Пятая жертва - Илья Рясной

- Я писал... Раньше писал.

- Понятно... Значит, у нас нервное истощение, - он потер руки. - Время стрессов. Кризисы... Ничего, несколько дней покоя. Успокоительными поколют.

- А нельзя не колоть?

- Откуда такое недоверие к медикаментам? Ничего с вами не будет. Вот если не колоть, тогда последствия могут быть самые непредсказуемые, - радостно сообщил завотделением. - Вы уже на грани.

Валдаев вяло кивнул, присаживаясь на краешек кровати.

- Вам нужен отдых. Никаких телевизоров. Никаких волнений... Кстати, вас привезли из милиции. Что-то произошло?

- Ничего особенного, - покачал головой Валдаев, без интереса отметив про себя, что майор Кучер и его коллеги ни словом не обмолвились о причинах, благодаря которым одним пациентом в этом заведении стало больше. Это уже хорошо. Если бы они решили серьезно за него браться, то наверняка нашли бы пару сторожей, чтобы приставить их к палате. Или положили бы в другую больницу, с решетками на окнах.

- Прекрасно, - кивнул завотделением. - У большинства людей, лежащих здесь, не произошло ничего особенного. Но они все поражены стремлением возводить до небес свои неприятности. А неприятности нужно уметь низводить.

- Это вопрос выживания в современных условиях, - поддакнула докторша. Судя по всему, фраза была стандартная, потому что завотделением согласно кивнул.

- Вот именно, Надежда Валерьяновна. Вот именно... Они покинули палату, и Валдаев получил возможность отдохнуть от них. Они ему надоели. Ему хотелось просто лежать и не вставать...

Но вставать пришлось. Он добрался до умывальника. Клиника была хорошая, сооруженная в конце восьмидесятых по проекту четвертого (цековского) управления Минздрава и в порыве борьбы с привелегиями переданная обычным людям. Поэтому при каждой палате был коридорчике холодильником, туалет и ванная.

- Здесь не так плохо, - сказал сосед Алексей, когда Валдаев вернулся из ванной и обессиленно рухнул на кровать. - Это как нейтральная Швейцария во время войны.

- Почему? - спросил Валдаев.

- Вся Европа воевала, а Швейцария отгородилась от всего мира границей. Стала островком стабильности... Так и здесь. Наши недоделанные дела, неотданные долги - все там, за границей клиники... Здесь редко что происходит. Заведующий даже одно время запретил телевизор как основной источник стрессов. Правда, уже неделю разрешает смотреть пару телесериалов.

- Остров, - прошептал Валдаев, ощущая, что все опять становится зыбче, отдаляется.

- Э, браток, тебе опять худо, - озабоченно покачал го ловой Алексей.

- Нормально.

- Какой там нормально.

- Пожалуйста, оставь....

Валдаева потянуло в сон. Но сон не шел. А была какая-то полусонница.

Очнулся он к обеду. От еды отказался, но седая медсестра чуть ли не силой заставила его есть. После обеда ему вкатали укол и дали несколько желтеньких таблеток. Судя по всему, в клинике не было недостатка в медикаментах. К вечеру он снова очнулся. И нашел в себе силы прогуляться по заведению. Чувствовал он себя неважно. Но его поддерживал сосед.

Навстречу прогулочно брели мужчины и женщины - в спорткостюмах или в пижамах. Они о чем-то негромко беседовали. Атмосфера была пронизана унынием.

- Нет стариков, - отметил Валдаев.

- Точно, - кивнул Алексей. - По-моему, до них просто нет никому дела.

- Как это?

- Их списали... Слишком мало средств у медицины. Так что стараются поднимать людей, у которых есть хоть какое-то будущее.

- Звучит зловеще, - сказал Валдаев.

- Ничего зловещего. Новые стандарты в обществе. Вытаскивать только тех, кто еще может пригодиться и кто не цыганит пенсии, пособия и бесплатные лекарства, Алексей безрадостно улыбнулся.

- Холокост, - без всякого выражения произнес Валдаев.

- Близко к этому, - согласился Алексей.

- Кошмар, - едва слышно прошептал Валдаев. Но сейчас для него это было лишь слово. Сам кошмар он прочувствовать не мог. Ощущал лишь, что тот притаился в нем, приглушенный лекарствами, но все еще мощный, готовый выгрызть душу.

- Смотреть тут особо нечего, - сменил тему Алексей. - Не Эрмитаж... Шестнадцать палат... Столовая... Процедурная, - показывал он рукой. - Телевизор. Через пятнадцать минут время мексиканского сериала. Женщины уже занимают места.

Действительно, на диванчике и креслах в ожидании уже расселись женщины. Опоздавшие стаскивали из столовки стулья. Экран цветного "Рекорда" был темен. Телевизор включали точно по расписанию.

- Главная достопримечательность, - отметил сосед, когда они прошли мимо курилки. - Дверь.

Дверь была двойная. Сначала решетка. Потом - железяка.

- Не пробьешь. Не взломаешь, - произнес с оттенком непонятной гордости Алексей, проведя ладонью по прутьям решетки. - Это не дурдом... Но близко. Клетка. Нельзя давать птицам выпорхнуть отсюда, чтобы свернуть на воле себе шею. Гуманизм на марше...

Он просунул ладонь через решетки и постучал по железу. Та гулко отозвалась.

Валдаева качнуло.

- Что такое? - Алексей поддержал его за локоть, не давая грохнуться.

- Голова...

- Болит?

- Кругом идет. Пустая...

- Это от стресса. Лекарств... И полнолуния. Сегодня полнолуние. Признано, что в такие дни обостряются все заболевания. Пошли, - он довел его до палаты.

В палату ворвалась седая медсестра.

- Чего это вы разгулялись? - осведомилась она. - Валдаеву три дня постельный режим.

- Да, извините, - прошептал он.

- Извините, извините, - пробурчала медсестра.

Ему вкололи третий за день укол. Только от него пошло не тепло, а пополз нервный холод. Веки стали желеть и слипаться. Он, прищурившись, смотрел на висящую над ним в круглом прозрачном плафоне желтую лампу. За окном плыла полная луна, закрываемая быстрыми тучами. Эта луна смотрела на него, как драконий глаз, и не б от этого пронизывающего ока ни укрытия, ни покоя чего становилось все тревожнее.

Валдаев закрыл глаза. Начал уплывать.

И тут всколыхнулась притаившаяся темная тяжелая масса, в которой срослись его боль, страх, ярость, кошмар которой причудливо переплетались картины из недавнего прошлого. Будто открылись шлюзы, и вся эта склизкая мерзость, сдерживаемая до сих пор, хлынула наружу на волне воспоминаний.

Чья-то рука с кривым ножом скользила неудержимо вперед, и на беззащитной шее проявлялась красная черта, и у куклы отваливалась пластмассовая голова. Но это был кукла, а Наташа. Валдаев отметил, без удивления, с мрачным узнаванием, что рука с ножом эта - его собственная.. же рука. Похожая кукла. Но на этот раз кукла мужского да. Эдакий уродливый пупсик... Да не пупсик это, а бандит Лом, и на его тупой морде нарисован неописуемый ужас. И опять прочерчивает лезвие ножа черту, подводящую итог жалкой жизни этого человека... Следующая сцена. Огонь пожирает лицо молодой женщины. Мертвой женщины. это не просто какая-то женщина. Это - Элла!

Искры костра взмывают вверх. Запах горелой плоти корежит нюх. Валдаев ощущает гремучую смесь чувств - безутешное горе и неуемную, не втискивающуюся ни в какие рамки радость...

- Я люблю тебя, - шепчет он...

И вдруг Элла стряхивает с себя пылающие угли, отряхивает золу и берет его за предплечье. Но ладонь, которой она берет, раскалена. И ее боль передается ему. Предплечье вспыхивает мимолетной, не очень сильной болью. Валдаев счастлив. Она жива. Он не желал ей зла, и ему нравилось, что она жива.

- Тише, тише, дорогой, - шепчет она. - Он совсем плох.

- Нет, это все мелочи, - слышится другой голос, и рядом с Эллой выступает из темноты ее любимый дядюшка Ким Севастьянович Ротшаль.

- Мы почти убили его.

- Не беспокойся. Давно никто не доходил до такой отличной кондиции.

- Но...

- Все будет нормально...

Голоса стали уплывать куда-то вдаль, но Валдаеву казалось очень важным не упускать их. Он цеплялся за них, как утопающий за соломинку. И вдруг ощутил, что соломинка эта держит. Он шел на звук этих голосов, выкарабкиваясь из мертвой зыби полузабытья.

Он напрягся, приоткрыл глаза. Очнулся. Предметы стали приобретать определенные очертания. Он увидел над собой низкий потолок. Ощутил тряску. И вдруг разом понял, что находится в машине "Скорой". На такой же его везли недавно в клинику. Куда его везут теперь?

Наверху маячили два лица. Он напряг зрение. Резкость стала наводиться, как изображение в видеокамере.

Валдаева почему-то не удивило, что рядом с ним на сиденье сидит профессор Ротшаль в белом халате.

Странно, что не удивило его и то, что около него, зябко обняв плечи, устроилась Элла. На ней тоже был белый халат.

Он застонал, прикусил губу и, собрав последние силы, тяжело, будто придавленный в штреке породой шахтер, попытался приподняться.

- Тихо, тихо, дорогой, - нагнулась над ним Элла и погладила по плечу. - Не беспокойся, все будет в порядке.

- Эх, незадача, двух кубиков не хватило, - досадливо воскликнул Ротшаль.

Он завозился. И воткнул в предплечье Валдаева одноразовый шприц.