Паутина - Сара Даймонд

— Я слышала об этом случае, — сказала я, — от одной из сестер Эленор. По ее словам, Эленор была сущей неумехой, абсолютно неприспособленной к жизни.

— О, я помню, как сестры с ней носились. Но видите ли, хитрости Эленор было не занимать, а кое в чем она была сообразительнее любой из своих сестер. Работа по дому была распределена между всеми сестрами — всеми, кроме Эленор. Эту отпускали играть на улице — ей вроде как невозможно ничего доверить, поэтому за нее все делали другие. Пусть сестры сколько им влезет зудят, что она неумеха, — зато она единственная может гулять когда ей заблагорассудится.

Перед моим мысленным взором возникла комната в доме Агнесс Ог, и внезапно я увидела все рассказанное ею другими глазами. Выходит, Эленор намеренно жгла утюгом свои юбки и била посуду, при этом внутренне ухмыляясь.

— Похоже, девочка-то была крайне расчетливой, — заметила я. — Меня удивляет, почему вы назвали ее умственно отсталой.

— Она ведь не во всем и не всегда была такой изобретательной. Многое из того, что она делала, иначе как пакостями и назвать-то нельзя, а на это много ума не надо. Помню, ей стало откуда-то известно, что отец одной нашей одноклассницы сидит в тюрьме. Разумеется, этот факт хранился в глубокой тайне, поскольку в то время это прежде всего отразилось бы на его дочери, поставило на ней клеймо. А Эленор раззвонила по всей школе. Клянусь, она была на седьмом небе от счастья, свистулька чертова. Так и вижу ее на игровой площадке, скачет от одной школьной сплетницы к другой. Буквально перед глазами стоит это невинное личико. Очаровательное личико. Ну прямо-таки малышка с рождественской открытки. (Я даже по телефону почувствовала, как Люси передернуло.) Между прочим, та наша одноклассница ничего Эленор не сделала, ровным счетом ничем не насолила. А после этого стала прогуливать, и ее маме пришлось забрать ее из школы. Какое разочарование для Эленор — вы бы видели. Не рискну назвать ее олицетворением зла, но что-то дьявольское в ней определенно присутствовало. Временами даже пугало.

— Удивительно, что сама Ребекка этого не заметила. Ведь по вашим словам, все было так очевидно.

— Повторюсь, даже дети самую капельку старше Эленор воспринимали ее по внешнему виду. А с этим как раз все было лучше некуда: эдакий тип младшей сестрички — худенькая, изящная, кудрявая, веснушчатая, с редкими зубками. И все это она наверняка пустила в ход, чтобы сблизиться с Ребеккой. Ведь Ребекка была дочерью самого Денниса Фишера, и мать привозила ее в школу на шикарной машине! Да Эленор присосалась к ней, как профессиональная охотница за богачами. И наверняка с такими же целями. — Люси вздохнула. Помолчала немножко. — Я ни разу даже словом не обмолвилась с Ребеккой, но мне она всегда казалась хорошей девочкой — воспитанной, нисколько не капризной. Она всегда была одна — пока не подружилась с Эленор. Зато с тех пор они почти не расставались. Я уверена, что Ребекка сделала большущую ошибку, связавшись с кошмаром в образе Эленор. Когда я услышала, что Ребекка убила ее, то не могла поверить своим ушам… Лично мне тогда казалось, что угроза исходит именно от Эленор.

Снова наступило молчание. Я была сама не своя, будто контуженная. За какие-нибудь двадцать минут в моем восприятии событий произошел кардинальный сдвиг, поставивший буквально все с ног на голову; несчастная жертва превратилась в исчадие ада, а злодейка стала еще более загадочной.

— Ребекка была для Эленор всего лишь источником всяческих преимуществ, — завершила Люси. — Ну а в итоге маленькая бестия получила больше того, на что поначалу рассчитывала.

25

Когда я встретилась с Петрой, а было это на второй день моего пребывания в университете Рединга, мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь наши с ней отношения перерастут в нечто большее, чем простое знакомство. Во всем без исключения она была моей противоположностью. Впервые я увидела ее в центре галдящей компании студентов; казалось, все они дружили с пеленок, хотя еще и суток не прошло с тех пор, как они узнали друг друга. В моих глазах они выглядели одинаково — восторженные, хохочущие, беспечные, — но в Петре как-то всего было больше. Похожие на охваченных энтузиазмом щенят, которых наконец-то спустили с поводков, все они предвкушали головокружительные водовороты вечеринок и возможность где угодно шататься по ночам. Свобода воспринималась ими как чудо, поскольку у каждого был свой якорь — дом, где им всегда обещана безопасность, всегда уготована сердечная и радостная встреча. Они никогда не испытывали моего чувства, — чувства, что я позади рубежа, когда тебя терпят в доме, который в сущности и не был твоим домом.

Дожидаясь Петру в машине у вокзала в Уорхеме — вот она выходит из вагона! — я отчетливо вспомнила то время. Как это часто случалось и раньше, обстоятельства, приведшие к нашей дружбе, поразили меня своей фантастической иронией. Времена у меня тогда были хуже не придумаешь, зато теперь какой лучик света: радость от встречи с Петрой после долгой разлуки и ощущение, будто мы только вчера встречались, чтобы поболтать. Покрутив головой и заметив меня за рулем, она быстро подошла к машине и плюхнулась на пассажирское сиденье.

— Привет, чужестранка! Как я рада видеть тебя снова! — Она порывисто обняла меня. — Ну? Как ты тут?

Кое-что в моем характере уже никогда не изменится. Например, открытое проявление чувств меня смущает, и я была рада, когда она снова откинулась на спинку кресла.

— Неплохо, — отозвалась я. — Как добралась?

— Сплошной кошмар от посадки до приезда. Не было ни одного свободного места у окна. Рядом со мной сидела такая семейка, чтоб им провалиться… Прикинь, от самого Рединга орали друг на друга — рта не закрыли. До сих пор небось орут, даже из поезда недосуг выйти. (С улыбкой глянув на нее, я завела мотор и тронулась с места.) Не могу прийти в себя от этого соседства, — весело продолжала она. — Ей-богу, опасалась, что они вот-вот начнут лупить друг друга.

Мы болтали о том о сем и ни о чем примерно минут десять, пока скучные жилые кварталы не сменились живописными, освещенными солнцем деревенскими пейзажами. Уголком глаза я видела, как Петра приникла к окну.

— Мама родная! Да это ж сущая идиллия! — воскликнула она в экстазе, когда мы, свернув с боковой дороги, направились в сторону Плаумэн-лейн. — Пожалуй, я не прочь перебраться сюда. Совсем другой мир — будто со страниц книжек Беатрис Поттер.[31]

— Ну вот. Почти дома. — На вершине холма я переключила скорость и медленно поехала вниз. — Посмотрите направо, — обратилась я к Петре голосом профессионального гида. — Вы видите дом, где мы живем.

— Ого! Анна, какая красота! И дом намного больше, чем я думала.

— Наша только половина, — уточнила я, — но нам и этого более чем достаточно. Да и соседка попалась — очень приятная дама. Ее не видно и не слышно, так что мы, считай, одни. — Подъехав ближе, я отметила про себя, что зеленовато-голубого «фиата» в проезде нет. — Я бы сразу вас познакомила, но она, похоже, на работе. Карла тоже нет дома — поехал в сервис-центр показать машину, вернется где-то через час.

Едва переступив порог, Петра пожелала увидеть все. Мне было так странно водить ее по дому, демонстрировать владения. Ни дать ни взять — хозяйка средневекового поместья. Комнаты казались еще более холодными и странными, словно они были вовсе не мои. Я сопровождала Петру, как агент по продаже недвижимости, втайне ненавидящий продаваемую собственность, но пытающийся подыгрывать восторгу покупательницы.

— Класс! — воскликнула она, когда мы поднялись на второй этаж. — Я тащусь от дубовых перил. Анна, как я тебе завидую! Завтра же готова перебраться сюда — теперь Рединг для меня уже не тот.

— Ты права, здесь хорошо. — Больше не в силах разыгрывать бодрячка, я заговорила о том, что меня волновало: — Хотя… даже и не знаю… Временами здесь как-то чересчур тихо.

— Видали? Девочка заелась. Наверняка уже привыкла ко всей этой красоте.

Мы вошли в спальню для гостей, и она сразу бросилась к окну.

— Господи, какой вид! Словно на многие мили ни души. Неудивительно, если ты снова начнешь здесь писать. А эти офисные причиндалы для Карла? Чтобы он мог изредка отлынивать от работы на фирме?

Я отрицательно качнула головой:

— Это я тут пишу… ну… как бы пишу. По-настоящему я еще не приступила к работе.

— Я как раз и собираюсь подробненько расспросить тебя обо всем, что ты здесь делаешь. — Петра швырнула дорожную сумку на кровать и, скорчив гримасу «наконец-то дома!», с размаху упала рядом с сумкой, отчего пружины матраса жалобно пискнули. — Ну и как продвигаются дела с новой книгой? Что-то ты темнишь, подруга, — ни слова не сказала.