Чернокнижник - Александр Смирнов

— Петька, я тебя не правильно понял! — кричал в трубку один из приятелей так, что Пётр отодвинул трубку от уха и сморщился. — Я почему-то подумал, что ты меня в среду приглашаешь, посмотрел календарь, а это пятница. В пятницу я свободен, так, что обязательно буду.

Что ни говорите, а вечера встреч придумали не напрасно. Прошло всего несколько лет, а изменилось всё до неузнаваемости. Если раньше студенты, как правило, дружили небольшими группками, то нынче сидят в кафе все вместе с таким видом, будто и жить друг без друга не могут. Все важные, чопорные, будто ни в кафе пришли, а в совет министров. Взять хоть старосту Ворошилова. Раньше к нему и на пушечный выстрел не подойдёшь. Хоть должность и неказистая — староста, а так себя поставил, что если и не выше ректора, то во всяком случае не ниже. А как же? Одна фамилия чего только стоила. С такой фамилией карьерный рост и без высшего образования обеспечен, а уж с институтом и говорить нечего. А сейчас он кто? Никто, и зовут его никак. Сидит и уписывает за обе щёки красную рыбу, будто он в последний раз в жизни кушает. А вот два комсомольца: Шурик и Юрик. Когда ленинские зачёты сдавали, так они вопросы задавали хуже, чем профессора из кафедры истории КПСС. Уж больно идейными были. А сейчас карманы дорогими конфетами набили, и смотрят, чтобы ещё спереть. Дураки, к концу вечера конфеты их растают, что тогда с брюками делать будут? Колька Семёнов — ничем в институте не отличался. Он и здесь не отличается. Вот только к спиртному не равнодушен. Попробовал, кажется всё, что только можно. На коньяке остановился. Видно понравился ему коньяк. Нальёт себе стопку и сидит, ждёт, пока кто-нибудь тост не произнесёт.

— Я предлагаю выпить за нашу дружбу! — вдруг громко сказал Колька.

Не дождался, видно, Семёнов. Очень выпить хочется, а тут жди пока староста всю рыбу сожрёт.

За дружбу так за дружбу, разве кто будет возражать, коль выпивка дармовая? Потом снова за дружбу пили, а потом просто так. Глаза у всех красные, на лбу пот, и все почему-то на Шурика и Юрика смотрят.

— А что вы на нас так уставились? — заметил недобрые взгляды Шурик.

— А как на вас ещё смотреть? — раздался чей-то голос. — Это ведь вы комсомольцы страну до такого состояния довели!

Ворошилов стащил последний кусок рыбы и, засунув его в рот, предпочёл отмолчаться. С его-то фамилией вообще надо быть тише воды и ниже травы, а то гляди, как бы не пришлось отвечать за всю мировую революцию.

— Да мы то здесь причём? Я такой же голодранец, как и вы!

При этом Шурик, забыв, что его карманы набиты ворованными конфетами, засунул руки, чтобы вывернуть их и тем самым доказать, что он как был пролетарием, так и остался. Однако руки сразу склеились шоколадом. Все присутствующие затихли, понимая, что ситуация должна повернуться, но хоть убей, никто не мог догадаться в какую сторону.

Шурик, сразу протрезвев, понял, во что он вляпался, и бочком стал выбираться из-за стола. Ворошилов, который ничего не воровал, а съел всю рыбу честно — вовнутрь, преградил ему дорогу.

— Руки из карманов вынь, — грозно сказал он.

— Что ты к моим рукам привязался? На свои посмотри. У тебя даже лацканы рыбьем жиром испачканы.

— Лучше вытащи руки, — прошипел кто-то справа. — А то хуже будет!

Вот она русская кондиция, где начинается. Здесь бы остановится, убрать рюмки, перейти к сладкому, да только кто ж остановит? Самоубийц нет. Шурик, бледный, как скатерть, медленно вытащил из карманов коричневые руки.

— Вор! — брызгая слюной прямо в тарелки соседям крикнул Колька.

Он от возмущения налил целую рюмку коньяка и один залпом выпил её.

— Да я бы вас…

Колька для убедительности хотел ударить кулаком по столу. Он сжал кулак, размахнулся…

Всё бы получилось очень убедительно, но соседка, которой надоело, что Колька всё время брызгал слюной, отвернулась от него и задела его руку локтём. Этого незначительного движения хватило, чтобы кулак немного изменил свою траекторию и опустился не на стол, а аккурат в тарелку с селёдкой под шубой.

Те, кто учился в школе не на двойки и хоть что-то помнит о таких понятиях, как кинетическая энергия и потенциальная, наверняка представят себе, какую энергию получили кусочки жирной селёдки, пропитанных свёклой и обильно смазанных майонезом. Эта селёдочная шрапнель, получив невероятную энергию, поразила всех, кто вольно или невольно находился рядом с Колькой. (Кстати самому Кольке не досталось даже маленького осколка от этой бомбы). Однако продолжим дальше вспоминать школьный курс физики, а именно всё, что касается энергии. Энергия не кинематическая и не потенциальная, а психическая, получив свободу, вырвалась наружу и обрушилась на перепуганного насмерть Кольку. Кому и повезло в этой истории, так это Шурику и Юрику, ибо "народный гнев" наверняка стёр бы их в порошок только за то, что в советские времена они были комсомольскими активистами. Теперь же вся энергия была обрушена на Кольку — подрывателя бомбы из селёдки под шубой.

— Ты, что сделал, урод!? — кричал молодой человек в элегантном костюме, на лацкане которого уютно устроился кусочек селёдки. — Это же единственный выходной костюм!

— Я эту кофту у подружки на время взяла! — вторила ему соседка.

— У тебя, голодранец денег не хватит, чтобы рассчитаться за свои художества!

— Это я-то голодранец!? — взорвался Колька.

Остальные участники вечера встречи, пробыв в замешательстве несколько секунд, осмотрели себя, и обнаружив на своих костюмах изъяны, которые, кстати, не имели никакого отношения к селёдке под шубой, решили также наброситься на Кольку, дабы исправить изъяны своего туалета за его счёт. Были и такие, которые сколько не осматривали себя, ничего найти не могли. Они набрасывались на несчастного просто так — за компанию. Ворошилов, который один расправился с целой тарелкой рыбы, потянулся к другой тарелке на которой оставался последний кусок балычка, но чья-то кура опередила его, ухватила кусок и запустила в Кольку.

— Получи, собака!

Трудно представить, чем бы всё это закончилось, если бы Пётр Сапожников не подхватил Кольку и не выволок его на улицу. Озверевшая толпа рванулась за ним, но вспомнив, что на столе осталось ещё много несъеденного, передумала.

— Паразиты! — сокрушался Колька, когда угроза смерти миновала. — А ещё за дружбу пили!

— Причём тут дружба? — спросил Чернокнижник. — Ты костюмы им испачкал.

— Вот как раз дружба здесь и причём. Они же из-за пустякового пятнышка убить человека готовы.

— Убить? — Чернокнижник ухмыльнулся и о чем-то задумался.

— Ты думаешь, они сюда из-за студенческой дружбы пришли? Как бы ни так!

— А из-за чего же ещё?

— Просто появилась возможность пожрать на халяву.

— А ты зачем пришёл?

Воспалённое лицо Кольки вдруг поникло. Он осунулся и стал походить на забитую дворнягу с той лишь разницей, что у него не было хвоста, который дрожит и прижимается к грязному и голому животу.

— Если честно, то я тоже пришёл пожрать.

— Ну и как, пожрал?

— Да, стол просто отличный. Когда я ещё так поем? Кстати, Петька, а кто за всё это платил? Здесь же бабок вложено — немерено!

— Я, — спокойно ответил Чернокнижник.

— Ты? Да разве можно столько заработать? А-а, понял. Ты новый русский.

— Никакой я не новый русский. Просто я не сижу дома и не жалуюсь на судьбу, а работаю.

— Это где же столько платят?

— В издательстве. Я занимаюсь своей специальностью — пишу.

— Ты пишешь? — не поверил своим ушам Колька. — Так ведь сейчас в издательство не пробиться. Там есть свои авторы, а новых они даже не читают. Сапожников, Сапожников, да я и автора такого не слышал.

Николай задумался и посмотрел куда-то далеко, далеко в небо, будто бы в другую галактику.

— Ну, разве, что тот…

— Кто тот?

— Нет. Тот, слава богу, живёт в нормальном мире, а не в нашем болоте.

— Ты имеешь в виду…

— А кого же мне иметь в виду? — перебил собеседника Николай. — Он один на свете. Гений. Не чета нам с тобой.

Чернокнижника даже передёрнуло от этих слов. Однако, необходимо было соответствовать истинным почитателем литературы, поэтому лицо его приняло черты паломника, который, прошагав пол мира, наконец-то приник своим челом к священной земле.

— Ты и не мог нигде видеть моей фамилии, — спустился на грешную землю Чернокнижник.

— Псевдоним? Я совсем забыл про псевдоним.

— Нет.

— Ну, тогда я совсем ничего не понимаю.

— Подумай, ты же сам уже почти всё сказал!

— Я?

— "Там есть свои авторы, а новых они даже не читают". Чьи это слова?

— Мои, но ей богу, я ничего не пойму.

— Ты когда-нибудь задумывался, могут ли наши популярные авторы столько много написать? Вот просто физически, способен ли человек написать полноценный роман всего за одну неделю?