Как быть плохой - Лорен Миракл

Музыка продолжает играть. Зрители аплодируют акробатам. Самый старший парень передает свой конец веревки одному из младших и выходит на середину. Встав на руки, он прыгает через веревку. На руках! Как это ему удается – у меня в голове не укладывается. Но для него, похоже, это так же легко, как просто ходить ногами. Более того – по выражению лица парня можно подумать, что такое упражнение делает его безумно счастливым.

Для того чтобы вытворять подобные трюки, наверняка нужны очень сильные мускулы – такие, как у Пенна… Викс говорит, что у Пенна такие мускулы потому, что в ресторане, помимо прочего, ему часто приходится таскать тяжести. Я вдруг представляю себе Пенна, разгружающего машину, привезшую продукты в его ресторан, и удивляюсь, почему мне вдруг это пришло в голову.

Наконец, представление закончено. Публика встает с мест, с минуту аплодирует артистам – как мне кажется, вполне искренне – и расходится, скорее даже разбегается – каждый по своим делам. Некоторые надевают уши Гуфи.

– Хочу пирожное-«картошку»! – громко говорит рыжеволосая дама своему мужу. – Интересно, где-нибудь здесь продают «картошки»?

Меня не покидает какое-то чувство неудовлетворенности. Не представлением – представление как раз отличное, – а реакцией зрителей. Мне кажется, артисты заслуживают гораздо большего, чем эти дежурные аплодисменты. Впрочем, я и сама, возможно, не самая благодарная зрительница – думала о посторонних вещах, пока этот парень старался, прыгая на руках. Ведь старался он в том числе и ради меня…

Я встаю, разминаю затекшую за время сидения на асфальте спину и подхожу к парню-акробату. Волосы его блестят от пота, и я поражаюсь, какие они черные. Черные, как ночь, гораздо чернее, чем у Викс.

– Здо́рово у тебя получается! – говорю я ему.

Парень удивленно смотрит на меня. Глаза у него тоже черные, такие черные, что нельзя различить, где зрачок, а где радужная оболочка.

– Шэй-шэй, – произносит он, что, надо полагать, означает «спасибо!».

– Ты из Китая? – спрашиваю я.

– Гонконг, – отвечает он, с интересом рассматривая меня. – Твоя была Гонконг?

– Что? – переспрашиваю я. – Нет, в Гонконге я не была.

«За кого ты меня принимаешь?» – хочется спросить мне.

– Гонконг очень красивая. Очень большая. Твоя должна побывать Гонконг!

– Обязательно как-нибудь побываю! – уверяю я его.

Парень вежливо улыбается, и я чувствую, что разговор исчерпан. Но мне не хочется говорить «сайонара!» – или как там по-китайски «до свидания»…

Я думаю о Мэл и Марко, о Викс и Брэди… Я сама не знаю, о чем я думаю.

Я кладу этому китайскому – или кто он там… – парню руку на плечо. Брови его удивленно поднимаются. Где-то в глубине моей души внутренний голос тревожно вопрошает: «Что ты делаешь?!» – но я посылаю его к черту. В конце концов, как говорит моя мама, живем мы на этой земле один раз…

Я встаю на цыпочки и целую этого парня. Он отстраняется. Я тянусь за ним. Наши губы соприкасаются – и вот он уже сам не противится поцелую… Губы его солоны и одновременно сладки на вкус.

До моего слуха вдруг доносится женский визг на непонятном мне – должно быть, китайском – языке. Я оборачиваюсь и вижу направляющуюся к нам даму-китаянку – очевидно, начальницу над этими парнями.

Дама продолжает что-то верещать. Я не понимаю ни слова – но все ясно и без слов.

Парень глядит на свою начальницу, затем пожимает мне руку.

– Сиг джиа! – произносит он.

– Что это значит? – спрашиваю я.

– «До свидания», – переводит он.

Дама хватает парня за руку, оттаскивает от меня, бьет по рукам, отвешивает подзатыльник, продолжая при этом что-то кричать на своем языке. Парень не сопротивляется. Его товарищи громко смеются над ним, но он держится гордо и независимо, словно хочет сказать им: «Видали? А вам слабо́?»

Вокруг толпится народ, глазея на меня. Мне вдруг становится стыдно, и я спешу уйти. Сама не знаю, что это вдруг на меня нашло…

Отойдя от китайского павильона ярдов на двадцать, я, наконец, оборачиваюсь. Акробатов уже нет – должно быть, ушли в свой домик.

«Надеюсь, – думаю я, – эта тетка все-таки не будет пороть беднягу кнутом или вытворять еще что-нибудь в этом роде за то, что он целовался с какой-то сумасшедшей американкой?»

Отражающийся в зеркальной воде пруда китайский храм кажется перенесенным сюда из какого-то другого мира.

– Сиг джиа, – тихо говорю я.

Глава 25. Викс

Здесь так красиво, что мне даже немного не по себе от этой красоты. Даже на красивейших пляжах Флориды ты иногда, натыкаясь на лежащую на песке дохлую чайку или просто брошенную кем-то консервную банку, поневоле вспоминаешь, что помимо всей этой неземной красоты есть и реальный мир. Или какая-нибудь одиноко торчащая убогая кабинка сортира портит весь пейзаж.

Здесь же, в Эпкоте, ты словно попадаешь в какой-то другой, сказочный мир. Ни мусора, ни дохлых чаек, нет даже проводов над головой. Здесь начинаешь верить, что ничего плохого или страшного с тобой просто не может случиться – точнее, вообще забываешь, что в мире есть плохое и страшное. Хотя, в принципе, и здесь можно натолкнуться на печальное или просто неприятное зрелище – например, инвалида без обеих ног на коляске, или мамашу, ругающую своего отпрыска на чем свет стоит за то, что не успела она ему дать пирожное, как тот его уже уронил. Или ревущую в три ручья маленькую девочку и отца, заявляющего, что такая плакса ему не нужна и он оставит ее здесь.

О прошедшем ливне теперь напоминают лишь лужи и приятная влажность, разлитая в предвечернем воздухе. Казалось бы, жизнь прекрасна. Но все равно в глубине души я словно чувствую нерастаявший кусок льда…

«Франция», где я сейчас нахожусь, в двух минутах от «Китая», где Джесси смотрит представление акробатов. У меня нет настроения наблюдать за какими-то прыгунами через веревочку. Сейчас мне вообще ничего не хочется – не хочется заводить себе нового парня после Брэди, и даже жить не хочется… Лучше сразу замерзнуть от того куска льда, что у меня в душе.

Я вдруг весьма ярко представляю себе, как умираю от холода – прямо здесь, в Эпкоте. Холод из сердца медленно, но верно наполняет всю грудь, ползет по рукам, пальцы постепенно леденеют и синеют… Наконец, я полностью превращаюсь в ледяную глыбу, и мой посиневший труп увозят на какой-нибудь тележке подземными коридорами, чтобы вид его не портил настроение беспечно гуляющим посетителям парка – тем более, что скоро начнется фейерверк…

Впрочем, до фейерверка мне, пожалуй, все-таки хотелось бы дожить. Я помню, какие красивые фейерверки наблюдала в другом Дисней-парке, в который когда-то ходила с бабушкой и с Пенном. Тот парк назывался «Страна Чудес». Мне было тогда шесть лет…

Я прекрасно знаю, откуда взялось это леденящее чувство пустоты в моей груди. Оно появилось сразу же после того, как я поссорилась по телефону с Брэди. Просто до сих пор я не особо замечала его, что-то все время отвлекало меня – сначала моя попытка клеиться к Марко, потом ссора с Джесси в машине, затем дождь, выяснение отношений с Мэл… И вот теперь, когда я нахожусь в этом месте, полном чудес, где, казалось бы, ничего плохого не может быть, потому что просто не может быть, где любая «некрасивость» убрана с глаз долой или, возможно, замаскирована какими-нибудь декоративными кустиками, – я чувствую, что мне некуда деться от этой щемящей пустоты. Может быть поэтому я начинаю замечать такие вещи, на которые раньше просто не обратила бы внимания – например, пожилую женщину, волокущую две преогромные сумки, и семенящих за ней внучат-близнецов, жалующихся на то, что Эпкот не такой интересный парк, как «Страна Чудес»…

Что ж, может быть, они и правы, но, на мой вкус, в Эпкоте все-таки есть на что посмотреть. Например, здесь, во французском уголке, я обнаружила весьма симпатичный винный магазин. Не просто магазин с полками, на которых рядами стоят бутылки, а такой магазинчик, какой, насколько я представляю себе, действительно можно встретить где-нибудь на улочках Парижа, – настолько маленький, что в нем поместятся от силы пять человек. К вину, которое там продается, я не приценивалась, но, судя по виду бутылок – темно-зеленое стекло, старинные этикетки, – оно, должно быть, стоит безумно дорого. Рядом с винной лавкой – ресторан, где готовят повара из самого Парижа (если верить вывеске).

У нас в Найсвилле есть только один ресторан с французской кухней. Есть, правда, еще одна пекарня, которая делает пирожные якобы по французским рецептам – не знаю, насколько это так, но пирожные, на мой вкус, неплохие. Но от нашего дома до этого французского ресторана с час езды, и мои родители предпочитают находящийся неподалеку итальянский ресторан. Иногда, ради разнообразия, мы ходим в мексиканский или китайский. А здесь, пожалуйста – французский. И пусть я на самом деле не во Франции, и Эйфелева башня здесь не настоящая, но бифштекс по-французски – он, как говорится, и в Африке бифштекс по-французски…