Новый Мир ( № 8 2009) - Новый Мир Новый Мир

«ЗА ДУХОВНУЮ СУЩНОСТЬ РОССИИ У МЕНЯ НЕТ СТРАХА»

Публикация, предисловие, подготовка текста и комментарии кандидата филологических наук, старшего научного сотрудники Дома-музея М. А. Волошина И. В. Левичева.

1 августа 2009 года исполнилось 25 лет со дня открытия Дома-музея М. А. Волошина в Коктебеле. ( Прим.ред.)

Максимилиана Александровича Волошина (1877 – 1932) и Маргариту Васильевну Сабашникову (1882 – 1973), ставшую с 1906 года женой поэта, связывали сложные и многолетние отношения.

Познакомившись с Сабашниковой в 1903 году, Волошин проникся к ней глубоким чувством. Особенно близкими их отношения стали в Париже в 1905 году. 12 апреля 1906 года они заключили брак. Но совместная жизнь так и не наладилась, и спустя два года их брак фактически распался. Маргарита Сабашникова уехала за границу, в Германию, лишь изредка приезжала в Россию, став духовной ученицей Рудольфа Штайнера и посвятив себя всецело его учению – антропософии. Однако Волошин через всю жизнь пронес глубокое и трагичное чувство любви к Аморе, как называли Сабашникову близкие. Cабашниковой Волошин посвятил цикл «Amoriamaresacrum», вошедший в его первый поэтический сборник «Стихотворения. 1900 – 1910 гг.».

Узнав о свершившейся революции в России в 1917 году, М. Сабашникова приехала на родину, надеясь продолжить там работу по развитию антропософского движения. Но уже в 1922 году, после запрета большевиками Русского антропософского общества, она была вынуждена покинуть Россию навсегда.

Переписка М. Волошина и М. Сабашниковой в настоящее время в основном хранится в Рукописном отделе ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом) в Санкт-Петербурге, куда была передана в 1970-е годы прошлого века из Дома-музея М. Волошина в Коктебеле. Однако небольшая часть писем была оставлена в фондах музея.

В собрании Дома-музея М. Волошина в Коктебеле сохранилось шесть писем М. Волошина к М. Сабашниковой периода 1917-1923 годов, представляющих большой интерес, поскольку в них не только упоминаются многие известные деятели русской культуры Серебряного века – М. Цветаевой, И. Эренбурга, А. Герцык, К. Богаевского, семьи С. Эфрона, но эти документальные источники позволяют глубже понять и историю взаимоотношений Волошина с Сабашниковой. Публикуемые нами впервые в полном объеме письма М. Волошина к М. Сабашниковой, являются машинописными копиями, датированными, но не подписанными поэтом. В публикации сохранена, по возможности, орфография и пунктуация оригиналов.

1

Коктебель. 19 – 26 / 9 – 17.

Милая Аморя, ужасно обрадовался, получив от тебя письмо, а то уж не знал, что с тобой сталось. Вообще, ото всего твоего письма веет какой-то внутренней радостью и бодростью. Как хорошо, что вы с Юлией Леонидовной1друг другу понравились (хочу, чтобы все мои друзья друг другу нравились). В живописи у нее очень строгий путь формы и цвета, и хорошо, что она внутреннее свое всегда придерживает, и оно пробивается неожиданно, как-бы помимо нее (вот как в ее русских сказках), и воплощается тем глубже и полнее. Обрати внимание, что она всегда идет от чистого цвета к форме – именно так требовал доктор2. Мне очень нравится, что вы так устроились, то есть что она будет руководить твоими натюрмортами, а ты с ней будешь читать лекции. Теперь мне только хочется, чтобы тебе Цетлины3 тоже понравились.

Операция Александры Михайловны4 прошла благополучно и она уже дома, и очень слаба. Я завтра еду в Феодосию на несколько дней повидать подробно ее и Богаевского5, которого не видел уже целый год (с прошлой осени). Он в первый раз со времени Революции приезжает из Севастополя на несколько дней и вызвал меня.

Я надеюсь, что зимой все же приеду на некоторое время в Москву, чего мне очень хочется. Мама думает на январь-февраль, когда будет очень сурово в Коктебеле, уехать в город к Александре Михайловне. А я тогда поеду в Москву. Мне Цетлины предлагают остановиться у них, так что я буду жить совсем близко от тебя. Ты, вероятно, видела у них те акварели, что я послал с братом Марьи Самойловны [Цетлин. – И. Л.] для выставки. Как тебе они понравились? Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрела еще другую серию, что я послал позже прямо Кандаурову6. Мне кажется, что я прошел за эти годы с Дорнаха7 очень большой путь в живописи.

Ты ничего мне не пишешь – какое впечатление на тебя произвела Марина8. Мне не кажется, чтобы она тебе понравилась, но ее стихи последнего периода с русскими ритмами, я думаю, тебе будут очень близки. Мне они кажутся прекрасными.

Мне хочется знать о друзьях. Где Трапезников9? Добрался ли он, наконец, до России? Из письма Ольги Николаевны10 знаю, что Екатерина Алексеевна11 остается на Урале зимовать. А Нюша12?

Ты спрашиваешь о Горьком. Он уже уехал. Видал я его каждый день и в конце концов очень полюбил. Он «совсем не похож». В нем бесконечная внимательность и любовность по отношению ко всему окружающему и просветленность очень больного и очень усталого человека. Ехал он в Коктебель неохотно, так как у него с этими местами связаны воспоминания об очень тяжелой поре жизни, когда он был чернорабочим при постройке Феодосийского порта. А уезжая, он говорил, что непременно сюда вернется ранней весной.

До свиданья. Привет Александре Алексеевне. Марг<арите> Алекс<еевне>13, Вас<илию> Мих<айловичу>14, Алеше15, Ляйзе16.

МАХ [Архив Дома-музея М. Волошина, далее – там же, А 401].

Комментарии

[1] О б о л е н с к а я  Ю. Л. (1889 – 1945) – художница.

2 Имеется в виду доктор философии Рудольф Штайнер (1861 – 1925) – немецкий философ, основатель антропософского  учения.

3 Ц е т л и н ы  М. О. и  М. С., московские друзья М. Волошина.

4 П е т р о в а  А. М.  (1871 – 1921) – феодосийский педагог, близкий друг М. Волошина.

5 Б о г а е в с к и й  К. Ф.  (1872 – 1943) – феодосийский художник, друг М. Волошина.

6 К а н д а у р о в  К. В. (1865 – 1930) – художник, организатор художественных выставок.

7 В Дорнахе (Швейцария) находился антропософский центр – Первый Гетеанум, на строительстве которого Волошин работал в 1914 году, слушая лекции Р. Штайнера и интенсивно занимаясь живописью.

8 Ц в е т а е в а  Марина Ивановна (1892 – 1941) – русский поэт.

9 Т р а п е з н и к о в Т. Г.  (1882 – 1926) – искусствовед, антропософ.

10 А н н е н к о в а  О.Н. (1884 – 1949) – переводчица, антропософ.

11 Б а л ь м о н т - А н д р е е в а  Е. А. (1867 – 1950) – вторая жена К. Бальмонта, тетка М. Сабашниковой.

12 И в а н о в а  А. Н. (1877 – 1939), кузина М. Сабашниковой.

13 С а б а ш н и к о в а М. А. (1860 – 1933), мать М. Сабашниковой.

14 С а б а ш н и к о в  В. М. (1848 – 1923) – отец М. Сабашниковой.

15 С а б а ш н и к о в А. В. (1883 – 1954) – брат М. Сабашниковой.

st1:metricconverter productid="16 Г" w:st="on" 16 Г /st1:metricconverter о ф м а н  Е. Н. (1876 – 1941) – кузина М. Сабашниковой.

2

Коктебель. 21 октября 1917.

Дорогая Аморя, я прошу твоей духовной помощи для Веры Эфрон1. Ты, кажется, встречала ее, но мельком и, конечно, не успела рассмотреть ее, потому что она очень замкнута. Но ты помнишь ее историю и по рассказам Лили Эфрон2, и по моим. Как она еще ребенком была серьезно замешана в революции, в терроре, сидела в тюрьме, как было повешено несколько самых близких ей людей, как при ней повесилась ее мать. Она никогда не могла вполне прийти в себя от пережитого. Часть души как бы была в параличе. Другою частью души она нашла для себя выход в театр. Но и тут она пришла в тупик. Она оказалась талантлива, но талант ее только трагический, очень серьезный и строгий, то есть совершенно не нужный для современного театра. И по характеру своему она скорее могла бы быть мученицей или монахиней; ее место скорее где-нибудь на каторге, чем на сцене. И совершенно естественно, что театр, где все основано на интриге и эротике – отверг ее. Вместе с этим – порвалась нить, связывающая ее с жизнью, и проступила тоска, покрываемая раньше работой. Сегодня я получил от нее письмо, которое очень меня взволновало. Она пишет в нем: «…бывают дни, недели, месяцы, когда от тоски плохо помнишь людей, вернее, живут они для тебя в другой плоскости. И, в такой момент, если скажут, что ты мертва, а они живут еще на земле, то не удивишься. Верно, так люди восемь часов после своей смерти слышат все земное, говорят, они слышат. Теперь я осознала свое такое отношение… Хотела написать, чтобы что то объяснить тебе, но не могу… Понимаешь ли, что вся фактически жизнь не важна… А что важно?»

Вера так замкнута, что надо очень многое, чтобы она написала о себе так, даже самому близкому человеку. Ей надо помочь, и помочь немедля. И конечно, единственной помощью может быть для нее только духовное знание. Но в этом-то и лежит главная трудность, потому что она и по воспитанию, и по духу своей семьи, и по кругу людей, среди которых она жила, чужда совершенно идеям богопознания. Это совершенно не вяжется с ее духовным обликом, конечно, это только скорлупа низшего разума, но когда мне приходилось с ней говорить об этом, то она с грустной улыбкой говорила: «Но ведь ты знаешь, что я в это не верю и не могу поверить…» И я никогда не настаивал, так как мне было совершенно ясно, что она идет к духовному знанию своим, не логическим путем и что ей не надо мешать. Но, вот теперь, из письма ее я вижу, что она задыхается в себе и что ей надо помочь разбить последнюю скорлупу, а то она может совсем задохнуться.