Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

314

«Средь призраков» (в подлиннике: Sordel rimase, e l'altre gentil forme); т. е. Нино, Куррадо и венценосные души (чистилища VIII, 44).

315

Под именем «вход» здесь разумеется не самая дверь чистилища, так как она заперта (стих 120), но то углубление в скале, которое вначале представляется в виде щели, подобной той, какая делит стену. В углублении этом, перед дверями, где сидит ангел, находится площадка, на которой останавливаются входящие в самое чистилище. Бути первый указал на это обстоятельство и устранил мнимое противоречие между «quel entrata aperta» стиха 62 и следующими словами Данте, по смыслу которых она должна была быть «chiusa» (запертою), стихи 111 и 120.

316

Изображение человека, решившегося наконец обратиться к лучшему (Чистилища XXI, 61 и далее). «Данте заимствует сравнение из самой вещи, которую описывает, или, другими словами, самую вещь делает предметом сравнения, он сам есть тот человек, который от сомнения переходит к уверенности». Скартаццини.

317

«Вступление в чистилище, в собственном смысле, есть, бесспорно, главный акт оправдания, с помощью которого грешник отвращается от грехов и решительно устремляется к Богу. Здесь, поэтому, наиболее уместно изложить учение схоластиков об оправдании. – Хотя нравственное улучшение есть дело всей жизни и во всех своих стадиях – плод взаимодействия благости с свободной волей, тем не менее настоящее очищение от грехов дело одного лишь момента, в котором прощение грехов и оправдание соединены неразрывно. Этот момент наступает у некоторых мгновенно, чудесным образом, как у Павла; у других – и это обыкновенный способ – ему предшествует неполное обращение, или некоторое размышление, которое еще не принадлежит к настоящему оправданию. Самому же оправданию, по Фоме Аквинскому, принадлежат четыре части: прежде всего, излияние действующей благодати, затем двойственное движение свободной воли к Богу и от греха, и, наконец, цель – прощение грехов. Хотя все эти четыре части по времени неразделимы между собой, однако gratia operane, как первичный источник оправдания, занимает первое место, или, говоря словами Фомы, она есть первая между ними в порядке природы. Когда же наступило оправдание, тогда дальнейшие успехи в добре будут действием содействующей благодати в соединении с свободной волей. Каждым таким шагом человек заслуживает новую себе милость, и при том не как награду или плату – понятие, не согласующееся с отношениями Бога к человеку, но, выражаясь языком схоластиков, по достоинству, так как оно соответствует Божественному порядку (Фома Акв. Sum. Theol II, 1. quaest 111–114). – Это-то неполное предварительное подготовление изображается в преддверии чистилища; но и оно не могло совершиться без содействия божественной милости. Поэтому-то Беатриче всегда посылает через Виргилия к Данте Лючию (Ада, 11, 97). Теперь легко объясняется, почему Лючия (здесь, очевидно, gratta operane) берет спящего Данте и без его собственного содействия приносит его к вратам чистилища; ибо первый толчок к оправданию приходит свыше; но вместе с тем понятно и то, что для того, чтобы войти в самые врата, все-таки необходима собственная решимость со стороны поэта и указание Виргилия (разума, свободной воли). Филалет.

318

«Опять новый намек на аллегорическое значение поэмы, как и в предыдущей песни, стих 19. Впрочем, здесь указание это почти не нужно, смысл ясен. Орел и Лючия обозначают, как мы видели, озаряющую благодать Божию. Поэт прославляет здесь свое искусство, и, действительно, этот сон совершенно уместен; ибо озаряющая благость Божия, или переворот в наших душах, твердая решимость к совершенствованию есть нечто неизъяснимое, как бы некий дар Божий; но вместе с тем человек этим решением подымается в высь, принадлежит уже добродетели, становится новым человеком, хотя еще не совершенно чистым и блаженным. Так точно и Данте, сам того не зная и без усилия, вознесен здесь до самого порога истинного места очищения; ибо Данте во всем, что он видит, чувствует и переживает, всегда изображает в себе состояние, которое должно быть обозначено, или, по крайней мере, это намерение поэта очень явственно выступает в некоторых местах его поэмы, и притом в Чистилище и в Раю гораздо явственнее, чем в Аде». Каннегиссер.

319

«Путь к совершенствованию только вначале труден и узок; но он расширяется сам, когда намерение наше твердо и мы идем неустанно». Каннегиссер. – Дверь чистилища, являющаяся как щель в стене, представляется совершенно противоположно адскому входу: та обширна (Ада И,20), эта узка; та всегда раскрыта настежь для идущих путем погибели (Ада VIII, 126), эта заперта; та никем не охраняется, эта охраняется стражем. «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель» и многие идут ими; потому что тесны ворота и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Матф. VII, 13, 14.

320

«Врата» – именно те святые врата Петра, о которых сказано в Ада I, 134, ведущий входящих в них к блаженствам рая. Под этими вратами надобно разуметь самого Христа, согласно с Иоан. X, 7. «Я дверь овцам». – О символическом значении трех ступеней см. ниже.

321

«Привратник (вратарь) есть священник вообще и в частности – папа, как наместник Св. Петра. В особе его олицетворяется религия, потому что лик его так блестящ, что даже кающийся грешник потупляет пред ним очи. В руке его – меч, как символ правосудия и беспристрастия. Он молчит до тех пор, пока не убедится, что обратившийся хочет приблизится к нему; но тогда исповедует он его кратко и не скрывает от него всю трудность обращения. Ему достаточно знать, что приходящий к нему просветлен озаряющею милостью, и тогда он свободно впускает его». Каннегиссер. – Таково же мнение о значении привратника большей части древних комментаторов. По-видимому, Данте имел здесь в виду слова Св. Павла: «И шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие». Ефес. VI, 17; также слова книги Бытия о пламенном мече херувимов при дверях рая сладости (III, 21); также пророка Даниила: «Лицо его – как вид молнии». Дан. X, 6.

322

Т. е. с того места, где вы находитесь. Почти теми же словами встречает поэтов кентавр Несс в аду (Ада XII, 63). «Только те могут быть участниками благотворного действия религии, к которым она действительно снизошла в сердце при помощи озаряющей божественной благости – того озарения, в котором никогда не бывает недостатка в чистом сердце, в стремящемся выше духе. Кто же приблизится к этим вратам без такого призвания, того поразит, как лицемера, сверкающий в руке привратника меч». Штрекфусс.

86. «Кто вас привел?» – По мнению Биаджиоли, «души, коим наступил час очищения, приходят в чистилище в сопровождении ангела», подобно тому, как ангел привозит души от Рима к берегам чистилища, почему и Катон, видя поэтов, спрашивает их: кто их привел? (Чистилища I, 43). Мнения этого держится большинство комментаторов. Следовательно, привратник, сделав этот вопрос, разумеет здесь не Лючию, a ангела.

323

«Подумайте». Сличи Ада V, 20. То же самое говорит Христос ученикам своим: Лук. XIV, 28–30. «Чтоб не было вам худа». Сличи Ада XXIII, 13 и далее.

324

Т. е. Лючия, знающая законы этих мест (diq ueste cose accorta).

325

«Вход в чистилище есть символ таинства покаяния. Ангел, сидящий у входа, в силу сказанного выше, обозначает символически духовную власть церкви разрешать и связывать, т. е. духовника. Сущность таинства покаяния, по учению церкви, состоит из трех актов со стороны кающегося, соединенных со священническим разрешением, придающим им полноту. Эти акты суть: раскаяние, исповедь, или покаяние, и удовлетворение. К первому принадлежит сознание в совершенных грехах, скорбь о них и желание исправиться; ко второму – сознание в грехах перед посвященным и снабженным духовной юрисдикцией священником; наконец, удовлетворение есть действие благочестивого покаяния, служащее частью к уничтожению временного наказания греха, частью – к улучшению жизни. Ко всему этому, как ключ в своде, должно присоединиться пастырское отпущение, какое священник, в силу врученной ему власти ключей, может дать или не дать, смотря по тому, насколько раскрылось состояние духа кающегося». Фома Акв. Sum. Theol. III, quaest. 84–90, suppl. quaest. 1-20. «In perfectione autem poenitentiae tria observanda sunt, scilicet compunctio cordis, confessio oris, satisfactio operis». – Петр Ломбардский. Sent. lib. IV, dist. 16, lit. A. «Haec est fructifera poenitentia, ut, sicut tribus modis Deum offendimus, scilicet corde, ore et opere, ita tribus modis satisfaciamus». – «Нет никакого сомнения, что в трех ступенях, по которым поэт входит к ангелу, он олицетворяет эти три акта покаяния: сокрушение сердца, сознание уст и удовлетворение действием». Филалет. Скартаццини.

326

«Три ступени означают три акта покаяния. Первая выражает раскаяние, потому она вся из белого мрамора, столь блестящего, полированного (в подлиннике: si pulito e terso), что в нем весь образ или тень Данте, так, как он есть (quale i' paio), отражается, как в зеркале, в знак того, что сознание в грехах должно быть полное и откровенное. Вторая ступень означает раскаянное сокрушение сердечное, почему и сложена из камня багрово-темного (perso, цвет, обозначающий черноту сердца), грубаго, перегорелого и надтреснувшего, так как и самое слово con tritio, по Фоме Аквинскому, происходит от того, что окаменелое сердце грешника при этом должно быть сокрушено, или раздроблено (Suppl. quaest. 1). – Через эту ступень Данте восходит на третью, означающую удовлетворение или примирение, почему и камень, легший в эту ступень, красно-огненного цвета, как кровь, брызнувшая из вскрытой вены. Этот цвет ее, по одним древним комментаторам, означает самобичевание грешника, по другим – силу любви человека, побуждающую его сознаться в грехах своих, чтобы снискать удовлетворение в своих недостатках; может быть даже пролитую за искупление грешников кровь Христову. – На ней (ступени), как на фундаменте, воздвигнуто все здание церкви и, следовательно, лишь на ней зиждется вся духовная власть, сосредоточенная в священнике. – Только тогда, когда кровь Христова составляет основу всего духовного могущества и когда это могущество ограничивается лишь тем, что основано на таком фундаменте, только тогда престол этой власти будет чист, блестящ и несокрушим, как адамантовый праг, на котором восседает вратарь.