Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов

Он бросил пулемет и побежал по полю. Потом небольшой перелесок и снова поле. На его краю, в небольшой посадке стоял старенький «жигуль».

Саша сел в машину, развернулся и поехал. Через какое-то время к горлу начал подкатывать ком. Тошнота. Он остановился и приоткрыл окно, но никак не мог отдышаться. Адреналин произошедшего понемногу отступал, и начало болеть правое плечо. В ушах стоял какой-то звон. На окраине города бросил машину. Через вокзал на двух маршрутках доехал до дому. Еле доехал. Отнес пленнице еду и долго потом сидел в пустой темной комнате, прихлебывая дешевый виски. Мысли начинались и сразу же рвались в странные несоставимые куски. Сознание пыталось откреститься от содеянного. Но содеянное просачивалось в мимолетные мысли вновь и вновь, разрывая и перемешивая, кидая то в пот, то в дрожь.

Саша включил телевизор. Новостной канал. Через какое-то время, после рекламы шоколадок пошел очередной блок новостей. Коротко и неопределенно было сказано о покушении. Председатель в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Один охранник ранен в ногу, другой получил ушибы и сотрясение мозга.

Стало как-то легче. Наверно, так и должно быть. Игнатьев закрыл глаза и провалился в тяжелый, дерганый сон.

На следующее утро, зайдя в банк он почувствовал это напряжение, отрывистый шепот сотрудников, перемешивающих бесконечные домыслы, слухи, сплетни. На совещание был собран весь топ-менеджмент.

Гензаместитель, медля и выбирая слова, сообщил, что Председатель скончался в больнице от сердечного приступа. Машина выдержала и выстрел из гранатомета, и пулеметный шквал, а вот сердце… Было предложено максимально усилить безопасность всех видов операций, сохранять спокойствие, заботиться о клиенте и качестве услуг. Руководители с каменными лицами расходились по кабинетам. Каждого волновало теперь только то, сможет ли он удержаться при новом Председателе, не слетит ли со своего места под напором начальственной неприязни и кумовства…

Перетрубации начались сразу после похорон. Гензаместитель на правах ИО и с перспективой утверждения в должности Председателя начал формировать свою, так называемую команду. Саша не лез на рожон. Сосредоточился на показателях бизнеса. Но пришел и его черед.

Вечером в кабинет зашла Инна с почтой.

– Звонили из приемной Владимира Рудольфовича. Через 10 минут он тебя ждет.

– Хорошо.

Саша понял, что сейчас решится его судьба. Но почему-то волнения не было.

Нет так нет. Будет работать, как и раньше. В голову, как будто с издевкой, сознание подкинуло мыслишку: «Всех не расстреляешь…» Он поморщился и пошел на аудиенцию.

ИО Председателя правления был по-деловому строг:

– Мне нужна перспектива и развитие. Наблюдательный Совет, а это ты сам знаешь кто, хотят освоения новых горизонтов. А воду варить никто у меня не будет. Что у тебя? Есть что предложить?

– Уже готовим по Европе программу привлечения средств. Ну и Азия. У них там, правда, свой особенный менталитет, но есть ряд интересных предложений.

Саша минут пять обрисовывал планы на будущее, понимая, что заданный вопрос имеет несколько другой смысл. В его руке поблескивала серебряными гранями «Montegrappa».

– Так, ладно. Я подаю тебя на утверждение Наблюдательному совету, как руководителя бизнеса, но расслабляться не думайте. Чтобы все было как положено. Окей?

Саша, молча, смотрел на Владимира Рудольфовича.

– Ну чего молчишь, окей или нет?

– Да, – еле выдавил из себя Игнатьев.

– Все тогда, – ему была протянута рука, – мне нужны серьезные и, самое главное, надежные люди.

– Сп… Спасибо за доверие, не подведу, – почти шепотом ответил Саша…

Через неделю его утвердили в Набсовете. В системе стоял приказ об его назначении на должность руководителя бизнеса. Отовсюду посыпались звонки с поздравлениями. Саша сухо и коротко благодарил. Запикал телефон.

– К вам Андронникова, – сказала Инна. Зашла Нинка. С жеманной улыбкой села.

– Александр Михайлович, хочу вам доложить… эээ… как своему прямому руководителю. В некоторых филиалах перелимит кассы по иностранным валютам. Также у нас ветоши долларовой много. И уже год как не вывозили мелочь железную по евро.

– Так, и что?

– Фадеев… это… не сделал…

– Вот так вот, – Игнатьев нажал кнопку спикерфона, – Фадеева ко мне, быстро!!!

Через минуту зашел Толик.

– Я не понял, господин Фадеев, – постепенно повышал голос Саша, – для кого установлены лимиты. Мне сейчас доложила Андронникова, что бардак у вас с лимитами.

Нина с еле сдерживаемой улыбкой опустила голову.

– Вы будете работать или нет? – продолжал Саша, – или хотите ходить без премии. Почему ветошь не вывез? Что мелочь евровая делает в кассе? Что творится вообще?

– Дак мы это… – Толик не был готов ни к разговору, ни к такому тону, – всё готовим…

– Значит, так, – Саша звонко стукнул по столу ручкой, – кто-то не справляется со своей работой. Сейчас все решим.

Он вызвал Инну.

– Так, чтобы завтра утром стояло распоряжение по бизнесу о непосредственном подчинении Фадееву Андрониковой. Давно пора это было сделать. Нина, поскольку она владеет всеми цифрами, будет нести персональную ответственность. И чтобы все показатели были в норме!!! Понятно?

– Я же вам… – Андронникова явно не была готова к такому решению.

– Все, решили. Анронникова – свободна. Инна – за работу. Фадеев – останься.

Все вышли. Толян продолжал стоять около двери.

– Садись, чего стоишь, – кивнул головой на приставной стул Саша.

– Да я как-то…

– Коньяка хочешь?

– Можно.

Саша достал две водочные стопки. Налил в них коньяк.

– Что молчишь?

– Да ты тут такой разгон устроил…

– Ну давай, за назначение.

– Поздравляю…

Они чокнулись и залпом выпили.

– Ну разыграл театр небольшой. Извини. Теперь Нинка-картинка в твоей власти. Ты ж так хотел. Делай с ней, что хочешь. Теперь ты – царь и бог.

– Да оно мне не особо и надо, – Фадеев причмокнул губами, – одно желание – спокойно работать. Без нервотрепки и унижений. А то нервы ни к черту уже.

– Ну попробуем, – сказал Саша, – еще коньяка?

– Спасибо, пойду готовить вывоз.

– Ладно, давай.

Толик вышел, а Игнатьев опять остался наедине со своими мыслями. За окном стемнело. За звонками, бумагами, кучей цифр и показателей незаметно наступил вечер. На душе у него было тяжело. Тяжело потому, что он не знал, что ему делать. Что делать с той, которая сидела в подвале его дома. Выход напрашивался только один. Об этом было страшно думать, но все мысли крутились возле чудовищного, ужасного слова. Людмилу Николаевну Дайнеко необходимо было «убирать»…

Саша распечатал приказ о своем назначении, собрался и поехал домой.

– Добрый вечер, Людмила Николаевна, – Саша протянул сквозь проем в решетке одноразовую тарелку с макаронами, сарделькой и соленым огурцом, – сегодня у нас праздник.

В подвале стоял затхлый, какой-то старческий запах. Дайнеко, молча, встала с кушетки и взяла еду. Саша также дал ей тарелочку с очищенными бананом и апельсином.

– Что же вы молчите, не спросите – какой праздник?

– Не хочу разговаривать.

– Зато я хочу. Меня сегодня назначили руководителем Бизнеса нашего. Дайнеко вздрогнула.

– Не надо врать.

– А я не вру. Вот приказ, – Саша развернул сложенные листки. Дайнеко протянула руку.

– Нет, нет. Только в моих руках.

– И что теперь? – она бросила на него взгляд, полный ненависти.

– Я хочу спросить вас, почему вы так со мной поступили?

– Ну раз ты теперь руководитель, то поработаешь и поймешь.

– А что я должен понять? – Саша повысил голос, – что подчиненные говно и серая масса? Что?

– То, что руководство, серьезное руководство предполагает ряд жестоких и иногда несправедливых решений. Этого не избежать. Ты, наверное, уже начал их принимать, просто не замечаешь их истинной сути.

– Так, значит виноватой вы себя как не считали, так и не считаете.

– Да, – спокойным голосом сказала Людмила Николаевна, – у меня не осталось ничего, кроме этой работы. Я вижу, что и у тебя тоже. Я знаю, ты ищешь повод, чтобы сделать последний шаг. И тебе страшно самому себе признаться, что принципиально я права. Пойми это и умри. Для меня вы все как были расходным материалом, так и остаетесь.

– Вы – чудовище, Людмила Николаевна! ЧУДОВИЩЕ!!! – Игнатьев вскочил и гулко тряхнул решетчатую дверь.

– От чудовища слышу. Подумай, как тебе досталось мое кресло и застрелись!

– Застрелись? Вы почему со мной так поступили? Почему?

– Да потому, что была просто твоя очередь на козла отпущения.

– Но ведь могло быть и по-другому.

– Да, могло. Но у нас не детский сад. Большие деньги – большие риски.

– По вашей прихоти я должен был лишиться всего, всего, что у меня было. И вам было наплевать. Вы заварили эту кашу с рублями, а я ее сполна расхлебал. Но никто не думал, что я так поступлю. Сбросили меня со счетов, как отработанный шлак. А вон оно как вышло.