Царь Гильгамеш (сборник) - Роберт Силверберг

В серебристо-серые часы рассвета спящие герои валялись по всему дворцу, храпя от выпитого вина. Мне не хотелось спать, поэтому я пошел к дворцовому фонтану. Со мной был Энкиду. От его одежд несло вином и мясным соком, должно быть, и мои были не лучше. Соломинки и обугленные веточки от костров запутались у нас в волосах. Прохладная, свежая вода фонтана нас омыла и освежила, словно мы были в божественном источнике. Выходя из фонтана, я оглянулся, ища глазами какого-нибудь раба, чтобы он принес нам чистую одежду, и взгляд мой упал на стройную фигурку на противоположном конце двора, женщину, одетую в пепельного цвета одеяние из поблескивающей ткани. На голове ее была шаль, и лица было не разглядеть. Казалось, она направлялась в нашу сторону.

— Эй, ты, — окликнул я. — Подойти и окажи нам услугу!

Она повернулась ко мне, спустив шаль, и я увидел ее лицо. Но не поверил своим глазам.

— Гильгамеш? — тихо сказала она.

Я ахнул от изумления. Это могло быть только привидение.

— Демон! — прошептал я. — Смотри, Энкиду, у нее лицо Инанны! Должно быть, это Лилиту пришла сюда преследовать нас, или привидение Утукку.

Ужас и страх ударили меня, словно язык бронзового колокола, я задрожал и стал искать среди своей сброшенной одежды амулет богини, который юная жрица Инанны дала мне давно, когда мы оба были юны.

Тем же тихим голосом она сказала:

— Не бойся, Гильгамеш, я действительно Инанна.

— Здесь? Во дворце? Жрица никогда не покидает храма, чтобы увидеть царя. Она призывает царя, чтобы он служил ей в храме, в ее собственных владениях.

— Сегодня ночью именно я пришла к тебе, — сказала она.

Теперь она стояла совсем близко от меня, и мне казалось, что она говорит правду: если это и был демон, в это нельзя было поверить. И какой демон, к тому же, осмелится перевоплотиться в богиню в стенах города, где обитает сама богиня? Я никак не понимал причины присутствия Инанны во дворце. Я чувствовал какой-то подвох. Я похолодел, и завернулся в свою одежду. Энкиду смотрел на нее, словно на чудовище, изготовившееся к прыжку.

Я хрипло спросил:

— Что тебе от меня надо?

— Сказать несколько слов, только несколько слов.

Горло у меня пересохло:

— Говори!

— То, что я должна сказать, я бы хотела сказать с глазу на глаз.

Я посмотрел на нахмурившегося Энкиду. Мне не хотелось отсылать его, но я достаточно хорошо знал Инанну. Я печально сказал:

— Энкиду, оставь нас ненадолго.

— Это обязательно? — спросил он.

— На этот раз — да, — ответил я, и он медленно пошел, несколько раз оглянувшись, словно боялся за меня.

Инанна сказала:

— Я видела тебя сегодня с террасы храма, когда ты гулял по городу со своими героями, Гильгамеш. Ты никогда не был таким прекрасным. Ты сиял как божество.

— Радость победы дала мне это. Мы убили демона, мы добыли древесину, мы смели с лица земли стену, воздвигнутую эламитами.

— Я слышала об этом. Это замечательная победа. Ты герой, не знающий себе равных. О тебе будут петь грядущие поколения!

Я заглянул ей в глаза. В этот час, в свете зари, они казались такими темными, они казались темнее ночи. Я пристально смотрел на ее безупречный лоб и дуги ее бровей, на ее полные губы. От нее исходил жар, но это был холодный огонь. Я не мог сказать, стояла передо мной богиня или женщина. Обе смешались в ней, чего никогда не было раньше. Я вспомнил слова Забарди-Бунугги, из его слов я понял, что она — мой враг. В это мгновение она была прекрасна и не могла казаться мне врагом.

— Почему ты здесь, Инанна?

— Не могла удержать себя. Когда я увидела тебя вечером, то сказала себе: я пойду к нему, когда окончится пир. Я приду к нему, когда настанет заря, и отдам ему себя.

— Предложишь себя? Что ты такое говоришь?

Глаза ее горели странным огнем. Словно серебристое солнце, что встает в полночь.

— Гильгамеш, будь мне мужем.

Это меня сразило. Запинаясь, я произнес:

— Но время еще не настало, Инанна… до нового года еще несколько месяцев, и…

— Я говорю не о Священном Браке, — ответила она быстро. — Я говорю о браке между мужчиной и женщиной, которые живут под одной крышей, рожают детей и вместе стареют, как обычно бывает между мужем и женой.

Заговори она на языке жителей Луны, я и тогда не удивился бы сильнее.

— Но ведь это невозможно, — сказал я, когда ко мне вернулся дар речи. — Царь… жрица… никогда, с самого основания города, никогда, за всю историю Земли…

— Я говорила с богиней. Она согласна. Это может быть. Я знаю, что это внове и кажется странным, но это можно, это допускается.

Она шагнула ко мне и схватила меня за руки.

— Выслушай меня, Гильгамеш! Будь моим мужем, подари моему телу свое семя и не одну ночь в году, а каждую ночь! Будь моим мужем, а я буду твоей женой. Слушай, я принесу тебе необыкновенные дары! Я запрягу для тебя украшенную золотом повозку, с золотыми колесами, с бронзовыми рогами. Тебя будут везти демоны бури. Наше жилище будет пропитано благовониями, словно храм, а когда ты будешь в него входить, пороги станут целовать тебе ноги.

— Инанна…

Ее невозможно было остановить. Словно в трансе, она певуче продолжала:

— Цари, владыки и князья склонятся перед тобой! Плоды гор и равнин принесут они тебе в дань! Козы твои будут приносить тройни, овцы будут котиться двойнями. Осел, что несет твою поклажу, перегонит саму бурю, твои повозки победят в любой гонке, волам твоим не будет равных. Дай мне принести тебе свое благословение, Гильгамеш!

— Люди этого не позволят, — тупо сказал я.

— Люди! Люди! — Лицо ее вспыхнуло, глаза потемнели. — Люди не смогут остановить нас.

Ее рука стиснула мою мертвой хваткой. По-моему, кости у меня хрустнули. Странным тоном она сказала:

— Боги прогневались на тебя за убийство демона Хувавы, Гильгамеш. Ты знаешь об этом? Они намерены тебе отомстить.

— Это неправда, Инанна.

— Разве ты беседуешь с богами, как беседую я? Ты ходишь их путями, как хожу я? Говорю тебе, Энлиль оплакивает смерть стража своих лесов. Они кровью возьмут с тебя цену этой смерти. Они заставят тебя тосковать и скорбеть, как скорбит Энлиль. Но я могу защитить тебя от этого. Я могу заступиться. Отдай мне себя, Гильгамеш! Возьми меня в жены! Я — твоя единственная надежда! Я — единственный залог покоя и мира!

Слова ее обрушивались на меня, словно ливень, не знающий пощады. Мне хотелось убежать от нее. Мне хотелось зарыться головой во что-то мягкое и теплое и уснуть. Это какое-то безумие — жениться на ней. Да мыслимое ли это дело? На какой-то безумный миг я подумал, как бы это было прекрасно: делить с ней ложе каждую ночь, чувствовать огонь ее дыхания, вкушать сладость ее уст. Какой мужчина откажется от подобного? Но брак? Со жрицей? С богиней? Она не имела права выходить замуж. Я не мог жениться на ней. Даже если бы народ и разрешил это — а он бы не разрешил, он бы скорее растерзал нас и швырнул наши трупы волкам на съедение, — я не смог бы вынести этого. Униженно приходить в храм с брачными дарами, становиться на колени перед собственной женой, потому что она еще и богиня, Царица Небес… Ну нет, этого я вынести не могу, это будет моя погибель. Я царь. Царь не может становиться на колени перед женой. Я потряс головой, словно хотел разогнать сгустившийся в моей душе мрак. Я начал постигать истину. Ее план начинал проясняться для меня: адская смесь алчности, страсти и зависти. Ее цель — заманить меня в ловушку и извести. Если она не могла противостоять власти царя никаким иным способом, она разрушит его силу при помощи брака. Поскольку она — богиня, она заставит меня становиться перед ней на колени. Ни один мужчина и уж конечно ни один царь, не становится на колени перед собственной женой. Люди будут смеяться надо мной на улицах, псы вонючие будут хватать меня за ноги! Но я не позволю сделать себя ее рабом! Не пойду в рабство за ее тело! А вся ее болтовня о гневе богов, который только одна она могла бы отвести от меня? Нет, это дурацкая ложь, чтобы запугать меня! Я не позволю этого ни в коем случае.

Как только я все это понял, во мне поднялся такой гнев, словно огонь в душное лето. Может оттого, что я не спал всю ночь, или вино, или демон, что вселился в меня, или гордость, которая обуяла меня после победы над Хувавой, или все вместе привело меня в неудержимо свирепое состояние. Я вырвал у нее свою руку, выпрямился и заорал:

— Ты говоришь, что ты моя единственная надежда? Да какую же надежду ты мне собираешься предложить, кроме надежды на боль и унижение? Чего же мне ждать, если я окажусь настолько глуп, что женюсь на тебе? Ты приносишь только опасность и муку.

Злобные слова потоком лились из меня. Я не мог и не хотел удерживать их.

— Что ты такое? Жаровня, что гаснет на морозе. Задняя дверь, что пропускает и ветер, и дождь. Худой мех, льющий воду на спину несущего его, сандалия, что жмет ногу носящего и заставляет его спотыкаться.