Жернова. Книга 1 - Вик Росс

Вдоль берега были сооружены огромные бассейны с многоуровневыми вышками, опускающимися решетками и другими конструкциями. Повсюду мелькали слуги и порхи. Одни убирали и разравнивали площадки, чистили бассейны, другие везли тачки с песком и галькой, тащили носилки с тренировочным оружием, на третьих была возложена обязанность проверять и регулировать устройства и механизмы.

Бренн отвлекся, разглядывая суету на Скотном дворе, но тут в уши опять вонзился страшный вопль урхуд с женской площадки… Перед глазами внезапно поплыл кровавый морок, и он увидел, как в этом мороке сучит ногами насаженный на кол толстяк Сирос. И как лицо невиновного пекаря дрожит, течет и смазывается, неумолимо превращаясь в лицо настоящего убийцы — в его лицо…

Резкий свист. Порхи в шеренгах вытянулись и застыли — к первому Загону направлялся Хис Яппар, ко второму — воспитатель Арбай — низкорослый узкоглазый старик с длинными жилистыми руками, перевитыми бугристыми венами. За каждым шли пятеро надсмотрщиков. — Разминка! — объявил Шило, и дрессировка началась.

***

Два часа выматывающей разминки дались Бренну тяжело. Для начала их погнали по рыхлому песку, постепенно заставляя наращивать скорость. Мышцы голеней, непривычные к долгому бегу по сыпучей поверхности, заныли спустя минут десять, если не раньше. Затем дистанцию между парнями увеличили, и бег стал чередоваться с кувырками. Свежакам, которых привели в Загон последними, было велено повторять все действия за бегущими впереди них… Они сбивались, спотыкались чаще, чем другие, и спина Бренна, как и других новиков, быстро покрылась следами от ударов плети. По хлопку Яппара все остановились, тяжело дыша.

— Пятьдесят отжиманий! — приказал он. Порхи упали на песок, отжимаясь в темпе, который задавал Шило, хлопая ладонью по маленькому барабану, висящему на поясе. Пятьдесят — это много, и Бренн несколько раз коснулся животом песка, получая удары от надсмотрщика, который таким способом наказывал неумех и слабаков за промашки.

Закончив отжиматься, Бренн сел на песок, тяжело дыша, тупо глядя перед собой и ничего не видя. Он справляется. Пока справляется. Лишь за счет того, что несколько лет работает с молотом и мехами. Вернее — работал. В той — прежней жизни, которая существовала еще вчера. Нет-нет, она существует и сегодня, причем совсем рядом — за каменными стенами Казаросса. Просто его, Бренна, в этой жизни уже нет. Его вытряхнули из нее, как гнилую картошку из мешка. И так случилось, что путь сюда — на Скотный двор — оказался стремительным, как укус гадюки, а обратная дорога теряется во мгле, превращаясь в туманный след, уводящий в никуда…

Он вздрогнул от хрипа задыхающегося свежака из группы старика Арбая. Руки парня подогнулись на третьем десятке счета — не помогла даже плеть. Таких, как он, — не справившихся с заданием, — было больше трети. Сапог воспитателя в качестве наказания давил на затылок парня, вжимая его лицом в песок, пока тот не стал хрипеть. — Жри песок, сука, жри песок! — измывался над свежаком старик Арбай, велев надсмотрщикам также наказать и остальных неудачников.

Пять минут всем дали на откашливание и возможность напиться из ведер, принесенных слугами. — Не хлебай так много, — остановил Микко жадно глотающего Бренна, — иначе потом совсем хреново будет… Я уж на себе испытал… Не боись — воду еще несколько раз принесут …

Бренн заставил себя оторваться от вожделенной прохладной влаги, и покосился на синеглазого. С добротой в этом мире не густо, но непохоже, что за заботой Микко скрывается корысть, — что можно взять с таких же, как и он сам… Хотя, нет — все не так. Бывает и зависти нет, потому что завидовать нечему, но ведь тот же Коста возненавидел Бренна сразу, ни за что, без всякой причины, просто потому, что он посмел вякать и сопротивляться его власти… Получается, что ненависть всегда найдет причину, если она живет в сердце…

Когда порхи отдышались, их заставили прыгать — бесконечно долго прыгать на рыхлом песке с колен, с корточек, вскакивать прыжком из положения лежа на животе и на спине. Становилось все жарче, а проклятое солнце даже не добралось до зенита. Дрессировка продолжалась, и теперь, как цирковые зверюшки, они с разбега прыгали через широкий обруч, приземляясь на руки с кувырком на смесь гальки и колючего базальта. Напряженно следя за тем, как ловко прыгают более опытные свежаки, Бренн старался запоминать все их движения. Вот гибкий, жилистый Гайр рыбкой пролетел через обруч, спружинил на руках, погасив силу удара, и замедлился, кувырнувшись через плечо… Сначала Бренн не понял, почему тот делает именно так, но присмотревшись, увидел, что Гайр, прокатившись по дуге от лопатки до ягодицы, не коснулся колючего крошева ни позвоночником, ни крестцом, оберегая их от повреждений.

Разбежавшись и сильно оттолкнувшись, Бренн пролетел через обруч, не задев его, но приземление на руки вышло жестким — он не смог ни угадать силу удара, приходящегося на ладони, ни смягчить его. Потому кувырок вообще не получился, и он проехался по шершавым камням, ободрав локти и спину. К его облегчению — не он один, многие из «старожил» также обзавелись ссадинами, а свежак Бакир выбил плечо. От боли он стонал и морщился, глядя на торчащую вбок руку, но вместо сочувствия получил десять ударов плетью за неуклюжесть. Только после воспитательной порки Яппар позволил надсмотрщику вправить бедолаге руку и прибинтовать предплечье. Но даже увечье не спасло Бакира от дрессировки — Шило приказал ему выполнять задания наравне со всеми, кроме тех, где нужна левая рука.

***

Разбитые локти и колени страшно ныли, но эта боль отвлекала Бренна от другой — постоянной грызущей боли, которая поселилась под ложечкой, где у человека находится его суть. Бренн знал это точно — именно там всегда сверлило и грызло, когда на него обрушивалось отчаянье, страх или тоска…

Растяжка «штагом» оказалась той еще пыткой. По приказу воспитателя Гайр показал свежакам, чего конкретно они должны добиться. Сначала он быстро сел так, что вытянутые напряженные ноги образовали прямую линию, подобную жесткому стальному тросу — штагу. Затем староста подошел к двум каменным опорам на уровне колена и, опершись ладонями о песок, сел в «штаг», опираясь на опоры лишь пятками, и провиснув задницей почти до земли. Так, и даже еще лучше, умела делать лишь гибкая, как каучук, Лея — нежная девушка-змея из театра дядюшки Гримара… А теперь змеей должен стать Бренн, — изворачиваться, ползать, немыслимым образом скручиваться, и выживать…