Нострадамус - Мишель Зевако

— Вот! — сказал бандит.

И бросил на Нострадамуса кровожадный взгляд.

— Оставляю вам этот кинжал, — продолжал он хрипло. — Заберу его, чтобы убить вас, когда придет время. Прощайте. Поскольку нам нужно будет свидеться, приходите во Двор Чудес и спросите там, кто храбрее всех, кому нет равных в Птит-Фламб, кто ловчее орудует шпагой, кого великий прево, сам мессир де Роншероль, поклялся поймать собственноручно… Всякий назовет меня!

При имени Роншероля Нострадамус содрогнулся.

— Отлично, — произнес он сурово, и голос его прозвучал, как бьющий тревогу набат. — Так как же твое имя?

— Руаяль де Боревер! — гордо ответил молодой человек.

И вышел. Вернувшись к себе в комнату, он приблизился к телу Брабана, взял его руку.

— Можешь спать спокойно, — тихо сказал он. — Все решено. Я поклялся, что этот человек умрет от моей руки. Но поскольку ты не успел сказать мне то, что собирался, прежде чем уйти, и поскольку он знает то, что ты сам собирался сказать мне, придется немножко потерпеть…

В эту минуту за окном пронзительно заверещал свисток. Руаяль вздрогнул.

Нострадамус загасил факел и уселся на стоящий рядом с открытым сундуком табурет, облокотившись на стол. По его телу пробегала судорога. Ужасные, дикие проклятия рождались в его душе и готовы были сорваться с губ. Он тщетно старался успокоиться.

«Сын Мари… — думал он. — Значит, этот юный негодяй — ребенок той, кого я так нежно любил, и именно его Судьба послала мне на пути, чтобы он послужил орудием мести… Именно сына Мари я должен уничтожить, разгромить, именно его я приговариваю к самой страшной судьбе, и именно его я принимаю как орудие, посланное мне высшими силами!

Но поскольку он оказался сыном Мари, мое жалкое человеческое сердце взбунтовалось… Нет-нет, долой слабость! Никакой слабости, как сказал только что этот старый разбойник… Никакого снисхождения, никакой пощады сыну Мари! Потому что этот юноша, этот ребенок — Всемогущий Господь! Бог справедливого отмщения! Помоги мне! — потому что этот ребенок, посланный мне судьбой, — сын Генриха II, короля Франции!»

Тот же самый свисток, который заставил вздрогнуть Руаяля де Боревера, помешал раздумьям Нострадамуса, вырвал его из мира грез. Он встал, вышел на лестничную площадку, перегнулся через перила и увидел, как Боревер спускается в общий зал.

V. Дочь великого прево

Услышав свисток, четыре бандита, сидевшие за столом у очага, вскочили. Трактирщик помчался отпирать.

— Та-ак… Подходит время разрабатывать план атаки, — сказал Тринкмаль.

— Рогсо Dio! — выругался Корподьябль. — Не хватил ли он через край, этот юнец Сент-Андре? Это надо же — похитить дочь мессира де Роншероля, парижского великого прево, начальника над всеми караулами!

— Господа, — вновь заговорил Тринкмаль, — я нашел решение: пусть Руаяль идет с нами… Что скажете насчет этого? Клянусь святым Панкратием, кто родился в Париже, тому не откажешь в здравом смысле!

Его предложение было встречено радостными восклицаниями собратьев. И бравые ребята тут же решили отправиться к Бореверу, чтобы уладить дело.

Но они не успели дойти до лестницы, ведущей наверх, а тот, о ком только что говорили, уже показался на ней.

— Легок на помине! — кланяясь, перешептывались они.

— Ладно, парни, я прощаю вас, — произнес Боревер.

Что он им прощал? Выяснять не было времени. Потому что в тот самый момент, когда в комнату вошел Руаяль, туда же с улицы ворвался молодой человек с криком:

— Вы готовы? Мой гонец предупредил меня, что она проедет здесь через двадцать минут: он видел карету на окраине Мелена. В дорогу! Я сам расставлю вас по постам.

Новоприбывший был юношей лет двадцати, бледным, с тонкими губами и резкими чертами лица. Взгляд его блуждал. Он явно не мог, а может, и не очень хотел скрыть, насколько взволнован.

— Монсеньор, — сказал ему Тринкмаль, — мы подумали и решили, что дело, которое вы нам предлагаете, противоречит всем заветам Господа нашего Иисуса Христа!

Молодой человек побледнел еще больше и поглядел в сторону двери, но Буракан уже стоял там, перед единственным выходом наружу, со шпагой наготове. Юноша, которого охватило бешенство, явно не знал, что делать дальше.

— Эй! — пришел ему на помощь Страпафар. — Не отчаивайтесь! Ваше отчаяние надрывает мне сердце… Понимаете, мы с удовольствием украдем для вас вашу возлюбленную, вашу птичку, но нам бы хотелось, чтобы в этом участвовал наш капитан.

— Ваш капитан?!

— Ну да. Знаменитый Руаяль де Боревер — вот он перед вами, весь из плоти и крови! — подтвердил Тринкмаль. — Капитан, а это весьма любезный сеньор, мессир Ролан де Сент-Андре, сын господина Жака д'Альбона де Сент-Андре… Он намерен похитить одну девицу: дочку нашего достопочтенного прево…

— Понятно, — перебил разбойника Сент-Андре. — Что ж, вас будет пятеро вместо четверых. Так даже лучше. А вы согласны помочь мне сегодня вашей шпагой? — спросил он, обращаясь к Бореверу.

— Зависит от цены, которую вы предложите, — холодно ответил тот.

— Я обещал вашим товарищам сто экю.

— Черт побери, но с тех пор, как в этом участвую я, цена должна удвоиться! — проворчал Руаяль, сверкая глазами. — И давайте договоримся сразу. Деньги вперед. Руководить предприятием буду я, я один. Вы останетесь здесь, будете отдыхать в уголке у огня… Я сам приведу к вам девчонку. Иначе не стану и браться за это дело. Идет?

Сент-Андре бросил на бандита убийственный взгляд. Руаяль спокойно пожал плечами: не хотите — как хотите. «Заказчику» ничего не оставалось, как, расстегнув свой промокший насквозь плащ, достать из-за пазухи увесистый мешочек с золотыми монетами. Затем он высыпал на стол содержимое и стал лихорадочно пересчитывать деньги. Их оказалось двести пятнадцать экю. Сент-Андре отодвинул от себя требуемую сумму, и Руаяль по-прежнему спокойно забрал все деньги, проговорив:

— Ну вот, а пятнадцати экю как раз хватит, чтобы заплатить за вино. Эй, ребята, пошли!

Никто не успел и глазом моргнуть, а пятеро разбойников уже исчезли, растворились в потемках, в дождевых струях, из-за распахнутой двери не слышно было ничего, кроме воя ветра. Но Сент-Андре прислушивался в напрасной надежде уловить там какое-то движение, он застыл посреди большой, теперь совершенно пустой комнаты совсем один и был похож на статую, воплощающую преступление.

Внезапно неподалеку, на большой дороге раздался звук чавкавших по грязи колес, потом — крики, ругань, проклятия, потом — выстрелы из аркебуз, потом — бешеный перезвон шпаг, снова восклицания, вопли, крики этот раз крики ужаса, проклятия — на этот раз проклятия неистовства, стоны раненых, потом все это смешалось опять и стали слышны лишь звуки битвы, и, наконец, цокот копыт двух или трех лошадей, удалявшихся на огромной скорости, и — тишина. Мертвая тишина. Полное, ужасное молчание… Все было кончено!