Битва за империю - Андрей Посняков

– А знаете, Алексей, – понизив голос, заговорщически подмигнула протокуратору секретарша – симпатичная девчоночка лет двадцати, в строгой деловой блузке и мини-юбке, звали ее Мариной. – Что-то Юрик-то не выглядел уж очень подавленным. Говорит – родственница тяжело заболела, а сам сияет, как голый… ой…

– Как голый зад при луне! – охотно закончив фразу, Алексей подмигнул. – И что, когда возвращается?

– Так через два дня должен.

– А точно – в Ленинград?

– Сама билеты заказывала! Комсорг, как-никак…

– Нужен он мне очень по поводу слета, – на всякий случай пояснил протокуратор. – Вот и спрашиваю. Ну что ж… Два дня подожду, надеюсь, приедет.

– Конечно, приедет, – с неожиданной уверенностью заявила Марина. – Куда он денется-то? В среду в раймаге гарнитуры выкинут, югославские – так он давно записался. И откуда только у людей деньги?

– Вот именно, откуда…

Простившись с девушкой, Алексей в глубокой задумчивости вышел на улицу и уселся на лавочку перед почтой, машинально отмечая – между прочим, уже в который раз – что вот эта вот, образца 1980 года Касимовка выглядела куда лучше и ухоженней, чем в начале двадцать первого века. Нигде не было мусора – колхозная коммунальная служба работала на славу, поднимались новые, строящиеся дома, клуб работал на полную мощность – каждый день по два-три фильма, в школе, по словам того же Аркадьича, учились чуть ли не в две смены – столько на селе было детей, да и вообще молодежи. Да и в людях чувствовалось нечто, в Лешкины времена давно уже утерянное – какая-то гордость, уверенность в завтрашнем дне, что ли… Радостнее жили люди, веселее. А с другой стороны, даже продуктов – и то на всех не хватало: к примеру, за молоком всегда были жуткие очереди, временами переходившие в массовые драки. Сосиски и колбаса считались жутким деликатесом, как, впрочем, и мясо, за всем этим ездили не то что в райцентр – там тоже мало чего было – а на выходные в Москву! Вот такой вот парадокс получался. С одной стороны – уверенность и гордость, вполне, между прочим, обоснованная («Мы – первая в мире страна развитого социализма! Олимпиада-80! БАМ» и прочее), а с другой – за обычные джинсы – удавятся!

Если не Беспалый – тогда кто? Вот вопрос, волновавший сейчас протокуратора. Мог Беспалый проследить? Нет! К тому времени он уже уехал – так вот получается. Сам не мог. Но вполне мог поручить это дело другим… да хоть тому же скотнику Ряпушкину Сашке, несостоявшемуся, между прочим, насильнику… Насильнику…

Скотника нужно было срочно проверить – пока не вернулся Беспалый. А уж потом, ежели что не так, заняться и Юриком. Сегодня как раз суббота… танцы. Отлично!

Белая «двоечка» Емельяна стояла на своем месте – у крыльца пожарного выхода. Значит, приехал уже… впрочем, наверняка еще вчера или, точнее, под утро. И как не боится ездить-то выпивши? Хотя у него тут все схвачено, наверняка и ГАИ тоже.

– О! Какие люди! – увидев приятеля, обрадованно закричал повар. – А я уж думал – ты к вечеру только объявишься. Ну, как оно ничего?

Алексей ухмыльнулся:

– Нормально! Хочу вот вечерком на танцы сходить, развеяться. Не набьют морду?

– Да ты, друже, сам кому хошь набьешь!

– Нет уж, не хочется мне потом с милицией всяких разборок.

– Шучу, шучу, друже! – Бывший палач захохотал во весь голос. – В клубе Паша Ветошкин диск-жокеем работает, так что никто к тебе не пристанет… Главное, чтоб ты сам ни к кому…

– Буду смирен и скромен, яко монаси.

– Ага, дождешься от тебя. Тебе зачем на танцы-то? Небось, девочку снять хочешь?

– Да так… просто развеяться.

– Говори, говори… – Емельян смачно зевнул и потянулся, так, что затрещали кости. – И сам бы с тобой пошел, да, извини, дела… Ой, нехорошие дела, друже, скорбные, не зря опер Волчий по селу кружит, зубами клацает.

– Может, помочь чего?

– Сами управимся…

Ага, управитесь! Даже Графиню – и то вот таким необычным способом спасать придется – из будущего! А она ведь для всех старается. Для того же Владимира Петровича… Что же у него, жалких десяти тысяч не нашлось? А, может, просто решил подставить подельницу? В таких кругах это запросто.

Спрятав усмешку, Алексей вышел в коридор и, поймав какого-то пробегавшего мимо парнишку, попросил:

– Машку Сорокину позови! Пусть на пожарное крыльцо выйдет.

Сам туда же и отправился, уселся на перила, посматривая на Емелину «ладу», как всегда – чистенькую, ухоженную, сверкающую. Задумался. Улыбнулся – надавить-то на Сашка Ряпушкина было сейчас легче легкого!

– Звали, дядя Леша?

Ага, вот и Машка прибежала, комсорг. Красивая, что и говорить, девочка, из тех, кто любому голову вскружит, не то что колхозному скотнику. Особенно сейчас красивая – в майке и короткой джинсовой юбочке… Ай!

Слюни-то подбери, господин протокуратор, не солидно на малолеток засматриваться! – сам себе скомандовал Алексей и, посмотрев на девушку, строго сдвинул брови:

– Ты, Маша, небось на танцульки сегодня собралась, а?

– Да. С подружками. А что? Нам ведь Иван Аркадьевич разрешает, говорит, не разреши, так все равно убежим.

– А эти черти окаянные… ну, ты знаешь, про кого я… Не приставали больше?

– Нет. Сашка записку передал – извиняется, мириться хочет. Нужны мне его извинения!

– Это правильно! Вот что, Маша, съездила бы ты сегодня домой, а? Родителей навестишь, Олимпиаду посмотришь – здесь-то телик так и не починили.

– Родителей? – Маша захлопала ресницами. – Так они в Сочи.

– И ключа от квартиры у тебя нет?

– Нет, почему, есть…

– Вот и едь! Успеешь еще наплясаться. А завтра, с утра, можешь уже и вернуться, коли в городе делать нечего.

– Но…

В общем, уговорил-таки. С трудом, но уговорил.

И – вместо сельских танцев – укатила грустная девочка Маша в город семичасовым вечерним автобусом. Что и надобно было. Не ей, естественно, – Алексею. Вот он-то и отправился в клуб, погладив батник и нацепив на нос зеркальные противосолнечные очки, позаимствованные у Емельяна. Отправился не к самому открытию, а часиков в девять, справедливо опасаясь, что позже любвеобильный скотник уже может быть в умат пьяным и не доступным для доброй беседы.

В больших клубных динамиках надрывался «Ирапшн» или еще что-то подобное, какой-нибудь «Тич-Ин» или «Чингисхан». Сидевший за самодельным пультом диск-жокей Паша Ветошкин довольно посматривал на танцующих, время от времени прикладываясь к стоявшей внизу, под ногами, бутылке «Жигулевского».

– Привет, Паша, все запад крутишь? – В паузе между песнями вежливо поздоровался Алексей. – Партийного контроля не боишься?

– Не боюсь, – улыбнулся Ветошкин. – Я сейчас соцлагерь поставлю – «Неотон Фэмили». Клевая группа, не хуже «Бони М»! Приятель из Будапешта привез.

– Что-то дружков твоих не видать… Не придут, что ли?

– А тебе они зачем?

– Так. Потолковать кое с кем.

– Ну потолкуй. За клубом они, портвейн хлещут, – махнув рукой, Паша нажал клавишу магнитофона и набравшиеся в клубе подростки – лет от пяти до пятидесяти – принялись старательно изображать умелых танцоров.

Ветошкин не соврал, вся гоп-компания, с Ряпушкиным во главе, сидела на картофельных ящиках в разросшихся за клубом кусточках и по очереди хлебала «тридцать третий» портвейн прямо из горлышка темно-зеленой, захватанной жирными пальцами бутылки. Салом, что ли, закусывают, узурпаторы? Нет, плавленым сырком.

Громко кашлянув, протокуратор картинно вышел из тени под свет тусклого фонаря:

– Вечер добрый, парни.

– Кому добрый, а кому и… Ой! Дядя Леша! Ты чего тут?

– Сашок, потолковать бы.

– Потолкуем. – Скотник глянул на своих. – А ну, живо! По последнему глотку – и в клуб, а то и танцы кончатся.

– А Паша сказал: если драк не будет – до двенадцати!

– Так уже ж сколько. А ну, пошли вон! Драку только там без меня не устройте.

Проводив ушедших гопников взглядом, Алексей уселся на ящик и, пристально посмотрев на скотника, тихо промолвил:

– Машка Сорокина в город поехала. Заяву прокурору писать!

– Чего?! – Сашок очумело помотал головой. – Заяву?! Так мы с ней помирились вроде… Да и тогда – ну ничего ж не было, чес-слово, дядя Леша, не было – ну помацали малость за титьки, что, убыло от нее, да? Какое там на фиг изнасилование?! Что мы совсем уж с головой не дружим, что ли?

– Не кричи, не кричи, – успокоил протокуратор. – Просто вот обиделась девка. Говорит, вчера гопники твои ее опять чуть было…

– Что?! Вчера?!

– Ну да, вчера ночью. В период с… мм… двадцати одного до девяти утра.

Алексей давно уже прикинул – именно в этот период времени и могли украсть чемодан.

– Напали, говорит, еле вырвалась! Все твои гопники – узнала. Там же, за школьным стадионом, и напали. А сам ты будто бы невдалеке, за деревьями прятался и смеялся так… гнусно-прегнусно…

Скотник вскочил с ящика:

– Че она, коза, мелет-то?! Да не могло нас на школьном стадионе быть! Обозналась!