Невеста рока. Книга первая - Деннис Робинс

Фауна ничего не видела и почти ничего не слышала. Когда братья провели ее на середину самодельной сцены, она послушно осталась стоять там. Они заключили ее запястья в легкие цепи, и ей смутно припомнилась та цепочка, которой были скованы ее руки много лет назад, в далеком детстве, когда Гарри, открыв замочек, освободил ее из торта. Ее розовые губы снова шептали одно и то же:

— Гарри!

Лопесы переглянулись. Мигель нахмурился и пожал плечами. Устраивать эти торги было довольно рискованным делом, и, как и миссис Клак, Мигелю хотелось как можно быстрее покончить с ними. Когда он огляделся вокруг, его глаза заблестели от удовлетворения. Ибо хотя зал не был переполнен, как обычно, и в помещении находились всего человек двадцать, однако все собравшиеся отличались большим богатством и малой совестью. Среди них Мигель заметил даже одного герцога. Лопеса окружили и засыпали вопросами — всем не терпелось узнать, что представляет собой эта шестнадцатилетняя невольница, выставленная на продажу. Среди присутствующих Мигель увидел одного старика, который когда-то владел целым флотом невольничьих кораблей, ходивших в Ост-Индию. Сейчас он был совсем немощен и прибыл сюда, чтобы развлечься зрелищем, столь привычным для него в далекие годы его молодости. В свое время он часто наблюдал за подобными торгами на многих невольничьих рынках. И всем хотелось узнать, какова собой девушка и откуда ее привезли. Лопес улыбался и качал головой. Он ничего не рассказывал, а только предупредил, что джентльмен, которому достанется этот ценный приз, должен будет увезти девушку подальше и значительное время скрывать ее от посторонних глаз.

Большинство собравшихся были в масках, чтобы сохранить инкогнито. Царили возбуждение и суматоха. Выпивки было предостаточно. Наконец наступило молчание, вскоре прерванное нежными звуками цитры, на которой заиграла венгерка, служившая в доме у Лопеса. Ибо Хуан Лопес любил драматические эффекты. Он знал, что нежная, печальная музыка усилит атмосферу таинственности и добавит эмоционального обаяния всей этой сцене. Один из слуг погасил все свечи. Теперь собравшиеся очутились в темноте и воззрились на маленькую занавешенную сцену. Тут Хуан Лопес сделал шаг вперед и громко провозгласил:

— Господа, торги начинаются!

В эту секунду двери распахнулись и в залу вошли двое незнакомцев; это был маркиз де Шартелье со своим секретарем, всегда следующим за ним по пятам. Маркиз, обряженный в бороду и маску, тихо скользнул на предложенное ему место.

Когда занавес поднялся, монотонные чарующие звуки цитры смолкли.

Маленькая сцена освещалась сотнями ярких свечей. И когда перед взором присутствующих предстала молодая невольница, послышался хор восхищенных восклицаний.

Фауна стояла посреди сцены в классической позе — воплощенная покорность, — как за много сотен лет до нее стояли рабы на невольничьих рынках. Она была одета в прозрачное тонкое платье. Изящные запястья украшены серебряными браслетами. Мигель Лопес был достаточно сообразителен, и на девушке не было слишком много украшений. Роскошные черные волосы достигали колен. Пушистые длинные ресницы слегка подкрашены, губы тоже, в то время как лицо девушки оставалось белым, как мрамор. Она стояла без движения и смотрела в одну точку своими огромными глазами, отчего еще больше напоминала античную статую.

— Боже, какое изумительное создание! — раздался мужской голос, полный восхищения.

— Да, это намного больше, чем обещал Лопес, — вторил ему кто-то.

— По-моему, мне придется разориться, чтобы купить ее, — произнес другой.

Люсьен де Шартелье сидел неподвижно и молчал, однако его изумленный взор не отрывался от маленькой сцены, на которой стояла девушка. Этот тонкий ценитель всего красивого, этот непревзойденный знаток редчайших драгоценностей прекрасно понимал, что перед ним находится нечто бесценное. Такой красавицы он не видел никогда в жизни, а ведь она была еще ребенком. Беззащитность и хрупкость, только подчеркнутые скованными запястьями, вызвали у маркиза еще больший интерес и даже сострадание. Он видел не просто красивую квартеронку, а жемчужину женственности. Человек, сказавший, что «это намного больше, чем обещал Лопес», оказался совершенно прав.

Впервые за многие годы кровь заиграла в пресыщенном французе. Его глаза прищурились. И, повернувшись к секретарю, он прошептал ему на ухо:

— Будешь торговаться за нее до самого конца. Она должна быть моей.

— Да, милорд, — послушно отозвался Обри Беркетт.

До сих пор молодой человек совсем не обращал внимания на женщин. Обри являл собой аскетический тип человека с расчетливым, холодным разумом, чем с самого начала и привлек внимание маркиза. Он не позволял себе любовных приключений, не познал женской любви. Но при виде неземной красоты юной квартеронки даже он почувствовал, как кровь вскипала в его жилах. Она была таинственна и трагична, ребенок и женщина, она олицетворяла собой желание каждого мужчины.

Торги начались.

— Объявляю начальную цену: сто гиней, — проговорил Лопес. — И, надеюсь, эта цена будет поднята.

— Две сотни, — рискнул герцог.

Маркиз откинулся на стуле, сложив руки на груди, и улыбался тонкими насмешливыми губами.

— Двести пятьдесят! — выкрикнул Обри.

— Триста! — прокричал еще кто-то.

Старик, когда-то владевший невольничьим флотом, повернулся к приятелю и прошептал:

— Тысяча чертей! Места себе не нахожу! Понятия не имею, скольких денег она может стоить! А до чего очаровательна и, похоже, совершенно белая. Никто не смог бы сказать, что она квартеронка! Никогда в жизни не видел ничего подобного!

Фауна неподвижно стояла на помосте в свете сверкающих свечей.

Этот ослепительный свет словно не достигал ее огромных агатовых глаз, удивительно печальных. Она слышала мужские голоса, слышала объявляемые цены, но ей все было совершенно безразлично. Наркотик притупил ее чувства, и она почти не замечала этого унизительного торга. Что она слышала совершенно отчетливо, так это нежный звук цитры, на которой играла венгерка. Одурманенный опиумом разум девушки медленно вел ее куда-то по лабиринтам времени, в прошлое. И сейчас она находилась не на этой сцене, а в трясущейся на ухабах карете. Рядом сидел молодой музыкант и играл на флейте. И кто-то громко, радостно смеялся, приговаривая:

«Браво, Букашка! Ты удивительно талантлива!»

Это был голос Джорджа Памфри, который вез ее из Бристоля в Лондон. Он вез ее не на торги, а к себе домой, вез не для себя, а как игрушку для своей жены. И Фауна громко рассмеялась. Ее смех потонул в других голосах, ибо клиенты Лопеса повскакивали со своих мест и окружили девушку, пристально рассматривая ее, словно пожирая жадными похотливыми взглядами. Они протягивали руки, чтобы потрогать ее лодыжки. Торг становился активнее и неистовее. Цена уже достигала пятисот гиней.

Мигель Лопес, стоя в полумраке позади миссис Клак, с ухмылкой взглянул на толстуху. Ее жирное лицо тоже исказилось в усмешке, она вся вспотела от напряжения и волнения. Такая цена! И половина достанется ей! «Болваны мужчины так по-дурацки хотят тратить свои деньги на эту проклятую черномазую девчонку!» — насмешливо думала миссис Клак. Однако, несмотря на свое ироническое отношение к происходящему, она была весьма довольна ходом торгов. Ей больше никогда не придется работать, если она получит половину куша!

Одурманенная Фауна, совершенно не осознавая, что ее будущее решается сейчас и скоро ее, словно неодушевленную вещь, передадут покупателю, стояла в прежнем оцепенении, погрузившись в лихорадочные фантазии.

— Гарри! — вдруг проговорила она.

И, непрестанно повторяя это имя, она закачалась в такт музыке, поводя над головой закованными в цепочки руками. Мигель прошептал миссис Клак:

— Ей не нужно даже приказывать. Смотрите, как она танцует. Да она сама себя продает!

Увидев изящные движения и совершенство исполняемого незнакомого танца, когда все тело девушки плавно изгибалось под прозрачной тканью, толпа возликовала. Послышались крики одобрения, кто-то громко спросил:

— Как ее зовут? Скажите нам ее имя, Лопес!

— Нет, сэр, у нее нет имени, — отвечал испанец.

Неожиданно, словно под воздействием страшной усталости, Фауна перестала танцевать. Ее голова бессильно опустилась на грудь. Волосы рассыпались по плечам. Маркиз вскочил на ноги. «Эти прекрасные локоны… а выражение муки и наслаждения одновременно… Боже милосердный! — думал он. — Да это же та самая девушка на каменном коне! Это та самая изогнутая в муке нимфа, перекинутая через плечо мраморного мужчины, скульптура которого украшает внутренний дворик Бастилии!» Теперь маркиз окончательно решил, что Фауна должна принадлежать ему, пусть даже он отдаст за нее все деньги, до последней гинеи! Маркиза сотрясало от волнения. Он снова уселся и крепко вцепился в руку секретаря.