Рукопашная с Мендельсоном - Галина Куликова

– Надо подойти к ним после выступления, поздравить. Вон как зал рукоплещет, – оживился и Корнеев.

– Только попробуй! – пригрозила Лайма. – Нам делами надо заниматься. Потом поздравишь, в гостинице. А то отметите выступление, и ты навеки выпадешь из строя.

Корнеев вынужден был подчиниться. Он осоловело смотрел на заполнивших сцену шотландцев во всем клетчатом. Тоскливые звуки их волынок вновь погрузили оживших было зрителей в состояние анабиоза.

– Теперь понятно, почему в народе говорят – тянуть волынку, – дал свою оценку происходящему Евгений.

Вскоре появились еще одни знакомцы – те самые жизнелюбивые итальянцы, которые напомнили Лайме о несостоявшемся ужине в ресторане. Они пели что-то солнечное и веселое, подыгрывая себе на гитарах, постоянно улыбаясь и посылая женской части зрительного зала призывные взгляды.

– Смотри, – вдруг зашептал Корнеев, – вон у того, маленького, с пучком на макушке, который на Чиполлино похож, вроде синяк под глазом!

– Не синяк, а родимое пятно, – со знанием дела ответила Лайма, которая прекрасно запомнила этого приставучего Чиполлино.

Когда на сцене появились австралийцы, Лайма сказала:

– Вон того, слева, я помню. Я думала, это он по пьяни такой остолбенелый, а оказывается, от природы.

Австралийцы были все как один усатые и улыбались, показывая белые крепкие зубы. Выступили они успешно, сорвав бурные аплодисменты и красиво раскланявшись.

Программа четвертого дня фестиваля подходила к концу, когда ведущий объявил:

– Хранители традиционной народной музыки из Сенегала!

То, что увидели Лайма и Евгений, тут же заставило их насторожиться. На сцену вышли и уселись полукругом на корточки три угольно-черных человека в белых одеждах, похожих на саван. У третьего сенегальца в руках ничего не было, и он сидел, понуро свесив вниз голову. В этой картине было что-то удивительно знакомое, хотя ни Лайма, ни Корнеев никогда в Сенегале не были.

Когда в зале зазвучала странная монотонная мелодия, а солист начал негромко вторить ей, периодически начиная бормотать какой-то текст, Лайма трагическим шепотом заявила:

– Я это уже слышала. Не пойму только где.

– Чего тут понимать? – удивился Корнеев. – Мы этих ребят и видели и слышали. В тот первый день, поздно вечером, рядом с институтом. Они у костра сидели.

– Что ж, давайте посмотрим, что мы имеем на сегодня, – сказала Лайма, собрав группу «У» на экстренное совещание.

– Один из тех, за кем мы должны были наблюдать и по возможности охранять, погиб. За Мельченко приходится наблюдать урывками – немного дома, немного на фестивале. Правда, Жене удалось подключить к его квартире спецтехнику, так что появилась возможность дополнительного контроля. После смерти Полянского Мельченко кажется мне самой уязвимой фигурой. На месте Тагирова я бы его оберегала.

– А Шаткова? – удивился Медведь.

– Мы это обсуждали – у него есть личная охрана, поэтому будем считать, что он защищен от нападения террористов.

– Вот, кстати, о террористах, – оживился Корнеев. – Тут надо что-то кардинально менять. Мы на глаз пытаемся определить, кто плохой, а кто хороший. Да еще издали. Наверное, следует вступить кое с кем в более тесный контакт.

– Тесные контакты чаще всего заканчиваются глубокими сожалениями, – отрезала Лайма. – Кроме того, кое-кто – это не выход. А все группы ты окучить не в состоянии. Ты не можешь брать на себя ответственность за всех русских и поглощать водку стаканами только для того, чтобы не ударить в грязь лицом.

– Нас послали в Чисторецк, не объяснив толком, что нужно делать, – сказал обиженный Корнеев.

– Тем не менее мы тут, и мы сидим в галоше.

– Почему это? – обиделся Медведь. – Мы прекрасно выступили!

– Не думаю, что Тагиров обрадуется, если мы привезем ему с фестиваля главный приз, – заметила Лайма.

– Чтобы системно наблюдать за таким количеством народа, нужен взвод профессионалов, – сказал Корнеев. – Но ты зря нас критикуешь. Мы уже точно выяснили, что в Чисторецк действительно прибыла группа людей, по каким-то причинам интересующаяся учеными. Мы дважды натыкались на них – около института прикладных нанотехнологий в ту ночь, когда погиб Полянский, и вчера в квартире ученого. Теперь мы даже имеем представление, каким образом они проникают на охраняемые или закрытые территории.

– Ты имеешь в виду графа Дракулу? – уточнил Иван.

– Именно, – кивнул Корнеев. – Логично предположить, что скрываются террористы под видом музыкального коллектива, иначе им было бы трудно существовать и действовать в этом маленьком городке.

– Но что это за коллектив? Вот в чем вопрос! – встрял Медведь.

Корнеев, который помнил о том, что именно ему давали задание сосредоточиться на всех приехавших в Чисторецк трио, тотчас сказал:

– Стоит обратить внимание на японцев, с этим якудзой во главе. Готов побиться об заклад – он сегодня следил за мной.

– Следил? – в один голос воскликнули Лайма и Иван.

– Точно. Я его несколько раз засекал. Не знаю, что ему нужно, может, адресок Лаймы хочет спросить.

Лайма покраснела. Скорее от досады, чем от удовольствия.

– Вторым номером в моем личном списке идут венесуэльцы. История с синяком мне теперь покоя не дает. Больно много здесь совпадений, надо внимательнее к ним присмотреться. Бронзу я бы присудил трио из Сенегала. Заметьте, в первый же день они оказались около института. Опять же, когда мы подобрались к ним, их лиц сразу не разглядели. А теперь смотрите. Каждый раз, когда мы натыкаемся на людей в черном, мы не можем разглядеть их лиц! Совпадение?

– Может, и совпадение, – неожиданно вступил в спор Медведь. – Ночью все кошки серы. Иногда и самое белое лицо не разглядишь. К тому же террористы наверняка используют камуфляж.

– В общем, пока жидковато, – подытожила Лайма. – Значит, работаем дальше. Мы не знаем ничего относительно смерти Полянского. Иван, попробуй поговори со своим бывшим сослуживцем.

– Поговорю. Мы с ним как раз сегодня вечерком собрались немного посидеть, поболтать.

– Только не упивайся, как Евгений на первом задании. Нам еще надо съездить во владения Шаткова, не забыл? Ты, Женя, проводишь до дому Мельченко. Заодно проверишь, как функционирует твоя аппаратура.

– Отлично, – обрадовался Корнеев, изрядно стосковавшийся по любимой технике.

– А что мы будем смотреть во владениях Шаткова? – решил уточнить Иван.

– Одна из немногих вещей, которая меня заинтересовала в квартире Полянского, – расписание местных пригородных автобусов, – сказала Лайма.

– Что же в нем такого интересного? – оживился Медведь, обожавший, когда ему все разъясняли.

– Вот скажи, зачем академику, который имеет персональную машину, расписание автобусов? Жил он один, так что родственники, едущие на дачу, исключаются. Я внимательно просмотрела эту маленькую книжечку и знаете что нашла? Стертые карандашные отметки возле определенных маршрутов. Когда я стала изучать эти маршруты, то поняла, что тут есть две особенности. Первая – отмечены либо самые ранние, либо самые поздние. И вторая – все они обязательно проходят через два населенных пункта – Ветлугино и Кречетовку.

– А чем они примечательны, эти населенные пункты?

– Насчет Ветлугино пока не знаю. А вот в Кречетовке находится агропромышленное производство, принадлежащее Ивану Сергеевичу Шаткову, успешному бизнесмену, в прошлом ученому-геологу. Вот мы и посмотрим своими глазами на те места, куда ездил в пригородном автобусе два-три раза в неделю по утрам или ночам академик Полянский. Вдруг обнаружим что-то важное?

До Кречетовки Лайма с Медведем доехали довольно быстро – взятый напрокат «жигуль» хоть имел неказистый вид, был довольно резвым. К тому же деревня находилась всего в пятидесяти километрах от Чисторецка. По дороге Иван рассказал Лайме о дружеских посиделках с бывшим сослуживцем, а ныне следователем Малявиным.

– Он сначала об этом деле вообще разговаривать не хотел. Мол, я свидетель по делу, это противозаконно, служебная тайна и так далее. Н у, я налил ему раз, другой, третий, потом напомнил о нашей службе, о том, как совершил ради него беззаконие, отправив в лазарет несколько особо злых на него «дедов». Пожаловался, что мое неведение относительно расследования может губительно сказаться на моей карьере охранника, в общем, плел всякую жалостливую ахинею. В конце концов он напился, и я совершенно нагло стал требовать информацию о смерти Полянского. Наконец Серега потерял всякую бдительность и стал до невозможности откровенным.

– И что тебе удалось выведать? – нетерпеливо дернула его за рукав Лайма.

– Ты что, я же за рулем, – пробасил Медведь. – Так ведь можно и в кювет улететь, тем более на такой дороге. Так вот, относительно расследования. Никаких следов не нашли, вскрытие ничего не дало, с отпечатками пальцев тоже беда – ничего интересного. Свидетелей нет. Один из охранников дежурной смены, который делает обход кабинетов в ночное время и опечатывает двери, показал, что академик отпустил секретаршу, а сам сидел у себя. Причем двери кабинета и приемной были открыты настежь. Охранник заглянул к нему и спросил Михаила Семеновича, задержится ли он. Тот сказал, что еще немного поработает. Это было примерно за полчаса до его гибели. Что произошло за эти тридцать минут, никто не знает. Зачем Полянский поднялся на десятый этаж, как проник в закрытый переход, почему свалился вниз – загадка. Ни в служебном сейфе, ни в компьютере Полянского не было ничего, что указывало бы на возможный мотив преступления. Если это было преступление, а не несчастный случай.