нет. «Я впервые пытаюсь действовать честно, — важно заявил он мне, — самому интересно — выдержу или нет играть по правилам».

Первую порцию «Чар» я получила. Это была стеклянная колба с сиреневой жидкостью, действия которой хватало на три-четыре часа, если сильно выкладываться, и на пять-шесть, если применение средненькое.

— Мне мало одной порции, — возмутилась я.

— Вам будут приносить на дом по первому требованию, не переживайте. Цену вы знаете: вы — вексель, вам — «Чары».

Деми хохотнул:

— Не переусердствуйте. «Чары» — искусственное создание. Эффект, конечно, будет, но это как с кровью — одна подходит, другая — нет. Откат может быть чрезвычайно сильным. Советую, как можно скорее разобраться с Источником, иначе угробите здоровье-то. Употреблять можно только по склянке в день, каждый день тоже не желательно, необходимо делать перерыв.

Он дал необходимые инструкции. Хотелось бы верить, что все образуется.

***

Первый раз пить «Чары» было страшно. Но сегодня я должна была съездить в театр и отыграть спектакль. Жаль, если это будет в последний раз в моей жизни. Я осталась совершенно одна, к чему приведут мои действия, я не знала. Верить Деми не могла. Он будет со мной, пока это ему выгодно, при первой же моей неудаче, он снова предаст меня.

Я вспомнила тетю. Мне было больно даже думать о ней. Как я могла не видеть очевидного? А что я должна была видеть? До этой ситуации тетя не давала мне повода подозревать ее в чем-либо. Я любила ее, я доверяла ей, вся моя жизнь была ей известна.

Я задумалась: если бы даже папенька рассказал мне историю теткиной любви к нему, вряд ли бы я поменяла свое отношение к любимой родственнице. Мне кажется, наоборот — эта история переполняла меня сочувствием и щемящей жалостью к вероломной родственнице.

А вот Вернер — мерзавец! Ловко он меня переиграл! Все было задумано давно. Неужели он убил Хельмута? Вот это уже не шутки. Хладнокровный, расчетливый подлец! Даже не хочу знать, что там такого сделала с ним принцесса Лари, не убила же, в конце концов, и силы не отняла. Ох, уж эта мужская глупость, которую гордостью язык не поворачивается назвать!

Деми тоже — тот еще фрукт, урюк сушеный! Какие такие дела были у него с папенькой? Если отец работал на корону, что у них могло быть общего? И еще меня занимал Главный Советник лэ Вель.

Герцог был фигурой таинственной. Все знали, что он есть и, в то же время, никто его не видел. Как же мне повидаться с ним? Идти во дворец? Писать письмо на высочайшее имя? Сегодня, в разговоре с Деми, я блефовала. Помогло. А если надо будет все-таки обратиться, где же мне его искать? Поставлю это в первоочередной список своих дел. А сейчас, в театр.

Выпила «Чары», села в кресло, стала ждать. Через пять минут почувствовала необыкновенный подъем: голова перестала кружиться, тело наполнилось будоражащей энергией. Ого! Вот это эффект! Интересно, надолго ли хватит?

Взяла нужные вещи в саквояж и поехала с Джимом в театр. В карете переоделась, накинула личину, прислушалась к себе: чувствовала себя великолепно!

По приезду в театр, я сразу поднялась в кабинет господина Рихтера. Было невыносимо стыдно за этот разговор, но сославшись на плохое самочувствие, попросила у него отпуск на месяц.

Директор не ожидал такого быстрого ухода первой примы. Было приятно слышать сетования и похвалы в свой адрес, обещания увеличить гонорар, но я стояла на своем. В один из моментов господин директор пытался даже повесить на меня неустойку за срыв спектаклей, на что я просто рассмеялась ему в лицо, напомнив, что контракт он не удосужился со мною подписать.

Потом в мой адрес полетели угрозы оповестить все театры о моей некомпетентности, что меня также не проняло. И в финале разговора, хитрый лис пустил слезу в голосе и дал-таки мне отпуск, с условием, что через месяц, я приду в его театр, мы сразу же подпишем контракт, и у меня будут все главные роли. На том и порешили.

Я пошла в свою гримерку. По дороге решила зайти к Аманде и Беллин. Они встретили меня, как родную. Обеим было интересно, что сегодня будет новенького? Я растерялась, не зная, что им сказать. За всеми этими событиями, я совсем забыла о нашем сценическом противостоянии с Родстером.

Сейчас мне показалось это таким детским и наивным, что я расхохоталась и сказала кумушкам, что сегодня решила сделать Финку подарок и не выпячиваться. Аманда понимающе покивала, а Беллин стала убеждать меня не блажить, а усилить первый вариант.

— Хочешь, я сделаю тебе сегодня свой грим? Времени, правда, перед финалом будет немного, но постараюсь успеть.

— Нет, Беллин, спасибо. Я в последнее время неважно себя чувствую и хотела предупредить вас, что на месяц взяла отпуск у господина Рихтера, хочу поехать на воды, — мне было стыдно врать этим женщинам, но и раскрыть себя я не могла.

Скомкано попрощавшись, я удалилась в свою гримерку, села в любимое кресло и сосредоточилась. Представила беспокойный огонь, яркие всполохи отражали мои внутренние страхи, они захлестывали меня, выжигая все внутри. Я начала гасить этот огонь: вот он стал меньше, еще меньше, еще. Вот в моей руке красная, переливающаяся огненными всполохами, роза. Беру ее, ставлю в белую вазу с