Нострадамус - Мишель Зевако

Они двигались медленно, с трудом, под яростным ливнем, продуваемые насквозь ледяным ветром, в потемках. Порой молодой всадник внезапно останавливался и, навострив уши, поворачивал голову в сторону Мелена. Но слышны были только шум дождя да жалобный скрип деревьев, раскачивавшихся под порывами ветра. Тогда юноша говорил:

— Нет, нас не преследуют. Хотя — кому бы? Ведь тот человек выехал из Мелена еще раньше нас… Поехали вперед!

— Поехали, поехали… — ворчал раненый. — Вперед — к смерти! Вот и наступил последний этап…

— Мужайся, ей-богу! Мужайся, черт тебя побери!

Умирающий нашел в себе силы улыбнуться спутнику с горделивым восхищением и прохрипел:

— С таким же успехом можно сдохнуть и здесь, как на куче соломы… Езжай один, мой мальчик! Оставь меня… Хотя… хотя мне кое-что надо сказать тебе…

Молодой человек, ничего не ответив, выпрямился в седле, привстал в стременах и бросил в ночь растерянный взгляд.

— Свет! Там свет! — вдруг радостно закричал он, и голос его перекрыл дикий вой ветра.

— Свет? Где? — пробормотал раненый.

— Прямо перед нами. До него едва ли наберется и четверть лье! Вперед! Вперед!

Небесные хляби разверзлись еще шире: ливень усилился. Отдельные порывы ветра сменились настоящей бурей.

— Конец, — хрипло сказал старик, шатаясь в седле. — Это конец. Я не доеду. Что за удар, разрази меня бог, что за удар в грудь! С каким дьяволом мы имели дело? И это же мне самому в недобрый час пришло в голову напасть на этого путешественника из Мелена! Вот уж поистине: черт нашептал!

Молодой человек вздрогнул.

— Да, сам черт нашептал! — все так же хрипло повторил раненый. — Мы могли бы напасть на сотню других толстосумов и запросто облегчить их карманы! Так нет! Именно на этого незнакомца пал мой выбор!

— Замолчи! Замолчи! — шептал его юный спутник.

— Мы могли бы спокойно добраться до Парижа, — не унимался старик, которого явно посетило какое-то странное вдохновение. — И все бы там было, что надо: и кров, и пища, и все остальное… Нет, черт меня попутал: давай остановимся в Мелене! Надо же мне было прельститься богатством незнакомого путешественника!

— Замолчи! Замолчи! — уже в отчаянии повторил молодой человек.

— Что за удар, кровь Христова! Он продырявил меня насквозь! Вот это рука! Вот это жестокость! Вот это хладнокровный убийца! Да ведь ты сам, мой львенок, ты сам отступил перед ним!

Юный всадник скрипнул зубами и пробормотал проклятие, которое, впрочем, тут же унесло очередным порывом ветра.

— Отступил! Да! Да! Я отступил! Я! Это правда! Это случилось со мной! Я, я отступил! Я, для которого лучше умереть, чем отступить! И даже если бы позади меня разверзлась пропасть, я все равно отступил бы! А как он заставил меня отступить? О, это была какая-то адская сила! Было от чего прийти в бешенство! Ему оказалось достаточно протянуть ко мне руку, только дотронуться до моего лба своим чертовым пальцем — и я отступил! Я отступил! Я отступил!

— Ладно, успокойся! — усмехнулся раненый. — Что поделаешь, в конце концов…

— Что «в конце концов»?! — закричал его молодой спутник. — Что?! Договаривай!

— Ну, хорошо, — дрожа и осеняя себя крестным знамением, ответил старик. — В конце концов, от тебя тут ничего не зависело. Этот неизвестный — наверняка посланец самого Сатаны! Ты заметил, как сверкали его глаза? Заметил, какое бледное у него лицо, такое, будто он мертвец, вышедший из могилы? Заметил? А ты расслышал его имя — какое-то турецкое или языческое, слышал, как его назвал тот, что был с ним?

— Нет… Не слышал…

— Но я-то слышал!

— Ну, и как же его кличут?

— Он его назвал… назвал… Погоди… Как же он его назвал? Ах, черт побери, я забыл!

— Забыл, так вспомни! — взорвался юноша. — Адом тебя заклинаю, вспомни! Да будь он хоть кто, человек или сам дьявол, этот выродок, который тебя смертельно ранил, а меня заставил отступить… Меня! Отступить первый раз в жизни… Да будь он хоть кто, я хочу его найти, понимаешь? Я хочу зарезать эту сволочь своими собственными руками и швырнуть его печенку собакам! Вспомни сейчас же, говорю тебе!

— Как же его зовут? — бормотал раненый. — Погоди… Сейчас… Ох! Кажется, вспомнил! Вроде бы тот, что был с ним, назвал его… назвал его… Вот! НОСТРАДАМУСОМ!

Этот раненый, который находился уже на пороге смерти, был Брабан-Брабантец.

А его молодой спутник был, конечно же, Руаяль де Боревер…

III. Харчевня «Три журавля»

На краю дороги, зарастающей травой летом, утопающей в грязи зимой и ухабистой во все сезоны, стояла одинокая харчевня, сложенная из битого серого камня. По стене жалкого домишки к чердаку шла наружная лестница. Над убогим крыльцом висела раскрашенная неумелой рукой, а сейчас еще и полустершаяся от времени вывеска: три задумчивых журавля на берегу пруда.

Откроем запертую на висячий замок, закрытую на задвижку, да еще и снабженную в качестве дополнительного засова прочной железной полосой с рычажком дверь — и вот мы в просторной, плохо освещенной комнате, пустоту которой никак не могут заполнить несколько расшатанных столов с запятнанными вином столешницами. Один из них в тот вечер, о котором пойдет наш рассказ, подтащила поближе к камину четверка сурового вида мужчин. И вот теперь они сидели вокруг, беседуя, попивая винцо и закусывая чем бог послал.

Вид у них был одновременно плачевный и пугающий: зверские физиономии, правда, с выражением зверей, скорее загнанных, чем вышедших на охоту; длинные шпаги на боку; засунутые за пояс острые кинжалы без ножен…

— Ну и погодка, господа, ну и ненастье! — сказал Тринкмаль.

— Можно подумать, Гаронна решила выйти из берегов, чтобы окропить нас своими водами! — добавил Страпафар.

— Натчинаецца вземирный потоп, — заметил Корподьябль.

— Та. Тоштиг обьять бажол… — отозвался Буракан.

Тринкмаль был парижанином, внешне похожим на злобную крысу, но на деле — хитрой лисой, лицемером, умеющим быть слащавым до елейности. Папашей Страпафара был испанец, но на самом деле он родился то ли в Лангедоке, то ли в Гаскони, то ли в Провансе, бродяга и сам толком не знал, откуда он родом, потому что появился на белый свет где-то на большой дороге, когда его родители совершали очередной переход неизвестно откуда неизвестно куда. Пьемонтец Корподьябль физически и нравственно был вылитый голодный волк. Буракан сначала перебежал из войска Карла V, а потом дезертировал из французской армии. Мощный и глупый, как бульдог, он обладал такими же, как у этой собаки, железными челюстями. Оба последних говорили с чудовищным акцентом, который мы попытались воспроизвести выше, но от которого решили отказаться в дальнейшем рассказе, чтобы не затруднять чтения.