Мои путешествия. Следующие 10 лет - Федор Конюхов

Было очевидно, что мне достался самый ленивый конь в караване. Старый мерин чувствовал мою неопытность и шел слишком медленно. Опытные погонщики в любой момент могли наказать его, но я не просила их об этом.

Помучившись, я уже на второй день начала подстегивать ленивца. Каштан перестал отставать от лошади Федора. Но сегодня на водопое была допущена ошибка. Я плохо пристегнула карабином хлыст к седлу. Когда караван снова тронулся в путь, обнаружилось, что хлыста нет. Пришлось искать. Когда наконец пропажа была обнаружена, караван успел скрыться за холмом.

– Скачите вперед, не ждите меня. Сообщите Федору, что я догоню караван, – сказала я погонщикам, которые помогали мне.

Когда Сарсынбай и Алят скрылись, Каштан вдруг резко повернулся и быстрым шагом пошел обратно. Недалеко от водопоя была деревня, он почувствовал запах пищи и сена и жаждал отдыха.

Я со всей силы хлестнула его за вредность. Каштан повернул голову, недобро посмотрел на меня и ускорил ход. Я снова ударила его в надежде добиться послушания. Каштан в ответ встал на дыбы. Между нами началась схватка. Неопытная наездница и упрямый мерин боролись за власть. Меня охватили ужас и страх.

Я вцепилась в седло, закрыла глаза и ждала лишь одного – когда он успокоится.

– Все, Каштан, я устала с тобой бороться. Делай что хочешь.

Старый мерин изучающе посмотрел на меня, развернулся и не спеша пошел в нужном направлении. Нам предстояло пройти до места стоянки 10 километров.

Навстречу нам приближались силуэты трех всадников. Впереди два погонщика – Сарсынбай и Алят, а за ними угадывалась фигура моего мужа.

Сарсынбай подъехал первым, взял за поводья Каштана и потянул его за собой. Каштан повиновался и рысью помчался следом за молодым Арапом. Подоспевший на Булеваре Федор молча забрал у Сарсынбая поводья, и мы поскакали в сторону лагеря.

На стоянке Федор сказал:

– Не распрягай Каштана. Его нужно проучить. Он почувствовал твою слабость и теперь все время будет управлять тобой.

Запрыгнув на Каштана, Федор стал хлестать старого мерина, но тот упорно не слушался. В этой расправе ни Федор, ни я не чувствовали себя правыми. Оттого-то Каштан и упорствовал. Схватка между ними, казалось, не закончится никогда.

Усталые, мы направились в сторону лежащих верблюдов. Прилегли на широкий плащ Федора рядом со спокойным верблюдом Борисом и одновременно стали гладить большую теплую голову животного. Долго молчали.

Верблюды жевали непрерывно, не размыкая губ. От этого хруст фуража и сена был еле слышен.

– О чем ты думаешь? – спросил Федор.

– Пытаюсь насладиться покоем, но думаю о наших отношениях с животными.

– Я тоже.

Верблюд Яшка

20 апреля 2002 года. Бергин (Калмыкия, Юстинский район) – Смушковое (Калмыкия, Юстинский район) – 35 км

«Я не сойду с седла во время всего пути. Что бы ни случилось, как бы я ни уставала», – это был мой обет самой себе. Прошла неделя, и я наконец-то смогла ощутить прелесть движения на верблюде.

Сегодня в первый раз я шла на верблюде Яшке, автономно управляя им. Если все пройдет благополучно, то мне позволят все время передвигаться на нем в караване. Седло здесь уже и жестче, чем лошадиное, но как восхитительно движение! Лишь с высоты верблюда можно увидеть безграничность степи и птиц, пролетающих на уровне глаз. Это животное идет мягкой, еле слышной поступью, ровно и не спеша. В этот момент еще острее осознаешь, как бесконечен мир.

Сарсынбай волновался, ему предстояло показать тринадцать верблюдов, которых он подготовил в дорогу. У загона, куда нас повел главный погонщик, стоял огромный лохматый верблюд песочно-бурого цвета.

– Какой красавец! Не верблюд, а гора какая-то!

– Это Яшка. Он самый спокойный и самый опытный.

Яша рос отдельно от стада, среди людей, поэтому одомашнился и многое может. На нем возят воду, запрягают в телегу. Он самый безопасный для прогулок.

– Это будет твой верблюд, – сказал мне Сарсынбай.

Мы пошли внутрь загона. У самого входа лежал еще один большой лохматый верблюд. Громадное животное выглядело неухоженным.

– Это и есть Атаман, вожак каравана, – представил его Сарсынбай.

Атаман, услышав свое имя, издал недовольный хриплый звук, напоминающий рев медведя.

– Грозен!

– На то он и Атаман!

Внутри загона соседствовали верблюды, лошади, коровы, овцы и собаки. Верблюдов кормили лучше всех, им предстоял длинный путь.

Сарсынбая беспокоило, что у верблюдов нет попон.

– Их густая шерсть сойдет весной, а под ней обнажится оголенная тонкая кожа, новая шерсть не сразу нарастет. Если во время похода пойдет дождь, верблюды могут остыть и заболеть.

– Во время майских дождей не все верблюды выживают, – заметил стоящий рядом Алят, молодой помощник Сарсынбая.

– Мы уже заказали попоны, – успокоил Федор.

Сарсынбай приподнял шерсть верблюда на сгибе передней ноги и предложил потрогать кожу. Она была нежной и горячей, как у младенца.

Будущие участники каравана слишком худы. У всех у них, кроме Атамана, лежали горбы. Все из-за того, что верблюды, свободно пасущиеся в стаде и попадающие в неволю, испытывают такой тяжелый стресс, что теряют порой до половины своего веса. При этом верблюды, попадающие в караван, должны перенести болезненную операцию: им делают прокол в области между носом и губами.

В отличие от лошади, которой можно управлять при помощи уздечки, верблюд, долго проживший на воле, не подчинится такому способу управления. Своей могучей шеей, достающей до горбов, он способен не только сбросить, но и покалечить наездника. Поэтому нужны поводья, проходящие через отверстие между носом и губами. Только испытав от действий человека боль и страх, верблюд способен подчиняться человеческой воле. Так принято у всех погонщиков, и им нужно доверять.

Отверстие делается острым ножом. Операция тяжела не только для верблюда, но и для людей, которые ее осуществляют. Им тяжело слушать, как ревет связанный верблюд, как он громко стонет. Проколотое отверстие долго кровоточит и заживает очень медленно – почти год.

Атаману, которого очень жалели, прокол сделали позже, чем всем верблюдам нашего каравана. Его привезли к Сарсынбаю с другой фермы, где он жил среди людей и имел ласковую кличку Малыш. Этот грозный Малыш сотрясал ревом воздух всего «Полынного».

Я еще только узнавала своего верблюда. Яшка демонстрировал свои повадки. Он иногда подходил слишком близко к каравану и начинал прижиматься к другим верблюдам. Больше всего он любил так общаться с третьим в караване спокойным и покладистым Борисом.

Иногда Яшка увлекался и забегал вперед Атамана. Вожак недовольно косился на него. Но чаще всего Яшка убегал в конец каравана. Он оказался очень пугливым – боялся целлофана, белой бумаги, костей животных, незнакомых ему пышных растений, больших камней и кусков железа. Видя незнакомые предметы в степи, он останавливался, ожидал последнего верблюда в караване и пристраивался сзади него.

– Ну как тебе на верблюде? – спросил Сарсынбай.

– Очень нравится. Только почему Яша такой пугливый?

– Это он с детства такой. С ним беда случилась, когда он еще совсем маленьким был.

Верблюдица, когда рожает, обычно уходит от стада и людей километров за семь в барханы[108]. Потом пастухи находят ее с верблюжонком и помогают добраться до стада.

Так было и с матерью Яшки. Она ушла в барханы, но стая волков почуяла добычу и окружила ослабевшую верблюдицу. На глазах у новорожденного верблюжонка восемь волков растерзали его мать. Прискакавшие погонщики, отогнав волков, увидели в кустах испуганного верблюжонка. Тот громко кричал и долго не мог успокоиться. Люди забрали его к себе и назвали Яшкой. Они кормили его из соски молоком и воспитывали. Яшка многому научился у людей, а вот пугливость свою так и не смог преодолеть.

Впереди на холме показалась деревушка. Несколько домов на песчаной почве стояли в окружении саксаулов. Запах сухого кизяка смешивался с ароматом полыни.

Картина вечно движущегося песка завораживала. Ветер уносил верхний слой, обнажая ослепительно белые, не тронутые временем ракушки. Гирлянды белых ракушек рассыпались по песку и сверкали на солнце свежестью утренних лилий.

Несведущие люди почти уверены, что песок непригоден для жизни. На самом деле здесь протекает жизнь целого народа.

Верблюды не оставляли следов на траве в степи, и здесь, в песках, путники увидели новую картину, поражавшую своей целесообразностью. Следы от мягких ступней верблюда лишь на мгновение запечатлялись на зыбучей поверхности песка. Верблюды не шли, а скользили, как настоящие корабли пустыни. А вот лошадь не чувствовала себя уютно на песке. Пронзая его своими острыми копытами, она спотыкалась. Но лошадь покорна хозяину и бредет туда, куда он указывает.