Брать живьем! 1919-й (СИ) - Юров Сергей

Есть у тебя желание, можешь почитать книжку в читальне, послушать в парке духовой оркестр, посетить танцевальный вечер, покататься на лодке, в парке погулять. Что характерно, генералов сюда разных тянуло, и все больше, отставников. Кое-кто из них осел в Петродаре, домик себе богатый купил, женился на молоденькой горожанке, барином зажил…

Водились тогда и у меня, обычного купца, деньжонки. На пару с отцом тремя мелочными лавчонками заведовал. Ничего, торговали не хуже других. На хорошую еду да на одежу хватало. Эх! – Он в расстройстве снова налил себе настойки и одним махом выпил. – Прошло золотое времечко, не вернется, теперь не поторгуешь! Да и как торговать? Все накопления, тово, тю-тю! Революционный налог!

Подошла та же официантка, которая обслуживала меня и в прошлый раз. Я заказал две кружки пива, тарелку жареной картошки с зеленым горошком и бутерброд с вареной колбасой. Выпив полкружки холодного напитка, припомнил текст объявления отдела Революционного налога в кабинете Угро.

– Раньше, при старом режиме охрана Петродара и уезда оплачивалась государством. А теперь все расходы несет Совет. Правительство средств не отпустило, вот и пришлось Совету наложить ревналог на торговый класс.

Cосед громко хмыкнул и тряхнул головой. Было видно, что выпитая настойка придала ему смелости.

– И куда же пошли наши денежки? Комиссарам на потребу?

– Не скажи, мне попал в руки отчет финансового отдела за два месяца…

– Ну, и что там?

– 20000 рублей пошло на содержание милиции, 15000 рублей – Красной армии и гвардии, 17000 рублей – служащим всех отделов. Земские учителя получили 38000 рублей, городские – 7300 рублей. И так далее.

Бывший купчик, сверкнув глазами, провел пятерней по черным густым волосам.

– Cказал бы я про все это, да не стану… Лучше еще дерну!

Он выпил и, загрустив, со вздохом насупил брови. Я потянулся было к другой кружке пива, но в этот момент тот, за кем я следил, встал и, откланявшись, направилсяк выходу. Мне ничего не оставалось, как пожелать удачи взгрустнувшему купчику, сунуть нетронутый бутерброд в карман и оставить столовую.

Снаружи сгущались сумерки, но было по-прежнему тепло. Алекс, одетый в светлый клетчатый пиджак и серые брюки, быстрым шагом миновал угловой дом с аптекой и пошел вниз по Соборному спуску. Я последовал за ним. Дойдя до Красной площади, он прошвырнулся по Садовой, свернул на Вокзальную, потом – на Площадную и остановился у третьей по счету усадьбы, утопавшей в зелени вишен. Я отпрянул в сторону и приник к ближайшему забору. Внезапно послышалось рычание. Лохматый пес кинулся к забору и, бороздя когтями доски, поднял хриплый лай. Твою мать! Эта псина выдаст меня с потрохами!.. Погоди, а бутерброд?!

Я мигом достал закуску и перекинул ее через забор. Лай тут же стих, послышалось смачное чавканье. Алекс какое-то время стоял на месте и смотрел в скрывавшую меня густую темень. «Только не делай резких движений, – говорил я себе. – Ему оттуда ничего не разглядеть, если, конечно, не сунется ближе».

Алекс не стал разбираться в причине собачьего бреха. Толкнув калитку, он прошел по дорожке и четырежды стукнул в дверь в негромком размеренном ритме. Звякнул засов, дверь со скрипом отворилась, прозвучали короткие приглушенные восклицания. Через секунду она с тем же скрипом закрылась. Что, Алекс вернулся домой? Живет здесь?.. Но этот особый стук!

Постояв с минуту у забора, я пробрался вдоль него к соседней ограде. Пес, виляя хвостом, проводил меня до нее, встряхнулся и побрел к своей конуре. На усадебном месте стояли каменный дом и деревянный флигель. В какое жилище вошел Алекс? В дом или флигель? Кажется, во флигель. Два окна на лицевом его фасаде были темны. Я перелез через ограду, спрыгнул на мягкую землю палисадника, засаженного кустами малины и смородины, и, крадучись, обогнул деревянное строение. Одно из окон заднего фасада неярко светилось, и было чуть приоткрыто. Пробравшись к нему под ветками яблонь, я одним глазом заглянул внутрь, но мгновенно присел на корточки. Какой-то мужчина встал у окна вполоборота ко мне и зажег папиросу. Я успел разглядеть его ястребиный профиль и запавшие глаза, а также то, что в небольшой комнате со столом посередине присутствовало несколько человек. Затаив дыхание, я встал во весь рост и прислонился спиной к стене. Человек у окна продолжал курить, стряхивая пепел наружу и молча глядя в сад. Отбрасываемая им тень падала на утомленную дневной жарой землю. Изнутри доносился разговор, мне слышно было почти каждое слово.

– Господа! – говорил обладатель мягкого полубаса. – Все в сборе?.. Отлично! В прошлый раз мы не смогли провести очередную встречу, ибо существовала опасность провала явки. Не так ли, Алекс?.. Риск разоблачения нашего святого дела должен быть исключен полностью!.. Сейчас просто необходимо держать рот на замке! Неужели это сложно понять?.. Итак, обсудим сложившуюся обстановку. Только что стало известно, что Мамантов оставил Елец. Одна колонна войск с большим обозом движется в направлении станции Касторная, другая – к Задонску, третья, которую возглавил сам генерал, идет практически в нашу сторону! Я встречусь с эмиссаром Мамантова для координации наших действий в самое ближайшее время.

– Слава тебе, Господи! – прозвучал масляный тенорок. – Грядет избавление от красной напасти!

– Вы, батюшка, правы. Желанное избавление как никогда близко! Но мы не должны сидеть, сложа руки, уповая на смелость и железную волю генерала. Необходимо удвоить, утроить наши усилия!.. Каково настроение прихожан?

– Брожение в умах великое, сын мой. Голытьба, та за большевиков, есть колеблющиеся петродарцы, но много таких, кто настроен враждебно к красному режиму. В своих проповедях я неустанно призываю паству к борьбе против Советской власти.

– Продолжайте свое архиполезное дело… Павел, что там с самочинными обысками?

Человек у окна повернул голову к столу.

– Последняя удачная реквизиция была проведена в доме купца Терпугова. У купца Неверова нас ждала засада.

«Белый!» – мелькнуло в моей голове. – «Главарь монастырских!»

– Утечка информации? – поинтересовался полубас.

– Я нашел того, кто контактировал с Угро.

– Павел Львович, дорогой, тогда надо действовать! В кратчайшие сроки нужно провести серию обысков с тотальной реквизицией, этим мы не только пополним нашу кассу, но создадим в городе нетерпимую для новой власти обстановку. Слухи о конфискациях взбудоражат умы горожан, наполнят их сердца ненавистью к ЧК и Угро!

– Cделаем, Леонид Николаевич… Обговоренная часть денег и драгоценностей от прежних реквизиций в саквояже, что я оставил на столе.

Я хотел было заглянуть в окно, чтобы рассмотреть лицо обладателя мягкого полубаса, но Белый снова занял ту же позицию, всматриваясь во мглу ночного сада.

Это же настоящий заговор! И Леонид Николаевич, обращающийся с Белым на «ты», похоже, его руководитель. Кто он? Белогвардейский офицер, бывший крупный делец, какой-нибудь эсер, всем сердцем ненавидящий большевиков и советскую власть?.. Я ведь читал об этом периоде истории города. Надо только вспомнить фамилию главы мятежников, как-нибудь выудить ее из глубин памяти… Нет, ничего не выходит.

– Борис Федорович! – снова прозвучал полубас. – Что там у вас на станции?

– Расторговываемся мануфактурой и продовольствием во благо общего дела, регулярно отправляем вагоны по восстановленной дороге в Козлов. Все вырученные от продажи деньги при мне.

«И этот здесь! – покачал я головой, узнав голос толстого приятеля Алекса. – Заведует станционными аферами. Вот, паразит!»

– Держите ухо востро! Я слышал, уголовный розыск заинтересовался положением дел на станции.

– Мы в курсе. На днях в пристанционный ресторан пожаловал переодетый сыскарь. Назвался моему младшему брату замначальника по снабжению швейного кооператива. Я в тот же день проверил: такого работника у швейников никогда не было! Так что мы начеку!

«Эге! – подумалось мне. – Как я и полагал, они – братья! И далеко не тюфяки!»