Царь Гильгамеш (сборник) - Роберт Силверберг

— Он мертв, — сказал я. — Давайте очистим то место, что он осквернил, и пойдем дальше.

Мы срезали кедровые ветви и положили их на могилу демона, принесли жертвы и произнесли нужные молитвы. Потом мы нашли тридцать отборных кедровых стволов, чтобы взять их с собой в Урук, мы обрубили сучья, окорили их, погрузили их на ослов. Покончив с этим, мы вернулись к стене, которую построили эламиты, и сокрушили ее, разметали по сторонам, словно ее делали из соломы, хотя ради красоты мы пощадили великолепные ворота, которые предатель Уту-рагаба так прекрасно выполнил для горского царя.

Когда мы уходили с этого места, сотня воинов-эламитов напала на нас, и спросила именем Эламского царя, почему мы находимся в чужих владениях. На что я ответил, что мы вовсе не браконьерствуем, а пришли набрать немного дерева для нашего храма, для чего нам потребовалось убить местного демона. Они решили, что я дерзок с ними.

— Кто ты такой? — потребовал ответа их вожак.

— Кто я? — спросил я у Энкиду. — Скажи им.

— Как это, ты — Гильгамеш, царь Урука, величайший герой, дикий бык, что пропахивает горы, Гильгамеш-царь, Гильгамеш-бог. А я Энкиду, твой брат, — он хлопнул себя по брюху и рассмеялся. — А вы слышали про Гильгамеша, парни?

Но эламиты уже в беспорядке бежали наутек. Мы бросились вдогонку и перебили половину, отпустив остальных, чтобы они могли принести своему царю весть, что неразумно окружать стеной кедровые леса. По-моему, он внял голосу разума, так как больше я ни о каких стенах вокруг лесов не слыхивал. Не было слышно и о страшном Хуваве, так что в последующие годы мы беспрепятственно брали из этого леса столько кедровой древесины, сколько нам требовалось.

23

Это было время торжества. Мы вошли в Урук с такой помпой, словно покорили шесть царств. В нашей гордости, наверное, была тень какого-то безумия, но это была заслуженная гордость. Не каждый день все-таки убиваешь демона.

Поэтому мы отмечали наше возвращение из Земли Кедров и наши приключения пирами и весельем. Но в начале ночи случилось неприятное происшествие, и в конце нашего пира также.

Когда на закате солнца мы подходили к городским стенам, Царские ворота распахнулись, и из них выехали с почетом встречать нас повозки во главе с Забарди-Бунуггой. Гремели трубы, развевались флаги. Я слышал как снова и снова выкликали мое имя. Мы остановились и ждали, когда к нам подъедут. Забарди-Бунугга, подогнав повозки ко мне, приветствовал меня воздетыми руками и преподнес мне ячменный сноп — обычное приветствие для вернувшегося царя. Он принес благодарственную жертву во имя моей безопасности, а потом мы вместе совершили возлияние божествам. Добрый верный Забарди-Бунугга, с его некрасивой физиономией!

Когда официальные церемонии закончились, мы обнялись по-человечески. Он ласково кивнул Энкиду и улыбкой приветствовал Бир-Хуртурре. Если и была в Забарди-Бунугге зависть, то только к тому, что он не принимал участия в нашем путешествии, да и той я в нем не усмотрел. Я рассказал ему, как прошло путешествие, но он уже знал большую часть, поскольку вестники прибежали раньше нас, неся весть о нашей победе. Я спросил, как шли дела в Уруке в наше отсутствие. В его глазах промелькнула тень, и он сказал, не глядя мне в глаза:

— Город процветает, о Гильгамеш!

Нетрудно было уловить беспокойство, колебания, печаль в его душе, поэтому я спросил:

— А если начистоту?

— Можно мне въехать с тобой в город? — спросил он беспокойно.

Я пригласил его жестом в свою повозку. Он взглянул на Энкиду, который ехал со мной рядом, но я пожал плечами, словно желая сказать, что все, что могу услышать я, годится и для моего названного брата. Забарди-Бунугга понял это — не надо было ничего говорить вслух. Он легко вскочил в повозку, а Энкиду дал знак процессии продолжать движение сквозь огромные городские ворота.

— Ну? — спросил я. — Какие неприятности? Рассказывай.

Тихим голосом Забарди-Бунугга сказал:

— Богиня странно себя ведет. По-моему, она что-то замышляет. Опасность витает в воздухе, Гильгамеш.

— Как это?

— Она не находит себе места, она чувствует, что ты затмил ее, что ты переходишь границы своей власти. Она говорит, что ты делаешь вид, будто ее не существует, что ты с ней не советуешься, будто город больше и не город Инанны. Он стал городом Гильгамеша.

— Я — царь, — ответил я, — и несу все бремя ответственности.

— Мне кажется, она тебе напомнит, что ты царь только милостью богини.

— Так и есть, и я этого никогда не забываю. Она же должна помнить, что и она не богиня, а только глас богини.

Я рассмеялся.

— Ты думаешь, я говорю кощунственные вещи, Забарди-Бунугга? Нет же, нет. Это правда. Мы все должны это помнить. Богиня гласит ее устами, но сама она всего лишь жрица. А несу бремя власти я, и к тому же каждый день.

Когда мы подъезжали к городским воротам, я спросил:

— А какие у тебя свидетельства ее гнева?

— Мой отец говорил, она приходила к нему в храм Ана просмотреть древние таблички, записи со времен правления Энмеркара о его отношениях с жрицей Инанной тех времен. Она заглянула в архивы жрецов Энлиля. И много раз, пока ты был в отлучке, она созывала старшин города.

— Может быть, она пишет книгу для истории, — беспечно сказал я.

— Мне кажется нет, Гильгамеш. Она ищет способ укротить тебя, смотрит, нет ли где прецедента, ищет правильную, безукоризненную тактику.

— Ты это знаешь наверняка или только подозреваешь?

— Наверняка знаю. Она кое-что говорила, и многие ее слышали. Твое путешествие ее разгневало. Она это говорила твоей матери, моему отцу Гунгунуму, некоторым из собрания старшин, даже своим прислужницам. Она не скрывала своего гнева. Она сказала, что это дерзкий вызов с твоей стороны — предпринять путешествие, не получив ее благословения.

— Вот оно что. Но нам нужен был кедр. Эламиты построили в лесу стену. Это ведь не просто святое паломничество, Забарди-Бунугга. Это война. А решения, касающиеся войны, лежат все же в области царской власти.

— По-моему, она смотрит на это иначе.

— Тогда я поговорю с ней об этом.

— Будь осторожен. Это коварная и опасная женщина.

Я положил руку ему на запястье и улыбнулся.

— Ты мне ничего нового не открыл, друг мой. Но я буду настороже. И спасибо за предупреждение.

Мы проезжали ворота. Я поднял свой щит так, что он поймал последние лучи заходящего солнца и бросил лучи золотистого света в толпу, собравшуюся по сторонам большой триумфальной дороги. Полгорода вышло на улицы, чтобы приветствовать меня.

— Гильгамеш! Гильгамеш! Гильгамеш! — кричали они, пока не охрипли. — Они еще кричали «божественный», что обычно не говорится о царе, пока он жив.

— Божественный Гильгамеш! Божественный Гильгамеш!

Я растерялся, хотя нелепо было бы отрицать присутствие во мне божественной природы.

Предостережения Забарди-Бунугги несколько омрачили мое возвращение домой. Но меня не очень удивило то, что я услышал. Инанна слишком долго оставалась кроткой и послушной, и я уже давно ожидал от нее каких-то действий. Ну что ж, посмотрим. Сейчас я решил не думать над этим. Это была ночь моего возвращения домой. Это была ночь моего триумфа.

Во дворце я вычистил и смазал свое оружие и положил его в хранилище, произнеся над ним специальные молитвы, которые говорятся, когда оружие кладут на покой. Потом я пошел в дворцовые бани и распустил свою косу, так что волосы струились по спине, и прислужницы смыли с них грязь и пот похода. Я оставил волосы распущенными, завернулся в красивые ткани и завязал вокруг пояса багряный платок. Я надел царскую тиару, что делал нечасто. Потом я позвал моих героев, и Энкиду, и мы собрались в большом зале дворца на пир. Жареные телята и ягнята, пирожные из меда и муки, пиво, крепкое и мягкое, царское финиковое вино, самое сладкое и вкусное в наших землях украшало стол. Мы даже пили вино, что делается из винограда, которое мы привозим из северных земель, — темно-лиловое вино, от которого душа рвется ввысь. Мы пели и рассказывали истории про древних воителей, потом разделись и боролись при свете факелов, потом наслаждались девушками из дворцового гарема, пока не насытились, а потом мы снова совершили омовение и нарядились в праздничные одежды. Мы вышли в город, ходили по улицам, играя на флейтах и трубах, хлопая в ладоши, и гордость наполняла наши сердца. Ах, что за прекрасное время было! Какое великолепное время! Такого мне уже никогда не доведется пережить.

В серебристо-серые часы рассвета спящие герои валялись по всему дворцу, храпя от выпитого вина. Мне не хотелось спать, поэтому я пошел к дворцовому фонтану. Со мной был Энкиду. От его одежд несло вином и мясным соком, должно быть, и мои были не лучше. Соломинки и обугленные веточки от костров запутались у нас в волосах. Прохладная, свежая вода фонтана нас омыла и освежила, словно мы были в божественном источнике. Выходя из фонтана, я оглянулся, ища глазами какого-нибудь раба, чтобы он принес нам чистую одежду, и взгляд мой упал на стройную фигурку на противоположном конце двора, женщину, одетую в пепельного цвета одеяние из поблескивающей ткани. На голове ее была шаль, и лица было не разглядеть. Казалось, она направлялась в нашу сторону.