Серебряная пуля в сердце - Анна Данилова

То холодно, то жарко. Какое-то странное состояние. А еще – предчувствие. Тревога.

Лиза сделала несколько шагов по ступеням вниз, но вдруг остановилась, обернулась на дверь, ведущую в подъезд дома. И тут перед внутренним взором возникла дивная, гигантских размеров акварель с пышными розовыми пионами. Это было наваждение, бред, жгучее желание обладания, чувство, похожее на страсть. Может, вернуться и поговорить с Дмитрием в более спокойной обстановке? Извиниться, объясниться?

До машины оставалось всего несколько шагов, когда за спиной раздался звук открываемой двери, Лиза оглянулась и увидела в оранжевом прямоугольнике распахнутой двери знакомый мужской силуэт. Это был Дмитрий Арсенин.

– Лиза, вы еще здесь? – спросил он каким-то странным, неестественно высоким голосом.

– Да, а что? Что-нибудь случилось?

– Пожалуйста, не уезжайте, нам надо поговорить!

Первая мысль была о том, что он хочет ей в чем-то признаться. Может, это не его картины? Не его акварели? Но тогда чьи? И почему он вышел из дома? Зачем? Ведь прошло довольно много времени с тех пор, как они распрощались!

Лиза вернулась, поднялась на крыльцо. Дмитрий выглядел каким-то взъерошенным, а в глазах застыла боль.

– Что случилось? – повторила она свой вопрос.

– Понимаете, я сказал себе: если она еще не уехала, значит, так тому и быть. А если уехала – сами понимаете, – он быстро, нервно вздохнул.

Лиза ничего не понимала. Но все равно видно было, что он вышел из дома не для того, чтобы пойти в магазин или отправиться ужинать в ресторан, или еще по какой-нибудь нейтральной причине. Нет, он вышел, чтобы увидеть ее.

– Пожалуйста, поднимемся ко мне. Мне надо вам кое-что рассказать.

– Это касается Стеллы?

– Да.

– Хорошо.

Она прошла мимо него и вошла в подъезд. Он – следом за нею, аккуратно прикрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

Поднялись, Дмитрий вновь помог ей раздеться, проводил до ее недавнего места за столом, поставил перед ней чашку, включил чайник, и кухня-студия сразу же заполнилась электрическим шумом.

Арсенин сел напротив. Взял салфетку и промокнул свой гладкий красивый лоб.

– Вы не подумайте, я не имею никакого отношения к смерти Стеллочки. Нет, это совсем другое…

– Я хотела бы извиниться перед вами за этот невежливый визит, – сказала, в свою очередь, то, что собиралась сказать, Лиза, разглядывая розочки на чашке. – Так уж получилось.

– Да я, собственно, на эту тему отчасти и хочу поговорить… Я понимаю, все вокруг меня недоумевают по поводу моего внезапного обогащения. А уж вам, юристам, да тем более людям, которые профессионально занимаются расследованием и обращают внимание даже на самые незначительные детали, сам бог велел проверить, все ли у меня чисто с финансами…

С одной стороны, я нисколько не обманывал вас в том, что мои работы действительно хорошо продаются. Я не могу объяснить этот феномен. Я всегда рисовал, если хотите знать, даже мысленно, когда у меня не было реальной возможности. И я чувствовал в себе силы, я знал, как это нужно делать, это всегда жило во мне. И тот ремонт, на который все, кто здесь бывает, обращают внимание, на самом деле сделан на честно заработанные моим трудом деньги…

– Дмитрий, пожалуйста, не надо… Вы ничего не обязаны объяснять…

– Убийство моей сестры, после которого я получил все, что хотел: и свободу, и возможность заниматься любимым делом, и деньги… Все это складывается во вполне конкретную картину преступления…

– Дима, перестаньте! – воскликнула Лиза, которая меньше всего в смерти Стеллы стала бы подозревать Арсенина.

– А я вам объясню, я расскажу правду! – Он вскочил, схватил заварочный чайник и дрожащими руками разлил чай по чашкам, потом плеснул туда кипятку. – Стелла оставила мне наследство! Вот!

Он сел и как-то обреченно положил обе руки на стол.

– Наследство? – удивилась Лиза.

– Я наткнулся на это совершенно случайно. Я на самом деле решил сделать ремонт, но прежде мне надо было расчистить от хлама всю квартиру, и я принялся за дело. Надо сказать, с невиданным рвением. Мне хотелось избавиться от всего того, что в другое время я не мог выбросить из-за Стеллы, из-за ее патологической склонности беречь все то, что имело отношение к памяти наших родителей. Но годы шли, какие-то сломанные пылесосы, коробки, кувшины, плитки, керосинки, коврики… Словом, вы понимаете меня. Чтобы Стелла, которая наблюдает за мной оттуда, – Дмитрий, немного скосив глаза, возвел их кверху, – была спокойна и понимала, что я уважаю ее чувства, ее комнату я решил оставить такой, какой она была при ее жизни. Но остальное я безжалостно выбрасывал. Решил выбросить и диван. Старый диван, который стоял в нашей гостиной. Его единственным украшением и неотъемлемой частью были две подушки, расшитые атласными лентами. Я даже знаю, откуда они у нас. Их подарила моей матери соседка, бабушка, которая давно уже умерла. Подушки представляли собой набитые свалявшейся ватой двойные наволочки, верхняя из которых была сшита из тонкого протертого голубого атласа, украшенного вышивкой. Стелла очень дорожила этими подушками, считала их настоящим произведением искусства, говорила, что нашей бабушке-соседке они достались от ее отца, фронтового генерала, который привез в Россию из Германии после войны целый вагон барахла… Я помню квартиру этой соседки, бывал там не раз, у нее действительно было много разного немецкого хлама: такие же вот подушки, мутный хрусталь, фарфоровые статуэтки, чучела птиц и животных, так называемые охотничьи трофеи разных там немецких баронов, серебряные тарелки, часы, картины, золотые украшения…

Словом, я начал запихивать подушки в большой полиэтиленовый тонкий пакет вместе с другими ненужными тряпками, носками, свитерами, чтобы отнести на улицу выбросить. И вот когда я впихивал одну из подушек, ткань не выдержала и разошлась по шву, и я увидел маленький розовый бархатный мешочек. Совсем маленький. Он находился между слоями слежавшейся и пожелтевшей от времени ваты. Я понял, что это какой-то тайник, но и представления не имел, что в нем может быть. А там были бриллианты. Один – в роскошной золотой оправе, остальные – без оправы, граненые и, судя по всему, очень дорогие камни.

– И что дальше? Куда вы их дели?

– Один, тот, что в оправе, продал знакомому актеру, он здесь отдыхал… Он купил его своей жене…

Дмитрий рассказывал, а Лиза, слушая его и удивляясь тому, как причудлива судьба, все пыталась привязать эту фантастическую историю к убийствам Стеллы и других женщин.

– Камней семь, что вы намерены с ними делать?

– Собственно говоря, я хотел обратиться к вам с просьбой помочь мне избавиться от них, продать, – честно признался Дмитрий. – Я бы сделал счастливыми своих детей, купил бы им квартиры, распахнул бы для них весь мир…

– Я-то, может, вам помочь не смогу, а вот мой муж, ваш тезка, возможно, поможет. У него, я думаю, найдутся покупатели на ваши камни.

– Насчет комиссионных можете не беспокоиться.

– А я и не беспокоюсь. Дмитрий, а можно мне взглянуть на них? На бриллианты?

Через несколько минут он вернулся, положил на стол маленький розовый бархатный мешочек и высыпал на скатерть семь крупных, сверкающих в электрическом свете камней.

…Лиза вышла от него как пьяная. Мало того что она была больна его картинами, так теперь еще эти бриллианты! Он был прав: они наверняка стоили очень дорого. И купить для себя хотя бы один камень для Лизы означало отказаться от своих планов относительно создания независимого экспертного бюро. Покупка бриллианта крепко пошатнула бы ее финансовое благополучие, это точно. Но и отказаться от камня, который ее так манил, так завораживал, пока она держала его в руках, тоже казалось невозможным. Ей чудилось, что на ее ладони сверкала настоящая звезда, упавшая с неба.

Как попали бриллианты в подушку? Кому они прежде принадлежали? Неизвестно. Зато теперь Лиза точно знала, что Стелле, владелице этой подушки, ничего не было о них известно. Иначе все в ее жизни сложилось бы по-другому. Она бросила бы работу в пыльном музее и, скорее всего, отправилась бы в кругосветное путешествие, посмотрела бы мир…

Она достала телефон и вдруг поняла, что он все это время был выключен. Как так случилось, она понять не могла. Телефон был новым, хорошо заряженным… Он словно специально отключился, чтобы дать ей возможность спокойно побеседовать с Дмитрием, чтобы насладиться сполна еще раз его акварелями и бриллиантами. Двенадцать пропущенных звонков от Глафиры и шесть – от Дениса.

Но позвонила она прежде всего Мирошкину:

– Сережа, привет. Послушай, у меня к тебе просьба. Надо бы проверить, не бывала ли Стелла за границей незадолго до своей смерти. Что, если она ездила, к примеру, к Тамаре? Может, и Фионова тоже ездила, а? Влипли там в какую-нибудь историю… Может, стали свидетельницами убийства, к примеру? Можешь подключить Дениса. Да-да, я знаю, они звонили мне, искали… Но у меня отключился телефон. Сам. Я была у Арсенина, знакомилась с его творчеством. Ты представить не можешь, до чего хороши его акварели… Он на самом деле талантливый художник и зарабатывает на своих картинах неплохие деньги. Я, кстати, тоже планирую купить у него две-три работы… Все, Сережа, жду. Спасибо… Целую.