Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина

– Диана? Ну и имечко, – зло хмыкнул Валера.

– Сам себе нашел такую, – поддела я.

– Ну не знаю. Пойти, что ль, посмотреть на нее, что это за Диана такая… – Мертвицин говорил будто сам себе, но при этом одним глазом не забывал на меня поглядывать.

– Я тебе пойду! – возмутилась я. Мысленно отругала себя на чем свет стоит за ничем не прикрытую ревность (которой от меня и дожидались, то есть умышленно спровоцировали, а я, дуреха такая, поддалась) и сказала спокойнее: – Там смотреть не на что. Она далеко не красавица, из всех достоинств – только коса до попы.

– О, я люблю косы! Особенно до попы, – причмокнул он самым отвратительным образом.

– Ща огребешь! – схватила я с полки тарелку и замахнулась ею, делая вид, что вот-вот пущу ее в лоб Мертвицину, но он не сильно испугался, в смысле что никаких рефлекторных движений по самообороне не было: ни моргнувших или испуганно выпученных глаз, ни поднятых к голове для защиты рук – ничего, он просто шутливо ответил:

– Ладно-ладно, шучу я, шучу! Положи орудие смертоубийства, пожалуйста.

Я примирительно возвратила тарелку на ее законное место и устроила ладони на столе, продолжая рассказ:

– Затем я выяснила, где живет прорицательница, и направилась к ней в гости, на сеанс. Ну она и объяснила, что и как, – сухонько резюмировала я, не желая подробно освещать нашу с Азазой беседу.

Валерий задумался, затем задал болезненный вопрос:

– А она ничего не говорила по поводу того, почему я ничего не помню? И как вернуть мне память?

В его глазах была надежда, а я лишь смогла от грусти и жалости к нему вновь опустить взгляд.

Закашлявшись и отпив еще пару глотков, так как горло пересохло, я с горем пополам сообщила:

– По ее мнению, ты способен узнать только того, кто тебя… в тебя стрелял, – не смогла я выговорить «убил». Ну согласитесь, это глупость и очумелая невероятность: ты говоришь с человеком, периодически вставляя в диалог такие изречения, как: «тебя оживила…», «тебя убил…», «твоя могила…», «после того, как ты умер…». Это почти неподвластно уму, но нужно как-то с этим мириться. – Ни родных, ни знакомых, что у тебя были, ты, по ее мнению, не узнаешь.

Валера нахмурился и обхватил ладонями лицо.

Из-за того, что губы были прижаты к рукам, его фраза прозвучала не очень внятно:

– Я как заново рожденный… Ты считаешь, ей можно верить?

– Азазе? – Я на минуту задумалась. – Не знаю, – пожала я плечами. – Она казалась крайне заинтересованной в этой истории. Наверно, потому что это связано с ее предком и воровством в ее салоне. А вообще… – Я вспомнила минуту, когда ее лицо зловещим образом освещалось снизу сверхъестественным светом магического шара, когда ее сильные руки до боли крепко держали мои ладони на крышке стола, а вмиг охрипший голос говорил такие ужасные вещи, что хотелось поскорее убежать оттуда, не побоявшись прослыть заправской трусихой, и заявила: – Вообще временами она выглядела как злобная фанатичка.

– Офигеть можно… – простонал Валера. Я была с ним солидарна. – Я вот думал… А что, если эта моя болезнь настолько прогрессировала, что и вызвала потерю памяти? А твоя Азазель – или как ее – с ее пропавшей книгой просто спятила?

Я бы хотела с ним согласиться, но не могла: а как же могила с его именем? А как же оплакивающая его девушка и украденная книга на дальней полке стеллажа? А как же ледяные конечности? Ну да, последнее – это может быть одним из симптомов этой неизвестной науке страшной и загадочной болезни, но как же то, что он ничего не ест и не пьет? И не спит?..

– Короче, ладно, – возлюбленный легонько хлопнул ладонью по столу и поднялся. – Ты живи здесь, ищи свои несметные богатства, оставленные дедушкой Крезом в наследство, а я пойду… пойду.

– Ага, – машинально отозвалась я и только, когда уже Мертвицин вышел за пределы кухни в коридор, за секунду сорвалась с места, уронив табуретку, и, догнав его, ухватила за рукав футболки. – Ты что, с ума сошел? Куда ты уходишь, зачем? – слезно вопрошала я. Хоть я и говорила «с ума сошел», но была уверена: если кто из нас и съехал с катушек, то это точно я. Об этом упорно твердит мое небезупречное поведение в последние дни.

Он мягко посмотрел на меня, поднял руку и погладил мои волосы. Их как будто обдало холодным воздухом.

– Катя, я не могу остаться. Мы ведь простились с тобой, забыла?

– Но как же… как же это… Нет! Ты не можешь уйти! – Я чувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.

– Солнышко, я не могу быть с тобой. Я вообще ни с кем быть не могу! – горько проговорил он. – Я не знаю, кто я. Я болен, я не человек, я что-то с чем-то. Я не знаю, откуда я и чего мне ждать от судьбы. А ты должна быть с кем-то… – он долго пытался подобрать слово. – Нормальным. Я принесу тебе только страдания, неприятности и… непонятности. Точнее, головную боль, оттого что все непонятно. Что-то я не то говорю… – добавил он совсем тихо и аккуратно отстранился.

Я преградила ему путь и твердо проговорила:

– Ты останешься здесь и точка! По крайней мере, до тех пор, пока я все не выясню. Ну куда тебе спешить? Тебе некуда идти! Подумай! – Он не сдавался – об этом говорило выражение его лица и поза. – Я же обещала тебе помочь! Не заставляй меня быть обманщицей, нарушительницей данного слова, как там у вас… грязной свиньей! – выговорила я в полной истерии и тут же умолкла, ожидая, что же будет дальше.

Его лицо немножко, но все же переменилось.

– Ты что! Не называй себя так!

– Ты делаешь меня такой! – подливала я масла в огонь. – Сделаешь, если уйдешь!

Он почти сдался. Плечи опустились, взгляд блуждал по стенам, не останавливаясь более на мне.

– Ну Катенька… Я хочу, чтобы ты была счастливой. А со мной ты не будешь. У тебя же есть этот… как его… младенец.

– Почему это младенец? – по обычаю возмутилась я.

– Потому что он маленький. Но я не об этом. Я видел в окно пару раз, как он смотрел на тебя. У него правда есть чувства.

– А у тебя? – помимо воли, с губ сорвался вопрос. – У тебя они есть?

– Это не изменит того, что…

– Это изменит все! – в состоянии, близком к эйфории, выкрикнула я. Это только я так быстро перехожу от состояния крайней паники к полнейшему экстазу, или все женщины такие? – Ответь же!

Он по-прежнему не глядел мне в лицо, потому я взяла его за подбородок и заставила это делать.

– Да. Да, у меня тоже есть к тебе чувства, – ответил он, вернувшись к своему излюбленному безэмоциональному тону.

Но мне было все равно, как это было сказано. Главное, что это было сказано.

– Так ты любишь меня? – рискнула я уточнить.

Он кивнул и для убедительности уверенно повторил ответ словами:

– Да, люблю.

– Ах! – Я воздела глаза к потолку и мысленно поблагодарила Бога. Затем бросилась ему на шею с воплями: – Ты останешься? Ты ведь останешься, да? Ну скажи же, скажи, что ты останешься!

– Я не хочу врать тебе. Я пока не знаю ответа на твой вопрос. Но сегодня я останусь. – Он приблизил губы к моему уху и зашептал: – Мне надо насытиться тобой. Иначе мне страшно будет уйти.

Я в свою очередь шепнула:

– Я сделаю все, чтобы ни за день, ни за год, ни за вечность ты не смог бы мной насытиться! Я никогда тебе не наскучу, обещаю!

С этим я чмокнула его в ямочку на подбородке и опрометью выскочила из дома. Сегодня Валерий уж точно никуда не уйдет, раз обещал, стало быть, у меня есть как минимум один день, чтобы найти ожерелье. Похоже, только оно сможет пролить свет на эти события, дать какой-то исход. Проблемы с поисками уже не было: я знала или приблизительно знала, где его найти.

Мы с Кириллом встретились по дороге. Я бежала к его дому, боясь сбиться с пути и моля свои ноги двигаться быстрее, а он шел в прямо противоположном направлении – к моему дому, не спеша, чему-то улыбаясь, каким-то своим тайным, но сладким мыслям. Вследствие этого он даже не сразу меня заметил.

– Привет! – помахала я рукой, подбегая. Стоит ли говорить, что встретились мы аккурат напротив поляны, в дальнем конце которой расположился привлекший мое внимание в одну из прогулок в эту часть поселка сарай.

– О, привет! Бегом занялась на старости лет? – подколол меня Кирюха и одарил коротким поцелуем в губы.

Я слегка удивилась, не зная, как к этому отнестись, но вспомнила, что наша последняя встреча этим и закончилась: я страстно целовала его в благодарность за стихотворение. Что поделать, стихи мне посвящали редко. В любви признавались частенько (вот только сейчас, пару минут назад, например), подарками забрасывали, один раз даже пели серенаду (это Женька). Но творческими способностями почему-то моих поклонников Бог не награждал. Так что ругать оставалось саму себя: имея в городе парня, я здесь играю в любовь аж еще с двумя мужиками. Подруга Юлька, закоренелая скромница, прибила бы меня на месте, а лучше – сожгла бы на священном костре инквизиции за похотливость, как в древности.

Его слова о моей якобы старости, с одной стороны, были произнесены в шутку, ради потехи, с другой же, напомнили мне слова Валерия, и я спросила: