Портрет блондинки в голубом - Анна Трефц

не хотите сказать? — Кутепов как-то погрустнел и даже сник. Словно ждал от незнакомого и не проходящего по делу персонажа откровений, которые действительно помогут найти убийцу.

— Ну, я… видите ли… — Россомахин вздохнул. Говорить что-то нужно было. Иначе следователь начнет подозревать его черти в чем. Такая уж у этих следователей порода. Врать внаглую он не мог, стены заведения не позволяли. В таких стенах ложь в горле застывает. Поэтому Андрей решил попытаться сказать полуправду, — Я только хотел сообщить, что у Бурхасона с Ляпиным странные делишки были. Понимаете, Ляпин ведь спился совсем, работал за копейки. Своих картин уже давно не писал, но художником он был, как говорят, от Бога. Все, что угодно мог изобразить. Вот ему Бурхасон работенку и подкидывал время от времени. Ну… копию какой-нибудь с картины изобразить, понимаете?

— Не совсем, — Кутепов оторвал взгляд от блокнота и уставился на посетителя, — Подделки что ли?

— Можно и так сказать… — усмехнулся Россомахин, — Только покупатели знали, что им подделки продают. У Бурхасона же было полно знакомых из богатых людей. Вот время от времени этим богатым хотелось какой-нибудь шедевр у себя в холле повесить. К примеру, Айвазовского там или Дали, смотря что модно в текущем сезоне. А быстро, пока мода не ушла, трудно ведь подлинник купить. Вот Ляпин и писал для них.

— И как это связано с убийством Бурхасона, на ваш взгляд? — поинтересовался Кутепов.

Андрей пожал плечами и стиснул кулаки, чтобы следователь не заметил, как дрожат его пальцы:

— Я и не утверждаю, что связано. Просто посчитал своим долгом сообщить…

— Понятно, — безрадостно протянул хозяин кабинета.

— А за это статья есть? — Россомахин встал, давая понять, что сделал для следствия все, что мог.

— За что? — Кутепов расписался в его пропуске.

— Ну, как, за подделку, за продажу художественных ценностей.

— Вас интересует судьба Ляпина? Так ему уже все равно, — следователь протянул посетителю пропуск на выход. Тот схватил его как путевку в жизнь. Что, по сути, было верно.

— Нет… просто я ведь не так спросил. Я знаю еще пару художников…

— Которые художественные ценности налево толкают что ли? — напрягся Кутепов.

— Нет-нет! — испугался Россомахин, — Копируют для интересующихся. Рынок-то громадный. Так ведь они закон не нарушают?

— Смотря, с какими целями. Если банкиру продают как подделку, то не нарушают. Если как подлинник, то нарушают. Такая сделка называется аферизмом. А если толкнут налево подлинник, а в картинной галерее свое творение повесят, тут уж хищение ценностей в особо крупных размерах. В этом случае будут следующие лет десять писать портреты начальника исправительной колонии, его жены, детей, собак и хомячков. Я удовлетворил ваше любопытство? — с сухим ожесточением спросил следователь.

— Вполне. Огромное вам спасибо. Всего хорошего.

Россомахин выскочил за дверь и ощущением, что только что чудом спасся.

— И вам того же, — тихо пробормотал Кутепов, все еще глядя на уже захлопнувшуюся за посетителем дверь.

* * *

Изольда вздохнула по-особенному томно, как вздыхала только в присутствии мужчины. Причем статус, набитость кошелька, внешность и семейное положение мужчины тут не играли никакой роли. Просто у Изольды был условный рефлекс: если рядом с ней оказывался мужчина, она начинала томно вздыхать. Марго считала это огромным недостатком, поскольку подобные вздохи хороши только рядом с тем мужчиной, который в состоянии их оценить, а не как теперь, когда Петр Бочкин, аж, побледнел от испуга. Шутка ли, здоровая с виду женщина, хозяйка большого дома, замужняя дама и все такое вдруг начинает вздыхать как слабоумная деревенская бабища, которая увидела в сумерках сеновал, и ее потянуло на давно забытую клубничку. Поэтому она с недовольством покосилась на подругу, та вздохнула согласно своему рефлексу еще раз, и Петр вжался в спинку неудобного кресла. Кресло скрипнуло, довершив конфуз всей ситуации.

— Хотите еще кофе? — грудным голосом вопросила Изольда, что было тоже частью треклятого рефлекса. Она всегда говорила с мужчинами грудным голосом. Особенно забавно это выглядело, когда она просила сантехника поменять прокладку в кране или садовника подстричь газон. Одним словом, сантехники к ней в дом ходить не любили.

— Уг-уг… — тихо молвил частный детектив, и в глазах его было столько паники, что Марго не удержалась от улыбки.

Петр отчаянно хотел водки. Он силился вспомнить светлый образ Катюши, но он ускользал от него. Еще он хотел вырваться из всего этого пыльного ампира, который теперь модно называть гламуром, чтобы снова нырнуть в прозрачный океан своей любви. Его тяготило общество Марго. Еще больше его тяготило общество этой пухлогубой Изольды. И он никак не мог взять в толк, почему поддался на уговоры блондинки, притащился в такую даль и теперь пьет кофе, сидя в неудобном кресле, созерцая и выслушивая двух этих дур, в то время как его Катюша скучает в одиночестве. А что еще хуже, может и не скучает. Может, ее уже принялся развлекать атлантоподобный соперник, образ которого ничем нельзя было стереть из его параноидального, как у всякого влюбленного, воображения.

— Марго, у меня к вам большая просьба! — на веранду вылетела девица и бросилась к блондинке, как Золушка к доброй крестной, — Сегодня я согласилась на свидание с Тимофеем.

Марго усмехнулась, вытащила из сумочки телефон и принялась тыкать в него пальцем.

— Значит так… — растягивая слова, изрекла она, — Суббота — это один, воскресенье — два, понедельник — три, вторник — четыре, среда — пять, а четверг — шесть… и того шесть дней. Это своеобразный рекорд. Я думаю, клиент уже созрел.

Женщины внимали ей как гуру, с большим вниманием.

— Что это вы там тыкаете в телефоне, — не вытерпел Петр.

— О! Это замечательная штука. Называется счетчик.

— Он что, складывает один плюс один?

— Сначала именно так. А потом он складывает два плюс один, три плюс один. В общем, он всегда добавляет единицу.

— Вы этим пользуетесь?! — ужаснулся частный детектив.

— А почему бы нет? — с удивлением парировала Марго, — Если счетчик есть в телефоне, почему бы им не пользоваться.

— Но ведь проще и быстрее сложить в уме!

— Хм… — она нахмурилась и глянула на него с некоторой долей сарказма, — Может быть это проще тем, у кого ум ничем более важным не занят. Мозг человека, это, знаете ли, не надувной шарик, он не растягивается. Поэтому либо в нем умещается один плюс один, либо что-то другое, более достойное для взрослого человека.

— Некоторые еще запоминают всю таблицу умножения. Целиком. Представляете?! — по презрительному голосу Изольды было понятно, как она относится к таким извращенцам, — Вот мой садовник знает. Я спрашивала.

— И что в этом такого? — не утерпел Бочкин, который тоже